Андрей Архипов - Поветлужье
- Славка, - голос сорвался на хрип, - что случилось-то? Кто-то попался, али досталось кому?
- Радка... Радка там, дядя Ваня... - всхлип вместе с появившимися слезами Мстислав прервал в зародыше и уже четко доложил, - на ушкуй не пустили нас. Да мастеровой новгородский, аже на берегу при свете костра копался, кувшин с медом у меня выхватил и заглотнул оттуда. Смеется, а сам за плечо меня сжал и шепчет тихо... Молвит, девку ниже по течению купец с отроком беспамятным прихватил, издеваются над ней и сильничает сам купец, проверь, ваша ли? А опосля громко так закричал, абы я нес кувшин на ушкуй к нему и подталкивает меня на сходни. - Мстислав коротко сгибом локтя обтер лицо. - Захожу я вглубь, занавесочку откинул, под тент ныряю, а там Радка сидит полуголая и качается, смотрит на меня и качается, в глаза мне смотрит и не узнает, а глаза... такие... как не от мира сего. И за руку кого-то держит... Меня дале не пустили, прогнали сразу. Радка это, Радка... Стой, дядя Вань, - Мстислав дернул бледного, вскинувшегося полусотника за локоть, - воевода наш коротко шепнул мне, аже ты не это... не дергался. Памятуешь, яко ты ратникам отякским выкрикнул? Он ништо другое не сказывал, токмо тебя остановить, когда ты встрять пожелаешь, да Сваре остальное обсказать. А ратников там поболее полутора десятков, всяко поболее, посменно на берег сходят. Да и сам ушкуй, как Свара сказывал, не в пример обычному речному ...
На плечо полусотника легла тяжелая рука в кольчужной сетке:
- Все верно, на морской чем-то смахивает, токмо днище яко у речного. Я отправил второго вестника к отякам... и к остальным вашим, - Свара сочувственно смотрел на Михалыча, - борзо придут, не сумлевайся. Сей час ушкуй их на копье брать невместно. Пока со стороны веси добежим, те мигом отчалят. Да и броней в достатке нет, абы под стрелами их стоять, а самим пускать боязно, попасть в отроков можно. Тут числом надо брать и на реку им нашей лодьей путь застить. Аже ты переиначишь, твоя воля, токмо мыслю, перед рассветом брать их надобно, да и слова воеводы дождаться сперва.
Михалыч выдохнул и повел плечами, - ребятки могут и не дождаться. Но и помыслить крепко надо, абы не испортить чего и крови лишней не пролить... Ты мне одно скажи, Свара, пока мозги мои на место не встали, почему вы с Мстиславом так смотрите на меня? Вроде Радка... я понимаю, что где она, там и Тимка, но почему ты меня то успокаиваешь, а не Мстислава того же? Вон как хлопец переживает.
- Привык я, Иван, к смерти то, - Свара отвел взгляд, - а ты... вроде и кровушки пустил не менее меня, а смотришь... будто за каждого своего горло перегрызть готов. И у Трофима Игнатьича сякой взгляд бывает, но изредка... А о тебе сказывали охотники, что с тобой были, да и сам сей миг вижу. Вот и успокаиваю, абы ты с цепи не сорвался.
- Тот взгляд появляется, когда друзья у тебя на руках умирают. Один за одним, а ты сделать ничего не можешь. - Михалыч вскинул голову, что-то надумав, - не терпит время, ох не терпит, да делать нечего, ждем подмоги. Мстислав, беги, поднимай Ишея, пусть лодьи готовит... А как ты мыслишь, Свара, если к гостям напрямую обратиться, отдадут ли ребят наших, вдруг не думали они, что наших отроков примучали?
- Не ведомо мне то... - Свара покачал головой, - аже обращались с девкой так, как Мстиша сказывал, то им всё одно, наши то али нет. В отказ злодеи пойти могут. То обида великая и вира с них за одно токмо пошибание положена. По церковному Ярославову уставу до сорока гривен кун за побои жены али дочери. Это токмо самой девице, а надобно и князю столь же. Я не толкую про боярских дочерей, за них золотом плата... А уж ежели понасилили девку свободную, то окромя гривен казнь ему от князя, да и с толочных вира немалая. Коли Тимка лежит в беспамятстве, да с Антипом что свершили, могут молвить, аже знать не знают про отроков сих и на осмотр ушкуя не пустить. Силы то наши неведомы им. Помыслить могут, аже в веси с ними никто сладить не в силах. А спрос такой упредит их и кровушки то поболее прольется. Рискнешь без силы отякской в полон гостей взять, что за столом у нас сидят? А коли на ушкуе уйдут без них, али торговаться зачнут, нож к дитям приставив?
- Нет, пожалуй, пока не буду твердо уверен, что за нами сила. А то, что мы хлеб... ну не хлеб, так другие яства с ними делили?
- Сам помысли, аже гость будет в твоем доме над тобой сильничать, стерпишь ли?
