Андрей Архипов - Поветлужье
Отдышавшись, Радка впряглась и продолжила свой путь по кромки прибрежного песка. Привычная тяжесть навалилась на одеревеневшие плечи, еловые ветки мерно шуршали за спиной. В шорох задевающих о мокрый песок еловых колючих рук вплелся мерный плеск на воде. Ватная от усталости голова даже не осознала чужеродность новых звуков, и она отпрянула в сторону, только когда сзади раздался скрежет чего-то тяжелого о песок. Повернувшись, Радка оторопела вгляделась в клыкастое чудовище, вознесшееся в сажени над ней. Длинная вытянутая морда с разинутой пастью, раздвоенным языком и маленькими злыми глазами, переходила в чешуйчатое, узкое тело темно-желтого оттенка. К низу шея утолщалась... и плавно расширялась в борта лодьи с поднятыми над ней рядами весел с каждой стороны. Поняв это, Радка всхлипнула и осела на берег.
Рядом с хрустом вонзились разукрашенные сапоги, по щиколотку увязнув в прибрежном песке под грузом тяжелого тела.
- От и горка к остальному навару. Медяк к медяку, как речет умудренный люд. Гляньте, яка красна девица тут голышем расхаживает. А глаза яки раскосы, никак местный народишко со степняками путался... А потешит она плоть мою на остаток пути, с самого Новгорода бабы то не было. Ну-ка, сотоварищи, кидайте сию дивчину ко мне за полог, а этого беспамятного в воду, пусть поплавает.
- Не дам! - Радка на четвереньках кинулась к Тимке, загородив того от дородного купца с отвисшими щеками.
- От какая ярая, это токмо на пользу... Будешь ласковая, так и дружок твой живехонек останется, поняла, сучка? Грузите обоих на борт!
- Слышь, Слепень, оставь девку. Малая еще она для утех то... И кровь первую не уронила поди, - худощавый, жилистый паренек с запутавшимися в волосах стружками нагнулся с борта и осмотрел девчонку.
- Заткнись, мордовская харя! Тебя не спросили! - отодвинув того в сторонку, на берег попрыгали несколько дюжих воинов. Один из них, с русой бородкой, во вздетой кольчуге с короткими рукавами и полукруглом шлеме, с оторванной с одной стороны бармицей, тяжелым взглядом осмотрел лежащих на песке отроков. - Прав Слепень, два месяца без утех идем, хватит ужо. А выживет, так и навар с нее получить сможем.
- Понял? - добавил толстощекий в сторону возмутившегося, - из милости ты к нам взят, а в дела наши встрять хочешь.
- Из милости? Это шкурки беличьи, что в оплату пошли за доставку мою в Новгород и работу мою по починке як милость ко мне выдаете? - вскипел паренек.
- Ты рот то не разевай! Целым тебя никто не обещался доставить. Неровен час, споткнешься и за борт упадешь, - погасил его пыл купец, и елейным голосом добавил, - да и порядков наших не знаешь, поди. А на то надейся, аже с девкой позабавишься. Опосля меня, вместе с сотоварищами моими. И плату за то я скромную весьма приму от тебя... Давай грузи сей прибыток на борт! Да грузите поначалу беспамятного! А то расцарапает она вас... Вот, вот, и искусает! А за ним она сама прыгнет... Ну, все. Толкай ушкуй на воду! Взяли!
***
Как стемнело, торговые гости расселись в дружинной избе за щедро накрытым столом, уставленным разными яствами, которые Михалыч прежде и не видел в веси. Тут и моченая брусника, и недавно пошедшие слоем белые жареные грибочки, и ароматное сало, щедро посыпанное чесноком. На первое была уха куряча, а уж жареного мяса какого только не было. И зайчатина, приготовленная в кислом соусе и попахивающая какими-то травками, и исходящие соком верченые тетерева и рябчики. Годовалый кабанчик, только сегодня подстреленный кем-то из охотников, возлежал в самом центре стола. Но венчал стол, конечно, небольшой бочонок крепкого меда. Из него наливали ковшиком небольшую братину, которая сразу по наполнению шла по кругу. Поэтому душистое сыто и взвары из лесных ягод остались на столе даже не тронутые.
