Слово и дело - Игорь Черемис
Фактически это была ссылка – почти как у меня, только на более высоком уровне; Украину Брежнев со товарищи выбрали лишь потому, что карьера Семичастного начиналась на Донбассе, а по линии комсомола он дорос до должности первого секретаря ЦК ЛКСМ УССР – это было почти 22 года назад, но именно на то время пришлась история с «Молодой гвардией», так что дальнейший взлет этого человека с точки зрения современников был понятен и обоснован.
В остальном властный украинский олимп представлял собой набор каких-то людей, про которых я знал очень мало. Я что-то слышал про Петра Шелеста, который сейчас был первым секретарем ЦК КПУ и членом Политбюро ЦК КПСС, а также про Владимира Щербицкого – он возглавлял правительство УССР, а в будущем должен был сменить Шелеста и выйти на союзный уровень.
В любом случае, сейчас Семичастный был в десятке самых влиятельных украинских политиков – если брать по должности. Фактически же он занимался второстепенными направлениями и к ЦК КПУ, где и начиналась настоящая карьера советского чиновника, его никто на пушечный выстрел не собирался пускать. Видимо, одним из участков, которыми он вынужден был заниматься, стал и смотр художественной самодеятельности украинского управления КГБ – но я не мог сказать, было ли это насмешкой над прошлой работой Семичастного или же ему это поручили лишь потому, что Комитет работал при здешнем Совете министров.
Впрочем, в комиссию вошел и один из заместителей Федорчука – некий Мякушко, явно гордившийся новенькими погонами генерал-майора. Довеском к ним был безымянный полковник и ещё более безымянный штатский – их нам представлять не стали, но я подумал, что это что-то типа референтов. Семичастный и Мякушко приехали на разных машинах, а вот их спутникам пришлось делить один автомобиль на двоих.
***
Комиссия расселась по ранжиру – в центре Семичастный, слева от него – Мякушко, полковник и штатский, а наш Чепак – справа. Мой начальник сильно волновался, обильно потел и ежеминутно вытирал лоб и шею большим носовым платком, а лицо у него раскраснелось. Чепак вообще выглядел так, словно сейчас решалась не судьба странного номера никому не нужной художественной самодеятельности, которая давно превратилась в один из обязательных ритуалов социалистической действительности, а будущее одной шестой земного шара.
Мой мандраж тоже никуда не делся, но гитара в руках всё ещё продолжала меня успокаивать. Что творилось в душе стоящего с другой стороны импровизированной сцены Савы, я не видел; он вряд ли знал в лицо зампредов правительства и украинского КГБ, которые, в принципе, могли пришибить его одним взглядом, но выставку достижений отечественного автопрома наверняка оценил по достоинству. Впрочем, я надеялся, что ему поможет опыт выступлений на публике – это хорошая школа, позволяющая убрать из организма лишние комплексы.
Петрович закончил свою речь и отошел в сторону – за заставленный минералкой стол его никто не пригласил, но он, наверное, и не надеялся на такую честь. Я посмотрел на Чепака. Тот посмотрел налево, на Семичастного. Семичастный обвел нашу композицию тяжелым взглядом, который резко контрастировал с его лицом героя лирической комедии, и медленно кивнул. Чепак посмотрел на меня – и тоже кивнул. Я вздохнул, притопнул, отсчитал «три-четыре» – и ударил по струнам, с удовлетворением услышав, что и Сава вступил вовремя.
– Снова от меня ветер злых перемен тебя уносит! Не оставив мне даже тени взамен! И он не спросит!...
Краем глаза я видел эволюции, которые производил назначенный мной в актеры личный состав управления, но запретил себе поворачивать голову, надеясь на подчиненных и вбитые в них за четыре дня уроки Чернышева. За неимением кулис они все толпились за мной и Савой. Первым вступал Рудольф, изображавший то ли бандита, то ли шпиона иностранной разведки, который собирался что-то там откуда-то похитить; для этого из театрального реквизита ему выдали огромную карикатурную связку ключей, валявшуюся в реквизиторской несколько десятков лет. Весь первый куплет Рудольф крался к неведомой цели, делая это преувеличенно-гротескно; больше всего на репетициях меня удивило, что у него получалось в целом неплохо.
– Позови меня с собой! – надрывались мы с Савой. – Я приду сквозь злые ночи! Я отправлюсь за тобой! Что бы путь мне не пророчил!
