Александр Михайловский - В царствование императора Николая Павловича
Да, в Европе поголовного истребления мирных жителей уже не происходит – времена Тилли и Валленштейна канули в Лету. Но те же британцы преспокойно вырезают жителей острова Тасмания, а граждане Северо-Американских Соединенных Штатов не так давно еще платили за скальп индейца от семидесяти до ста двадцати долларов – в зависимости от того, с кого сняли скальп – с ребенка или со взрослого воина. Да и те же британцы в Ирландии платили за голову учителя ирландского языка такую же премию, как за убитого волка.
— Я слышал об этом, — сказал Николай, — и я никогда не позволил бы одним моим подданным убивать других. Даже в мятежной Польше, где бунтовщики зверски расправлялись с пленным русским солдатами, мы наказывали лишь тех, кто был уличен в убийстве и зверстве над теми, кто сохранил мне верность.
— Николай Павлович, — спросил Шумилин, — вы готовы отправиться в путешествие по Санкт-Петербургу? Или предпочтете еще немного побыть у меня?
— Нет, я прибыл сюда для того, чтобы увидеть ваш мир своими глазами, — возразил царь. — Александр Павлович, давайте собираться…
— Тогда Николай Павлович, — давайте быстро позавтракаем, соберемся, и, как говорится, с Богом, вперед…
Шумилин, привыкший к холостяцкой жизни, на скорую руку приготовил еду – пельмени, бутерброды с сыром и ветчиной, бисквиты и печенье. Ну и кофе, чтобы разогнать усталость после напряженной ночной беседы.
Николай с удовольствием умял тарелку пельменей с майонезом и кетчупом, похрустел своим любимым соленым огурчиком, отдал должное бутербродам и бисквитам. После кофе хозяин и гость стали собираться в дорогу. Шумилин хотел вызвать по телефону Сергеева-младшего с автомашиной, но Николай стал возражать, заявив, что он с большим удовольствием прошелся бы пешком, тем более что погода была хорошая.
Перед уходом Николай немного замялся, и достал из-под стола небольшой саквояж, который он взял с собой из прошлого. Щелкнув его замками, царь достал из него несколько золотых табакерок с бриллиантами, несколько золотых карманных часов, две или три коробочки, в которых обычно хранятся драгоценности, и замшевый мешочек, в котором что-то брякало.
— Александр Павлович, — немного смущенно сказал Николай, — мне не хочется возвращаться назад с пустыми руками. У меня есть желание купить у вас подарки для своей супруги и детей. Для этого нужны деньги, но, как я понимаю, в вашем мире мои монеты и ассигнации вряд ли примут в качестве оплаты за покупки. Поэтому, я хотел бы попросить вас, Александр Павлович, обменять эти драгоценности и золотые монеты, на деньги, имеющие хождение в вашем времени.
Шумилин задумчиво почесал голову. Действительно, он как-то не подумал – на какие шиши купить то, что понравится в нынешнем Санкт-Петербурге царю. Конечно, то, что предложил Николай для обмена, стоило огромных денег, но реализовать их быстро вряд ли удастся. Сбыть по дешевке такое – жаба задушит, а продать серьезным людям – так надо на этих серьезных людей выйти через заслуживающих доверие посредников. Конечно, можно начать с золотых монет, но для всего этого нужно планировать отдельную операцию. Безделушки, так небрежно вываленные царем на стол, в этом времени могут стоить целое состояние.
— Хорошо, Николай Павлович, — сказал Александр, чуть помедлив, — мы вернемся к этому вопросу чуть позднее… А пока совершим прогулку по городу. Я хочу, чтобы вы просто взглянули в глаза вашим потомкам. Блаженный Августин говорил, что глаза – это зеркало души. Постигните же и вы, ваше величество, души людей XXI века…
А слезы капали…Итак, они вышли и пошли… День должен быть хорошим – на небе ни облачка, ветра почти нет. Суббота – выходной. С утра на улицах народу мало, машин тоже.
Николай с любопытством осматривался по сторонам. Его удивляло все – и легкомысленная по меркам XIX века одежда встречных представительниц прекрасной половины рода человеческого, и огромные в сравнении с каретами и пролетками автобусы и троллейбусы. Светофоры понравились царю. Когда Шумилин в двух словах объяснил ему что означают эти загорающиеся зеленые, желтые и красные огоньки, он одобрительно закивал головой. А Александр про себя подумал, что, скорее всего, в Петербурге на Невском может появиться нечто подобное. Вот только, как они будут действовать? Возможно, что поставят специальных будочников, которые станут ими управлять.