Хозяин у новгородского ушкуя был один, Онуфрий. Но с ним сотоварищами ходили два младших брата, двое мощных русоволосых воев, отличавшихся от старшего брата, как небо от земли. Тот был гораздо старше их, темнее волосом и сильно раздобрел, что, впрочем, являлось признаком его успешности в торговых делах. Братьев звали Мирослав и Козьма, но они предпочитали за столом молчать, то ли от скромности, то ли более озабоченные набитием своих желудков. А вот Онуфрий распевал соловьем. Сказав должное про гостеприимных хозяев, он, глотнув крепкого медочку, отдал должное и себе. Рассказал, как попали они сюда из Новгорода, проплывя через Сухону вверх по реке Юг. А там уже вышли на волок, пройдя который, попадали в истоки Ветлуги, точнее, в речку Вохлому. Поведал про свое плавание в Булгарию, про цены на ее рынках, похвалив себя за то, как выгодно расторговался там янтарем да мехами из Новгорода. Однако про груз, взятый обратно, в основном умолчал, махнув рукой, да упомянув лишь про рожь и пшеницу. Народу на ушкуе было, по его словам, немного, всего полтора десятка душ и с собой в весь, кроме братьев, он никого не взял. Судно с товаром без охраны не мог бросить... Упаси Боже, на хозяев и думать бы не посмел, да только груз без присмотра никогда не оставляет. Да и людишки его большей частью никчемные, не ровен час, отвечать за их деяния придется. Хозяева на это деликатно промолчали, что такую прорву оружного народа никто в весь и не пустил бы. Однако, посетовав на невозможность посещения сего застолья всеми новгородцами, воевода с полусотником тут же изъявили желание поднести им и горячих блюд со стола и по чарочке крепкого меда желающим. Тут же послали за Мстиславом, который, понятливо кивнув, отправился с ватагой сверстников и запасами съестного на ушкуй, а пир тут же продолжился.
Из полезных новостей была весть, что половецкий хан Аепа Осенев решил расширить сферу своего влияния, пойдя походом на Волжскую Булгарию, с коей и до того враждовал нещадно. А вот чем закончилось то мероприятие и закончилось ли, сказать Онуфрий не мог, поскольку дела свои в Бряхимове сделал быстро и тут же убежал от греха подальше. Хан же тот кыпчакский приходился как бы не тестем Юрию Владимировичу, князю Суздальскому и Ростовскому. И тот всячески поддерживал его в этих устремлениях, особенно после того, как булгары десять лет назад в 1107 году пожгли и разорили окрестности Суждали. Однако поддержка была только на словах, в поход с половцами князь не собирался, ограничиваясь строительством укреплений по Клязьме, чтобы более никто наскоком врасплох суздальскую землю не застал. Ни булгары, ни родственнички с Рязани и Мурома. Сразу после битвы у второй столицы княжества, где как раз и проживал князь Юрий, при впадении в Клязьму реки Лыбедь, на месте существовавшего там поселения заложен был город Владимир, о котором даже Михалыч, не интересовавшийся ранее историей, был много наслышан. Они уже давно вместе с Вячеславом выяснили, что попали аккурат в начало XII века, точнее в 1117 год от Рождества Христова или 6625 год от сотворения мира. Еще более ста лет осталось до монгольского нашествия, однако это был тот век, когда Русь оказалась растерзанной непрекращающимися княжескими усобицами, из-за которых и оказалась совершенно бессильной перед монгольской военной машиной, закаленной постоянными войнами с государством чжурдженей, с Хорезмийским султанатом, половцами... Не была бы Русь раздроблена, может и остановила бы нашествие. А может, и нет. Однако, впереди точно были нелегкие времена, тень от крыла которых вполне могла задеть и Поветлужье.
И от того Михылыч впитывал, как губка, все имена, даты, города, о которых как бы мимоходом упоминали гости, точнее гость по имени Онуфрий, один за всех распинавшийся перед хозяевами глухой веси, и высказывавший догадки, как будто бы сам видел все своими глазами. Воевода уже пару раз ненароком поморщился в сторону своего полусотника, показывая, что ему не нравится сей обрюзгший тип, гонором своим превосходящий всех, за столом сидящих. Однако сами пригласили, теперь будьте добры хлебать полной ложкой то, что зачерпнули.
Идиллия прервалась, когда в дружинную избу бочком протиснулся Мстислав. Бледный, мучительно улыбающийся, тот прямиком прошел к воеводе, при этом страдальчески посматривая на Михалыча. Полусотник сразу напрягся, а после того, как Трофим после тихого доклада вестника взял братину и восславил новгородских гостей, его мысли приняли совсем дурной оборот. Однако принял медовую чашу он, покачиваясь и с легкой улыбкой на устах, сползающей время от времени в сторону. Восславил намечающуюся дружбу, выгодную торговлю, братство меж народами и мир во всем мире, то есть произнес порядком замусоленный тост, последнюю часть которого и во времена его молодости никто не понимал, хотя каждый и поддерживал. Отпив глоток и облившись в конце медом, Михалыч невнятно буркнул, поддернул гашник и выскользнул наружу. На устах новгородских гостей промелькнули сочувствующие улыбочки привычных к возлияниям сотрапезников, и они вернулись к питию и закуси. Иван же пробрался наружу и сразу столкнулся с Мстиславом. Тот стоял около двери в подклеть с подрагивающими плечами. Увидеть такое от вечно спешащего и понимающего с полуслова предводителя переяславской пацанвы было для Михалыча подобно удару. Подойдя к нему и прислонившись рядом к стене, полусотник нервно спросил:
