Сергей Шхиян - Время Бесов
— Хочу сдать ворованную бомбу, — негромко сказал я.
— Ты что, дурак? — растерянно спросил старший, таращась на мою руку, зажавшую гранату.
— Почему же сразу дурак! У меня полная сумка бомб, уроню эту, весь дом поднимется на воздух.
— Ты же сам подорвешься! — испугал меня Веркин сын.
— Ну и что? Мне все равно теперь за бомбу будет вышка, днем раньше, днем позже, а в хорошей компании и на небо взлететь не обидно.
Время я выиграл и, что самое главное, заставил ментов задуматься о последствиях взрыва. Умирать им явно не хотелось, и когда молодой попытался поиграть своим наганом, старший заткнул его одним свирепым взглядом. Потом он начал ломать меня:
— Чего тебе умирать, ты еще молодой! Вставь чеку на место, и разойдемся по-хорошему! Мы же вам не враги! Вон и дивчина у тебя какая гарная! Вам только жить и жить! Женитесь, деток нарожаете!
Я посмотрел ему в глаза и отрицательно покачал головой:
— Нет, не хочу, надоела мне такая жизнь, гражданин начальник! А у Даши отец помер, и она жить не хочет. Вот, купили бомбы, хотели самоубийством жизнь покончить, а тут вы явились!
Милиционер обдумал мои слова и начал выдавливать из себя жизнеутверждающие сентенции:
— Чего вам помирать! Это всегда успеете! Ты только пружину не опускай! — взмолился он, когда я в отчаянье поднял вверх руку с гранатой. — Комната у вас есть, живите и радуйтесь!
— Это какая такая комната! Никакого они права на комнату не имеют! — заорала из коридора Верка.
— Мамаша! Помолчите минутку! — дрожащим голосом попросил ее сын. — Дайте начальнику с людями поговорить!
— Не буду я молчать! Эта шалава отцу стакана воды не подала, а теперь на готовенькое явилась! Комнату ей подавай, стерве бесстыжей!
Неожиданное вмешательство страстной Верки смутило всех присутствующих. Теперь все слушали ее вопли, не зная, что делать дальше. Первым опомнился командир:
— Убери ты эту змею подколодную! — закричал он на подчиненного. — А то я сам ее на месте шлепну!
Непочтительный сын выскочил в коридор и зажал своей родной матери рот. Та вывернулась и укусила его за руку. Он закричал от неожиданности и, как представитель власти, дал родительнице оплеуху. После чего их семья временно выключилась из действия, с криками и грохотом выясняя родственные отношения.
— Слышь, отдай бомбу, — опять попросил старший. — Чего тебе попусту погибать!
— «В этой жизни помереть не ново, но и жить, конечно, не новей», — процитировал я прощальное письмо Есенина.
— Брось ты, ну зачем тебе помирать, — начал канючить милиционер непривыкшим к просьбам голосом. — Хочешь, иди куда хочешь!
— Ну да, а ты в спину выстрелишь, знаю я вас! — заартачился я.
— Век свободы не видать! — поклялся он и повернулся к Ордынцевой. — Хоть ты ему скажи!
Даша поглядела на милиционера чистыми, влюбленными глазами и ласково ему улыбнулась. Так она смотрела и на меня, когда вспоминала отца, но блюститель этого не знал и окончательно растерялся:
— Да, что же вы за люди такие! — пробурчал он себе под нос. — А если я побожусь, поверишь?
Я отрицательно покачал головой и начал рассматривать гранату в руке.
— Если ты взорваться хочешь, чего же нас боишься? Все одно помирать!
— Не скажи, так — сразу, бах, и готово, а вы промахнуться можете, раните, будет больно, — прочувствованно сказал я. — И потом, я боюсь инфекции. Занесете своими пулями какую-нибудь заразу.
Теперь старший милиционер окончательно уяснил, что мы ненормальные и совсем скис.
— Ну, что такого сделать, что бы вы нам поверили? — спросил он вкрадчиво, как говорят с психами.
— А вы Верку посеките, — попросил я, тогда и говорить будем.
— Чего? — не понял он. — Как это посечь?
— Очень просто, ремнем, чтоб не орала!
— Так это же, — начал он, но не договорил и закричал, — Смирнов, мать твою!
— Чего, товарищ Запруйко? — заглянул в комнату Веркин сын с поцарапанным в кровь лицом.
— Тащи свою матку, мать ее, дуру! — приказал командир.
— Я тебе притащу! — взвыла в коридоре сама матушка Смирнова. — Ты мне, кобель поганый, за все ответишь, я тебе дам чужими комнатами распоряжаться! Я тебе не за то давала, что бы ты меня всякими словами материл!
В подтверждении своих слов Верка оттолкнула молодого милиционера, влетела в комнатушку и плюнула товарищу Запруйко в лицо.
— Вяжи ее, дуру! — закричал он и свободной от нагана рукой швырнул бедную женщину на койку покойного Ордынцева.
— Так вы, мамаша, еще и с товарищем Запруйко крутите! — горестно воскликнул поцарапанный Смирнов.
— Держи ее, Бортников, — кричал Запруйко молодому милиционеру, с трудом отбиваясь от рассерженной Верки.
Втроем милиционеры повалили ее на кровать. Про нас они почти забыли, слишком много впечатлений свалилось им разом на головы.
— Мордой ее в подушку, чтоб не орала! — распоряжался старший. — Смирнов, держи ей голову, а то укусит! Бортников, дай ей по жопе, чтоб помнила.
Сам товарищ Запруйко навалился на нижнюю часть тела поверженной воительницы и всем своим весом пытался удержать брыкающие ноги. Бортников, разгоряченный схваткой и тоже покусанный гражданкой, снял с талии широкий форменный ремень и, отцепив от него портупею, неловко хлестнул мать своего товарища по месту, указанному ее любовником.
Верка пронзительно завизжала, но сын вдавил ее лицом в подушку покойного генерала, и визг захлебнулся.
— Бей, чего ты ждешь, — закричал на подчиненного товарищ Запруйко, с трудом удерживая извивающееся женское тело.
Бортников от души размахнулся и так вломил по веркиной женской прелести, что она, как на пружинах, подскочила на кровати. Однако, силы были слишком не равны, и вскоре экзекуция над беднягой приобрела характер личной мести и садистского игрища.
— Ну, доволен? — спросил меня разгоряченный Запруйко, когда Верка затихла. — Давай бомбу!
— Нет, — ответил я, — бомбу я не отдам. Если хотите остаться живыми, отдайте свои наганы.
— Ты чего? Да за это трибунал!
— Тогда выньте патроны. Только быстрее, а то у меня рука устала.
Опять все уставились на гранату в моей руке. Мне тоже было страшно, но не так сильно, как милиционерам.
Рука у меня и правда устала, смертоносная пружина разжимала пальцы, и они побелели от напряжения.
— Быстро, — поторопил я, — ссыпьте все патроны в шляпу. Только учтите, если…
— Ладно, — хмуро сказал Запруйко, — сами знаем, не дураки.
— Даша, забери патроны, — попросил я свою очарованную подругу.
Она, продолжая призрачно улыбаться, повиновалась.
— Теперь дай мне вон то кольцо.
Она подняла с пола кольцо с чекой, удерживающей взрыватель, и подала мне.
— Законтрь, ты ее, ради бога, — взмолился милиционер, — не дай бог, отпустишь.
— После, как-нибудь, — пообещал я — Оставайтесь на месте. Увижу, что идете за нами, брошу — мало не покажется!
— Ладно уж, идите! Сами-то что делать будете?
— Поедем за город и подорвемся, — пообещал я.
— Зря вы это затеяли, — без особого сожаления сказал Запруйко. — Молодые, жить да жить!
Как ни напряжены были у меня нервы, чеку я на место вставил без особого труда. После чего уже с трудом разжал закостеневшие руки. Потом мы из подъезда вышли на улицу. Время было полуденное, и народа на ней было немного.
— Ты, правда, мог взорвать бомбу? — спросила Даша, когда мы уже свернули в Староваганьковский переулок и пошли в сторону Воздвиженки.
— Мог бы, если бы у нас не осталось другого выхода.
— Ты думаешь, эта женщина, Вера, все затеяла, чтобы получить папину комнату?
— Нам нужно срочно уехать из Москвы, — не отвечая на глупый вопрос, сказал я. — Иначе нас под землей найдут. Сейчас поменяем одежду, и сразу на вокзал.
— А куда мы теперь поедем?
— В Ивановку.
— Куда?
— В деревню под Троицком. Я уже что-то устал от вашего времени. Погостили, пора и честь знать. Поедешь со мной в будущее?
— А можно? — спросила Ордынцева.
Глава 19
В Ивановке на первый взгляд ничего не изменилось. Те же сонные избы и ленивый лай собак. Правда, их стало значительно больше. Мы подъехали к дому Ивана Лукича. Кучер остановил лошадей.
— Здесь? — спросила Даша.
Я кивнул, вылез из пролетки и помог ей спуститься на землю.
Пока я расплачивался с извозчиком, она сделала несколько шагов, разминая ноги. В окнах показались прильнувшие к стеклам лица. Меня, видимо, не узнали, и никто не вышел навстречу. Тогда я сам открыл знакомую калитку и зашел в подворье. Только после этого в избе открылась дверь, и из нее вышел сильно постаревший Иван Лукич. Вид у него был не самый радушный. Он спустился с крыльца и посмотрел на меня, приложив ко лбу ладонь.
— Вы, товарищ, никак фининспектор?