Кстати, Николая очень удивило то, что на улицах люди спокойно курят. В его время дымить на городских улицах было строжайше запрещено. А здесь – пожалуйста, доставай папироску, и – кури сколько влезет.
Гость из прошлого неплохо ориентировался в Петербурге XXI века, хотя многие дома были построены уже после 1840 года, а те, что были, не сохранились. На Кирочной, напротив улицы Восстания, царь остановился, и долго смотрел на школу, находившуюся там, где при нем стояла церковь Козьмы и Дамиана, храм Лейб-Гвардии Саперного батальона, которым Николай когда-то командовал.
— Нет его уже, значит, — грустно сказал самодержец, — а жаль…
— Мне тоже очень жаль, Николай Павлович, — ответил Александр, — красивая была церковь, я, правда, видел ее только на фотографиях, снесли ее еще до моего рождения.
Потом, выйдя на Литейный, где царь долго любовался зданием Дома офицеров, они свернули на улицу, которая при Николае называлась Пантелеймоновской, по имени церкви Святого великомученика Пантелеймона Целителя. Царь уже стал привыкать к современной орфографии, и с интересом читал таблички и рекламы, которыми пестрели фасады домов. И именно здесь с ним чуть не случился удар.
Николай прочитал табличку с названием улицы.
— Боже мой! — воскликнул он, не веря своим глазам, — это как понимать, Александр Павлович!
На табличке было написано "улица Пестеля".
— Вы назвали улицу именем этого висельника Пестеля! — царь никак не мог придти в себя от возмущения. — Вы, милостивый государь, хоть знаете, что это был за человек?!
— Николай Павлович, успокойтесь, пожалуйста, — Шумилин попробовал успокоить возмущенного самодержца, озираясь по сторонам. Некоторые прохожие, удивленные странным поведением высокого и статного мужчины, начали коситься на них. — Николай Павлович, я прекрасно знаю, что Павел Пестель был человеком отвратительным, и что, дорвись он до власти, кровь потекла бы ручьем по всей Руси Великой.
— Александр Павлович, — продолжал кипятиться царь, правда, уже не так бурно, — как можно называть именами этих людей улицы?! Вы еще скажите мне, что у вас и памятники им ставят…
Шумилин тяжело вздохнул. Врать он не умел и не хотел, а правду говорить не хотелось. Ведь и памятники имеются, и несколько поколений на примере этих самых "героев 14 декабря" воспитывали…
Он попытался отвлечь внимание царя, начав рассказывать ему о мемориальной доске напротив Пантелеймоновской церкви, в которой рассказывалось о доблести защитников полуострова Ханко во время Великой Отечественной войны.
— Ханко – это Гангут? — переспросил Николай Шумилина, — это выходит, что Россия воевала с Финляндией? Как это могло случиться? Ведь Великое княжество Финляндское – это территория Российской империи…
— К сожалению, уже почти сто лет как нет, — снова тяжело вздохнул Александр, — и Россия дважды воевала с Финляндией. Правда, в последний раз они выступили против нас в союзе с германцами, — увидев вопросительный взгляд царя, он пояснил, — ну, вы ведь, Николай Павлович, уже слышали о том, что была Великая война, названная у нас Второй или Великой Отечественной. Мы победили, заняв Берлин. Я потом более подробно расскажу вам о ней.
Напротив Михайловского замка Николай минут пять стоял молча, пристально рассматривая этот мрачный дворец, в котором так трагически оборвалась жизнь его отца.
— Александр Павлович, — повернулся он потом к Шумилину, — вы, наверное, знаете, что произошло здесь в ночь на 12 марта 1801 года? Это для моих подданных – и то не для всех – секрет. А вам, в будущем, все уже известно…
— Знаю, Николая Павлович, — лаконично ответил Александр, — и знакомые милиционеры, охраняющие сейчас это здание, рассказывали, что своими глазами видели ночью призрак вашего батюшки, бродящего по коридорам и лестницам Михайловского замка.
Николай, услышав эти слова, побледнел и вздрогнул. — Ради Бога, Александр Павлович, — сказал он неожиданно охрипшим голосом, — давайте пойдем отсюда. Потом мы как-нибудь поговорим об этом, потом…
Пройдя через Михайловский садик, они вышли к величественному храму, который все называли Спаса на Крови. На самом деле он назывался собором Воскресения Христова на Крови.
— Красивый храм, — сказал Николай, с любопытством оглядывая его мозаики и купола, — скажите, Александр Павлович, как он называется, и в честь какого события он поставлен?