- У нас другие законы были, по которым я и тронуть никого не смел, даже при защите своей, - скривился Михалыч.
- То разбойные люди для себя придумали, законы те, - покачал головой в ответ Свара. - Сам то про купцов какие мысли держишь?
- Не нравятся мне они, иначе прямо сейчас бы спрос учинил. Ну ладно, я к гостям, воеводу с Петром постараюсь упредить, абы вышли и порешали все окончательно, - вздохнул Михалыч и добавил, - трудно мне еще понять, какими законами тут люди живут.
Полусотник немного потоптался на месте и, вскинув голову, протяжно вывел:
Эх ты во-о-оран, шо ты вье-е-е-е-ешься... над мое-е-е-ю головооой,
Ты доо-о-быы-чииии не дожде-е-е-е-ешься... Черный во-о-оран, я не тво-о-ой...
Твердой поступью Михалыч вступил в дружинную избу, продолжая нарастающим голосом выводить песню, а спустя несколько минут уже было слышно, как ему начали подпевать другие голоса... И не токмо переяславские, но и новгородские...
Закончили пировать, когда небо на востоке начало уже розоветь. Наорались песен до хрипоты, не давая заснуть веси. Даже младший братья Онуфрия принимали в сем песнопении участие. Наконец, новгородский купец поднялся, хлопнув ладонью по колену, и поклонился хозяевам, обведя вокруг осоловевшими глазами:
- Благодарствуем за угощение, пора и честь гостям знать... Эхма... - покачнулся Онуфрий. - И вы к нам заглядывайте по приезду в славный Новгород.
- Одно дело к вам осталось, - тоже поднялся воевода, - весть нам дошла, аже на ушкуе вашем людишки наши содержатся и непотребства с ними вы учиняете. Что ответишь на это, купец?
Мгновенно подобравшийся Онуфрий поднял тяжелый взгляд на Трофима, а сотоварищи сразу обступили его с двух сторон.
- Твои людишки? - купец натужно удивился, - откель бы я их взял?
- Мальчонку и девчушку подобрал ты в понизовьях, - продолжал спокойно смотреть на того воевода.
- Ах эти, кххе... - засмеялся Онуфрий, - да то разве людишки? Отроки болезные то были, спасти их желали. Знать не знал, аже ваши они. Мальчонка то без памяти был, а девица та умом тронутая, молчала всю дорогу. Я токмо рад буду, аже их тебе на руки передать.
- Да? А верно то, аже не чинил ты над ними непотребства?
- Да как ты... Слово свое купеческое даю в том! - побагровел новгородец, - сей миг забирай их с ушкуя... Ох... не допустят тебя вои мои на него, наказ строгий имеют никого без моего дозволения не пускать.
- С берега крикнешь, абы свели с судна сих отроков, согласен?
- Да... крикну, вестимо, да не согласятся вои мои на то. Помыслят, аже под угрозой меня держат. Самому мне надобно на борт подняться, а... вот братишки мои с вами останутся.
- Добре, пойдем. Токмо и я с десяток воев с собой позову. - Трофим поднял с лавки шлем, молча повернулся спиной и вышел в сени.
Онуфрий ухмыльнулся и кивнул остальным переяславцам головой, подтверждая согласие. Процессия растянулась на два десятка шагов. Впереди шли купец с воеводой, далее в окружении нескольких ратников с высокими щитами двое новгородцев, а сзади замыкали бронные Петр со Сварой. Еще за полсотни саженей до прибытия на место из ушкуя стали появляться вои, выстраиваясь около костра, горящего рядом на песке. Поравнявшись с ними, купец заливисто свистнул и бросился по мосткам внутрь под полог. Через несколько мгновений после раздавшейся там брани, оттуда выбежали лучники, рассыпавшись за выстроившимся сомкнутым строем новгородских ратников. Напротив их тоже выстроился ряд переяславских щитов, загораживающих сотоварищей купца. Один воевода спокойно ходил меж ними, пошвыривая носком сапога прибрежный песок и покусывая сорванную полусухую травинку. Спустя минуту на мостках появился Онуфрий, за которым несли щуплое беспамятное тело Тимки и вели безвольно шагающую Радку, закутанную в какие-то лохмотья. Купец остался на носу ушкуя, саженях в десяти за своими воинами:
- Все, как договаривались, воевода, вот они, забирайте своих болезных. Теперь бы сотоварищей моих отдать.
- Забирай, - Трофим выплюнул надоевшую травинку, становясь около переяславского строя.
Тем временем, Радку и Тимку подхватили на руки и двое воев бегом убежали с ними в весь. Братьев Онуфрия выпустили сквозь строй и те стали посреди своих.
- На правеж тебя зову, Онуфрий, - начал воевода, - обвиняю тебя в пошибании вольной девицы сей. Вира за сие непотребство с тебя причитается. Про беспамятство отрока и пропажу отца сей девицы стребовать не могу, аже не знаю повинен ли ты в этом. Ну да, светает скоро, днесь и выясним, в чем ты повинен...
