Борис Сапожников - Наука побеждать

— К тому времени, де Брасиль, — сказал ему я, — у нас уже будут две пушки. Конечно, пара шестифунтовок не остановят врага, но и стрелков заставят быть осторожней.

Перестрелка началась на следующее утро. С самого рассвета, как только мы заняли места на позициях, вдали замелькали мундиры граничар. И засвистели пули. Наши артиллеристы палили по ним, но больше для острастки, небольшие шестифутовые ядра на таком расстоянии не причиняли особого время солдатам. Только когда шрапнельный снаряд попадал в самый центр вражьего построения, он наносил изрядный урон, а в остальном по большей части они пропадали втуне. Не совсем, конечно, зря, они тревожили пограничников, сложновато сосредоточиться на прицельной стрельбе, когда по тебе палят из пушек, а рядом взрываются гранаты, тысячами кусочков свинцовой смерти. Мы стреляли в ответ, но без особого результата. Гладкоствольные мушкеты не могли сравниться в дальности и точности стрельбы со штуцерами пограничников.

— Нет у нас штуцерных, просто нет, — сказал мне в ответ на просьбу передать хотя бы полвзвода солдат «третьей линии». — И штуцеров нет. У нас и так с запасным оружием скверно. Солдат-то после Трафальгара дирижаблями прислали, а вот оружие — нет. Последние резервы распотрошили, чтобы всех вооружить. Я из своего жалования штуцера стрелкам твоей роты покупал.

— Вот только вооружены они гладкоствольными мушкетами французского образца, — сказал я. — Куда же подевались ваши штуцера?

— Видимо, твой предшественник, Серёжа, — ответил Губанов, — успел подсуетиться. Он, вообще, был человек крайне шустрый, любил казённое имущество налево пускать. Жаль, погиб, как герой, а то я его за штуцера под трибунал бы отдал, сволочь этакую. Теперь эту историю придётся замять — и плакали мои денежки.

— А что же, — несколько уязвлено поинтересовался я, — его имущество между офицерами делить не будут? Как моё.

— Нет, не будут, — сказал майор. — У него семья в Тверской губернии, жена, дети. Им всё и отойдёт, как положено. А ты у нас, как говориться, один, как перст.

— Какие-то дальние родственники есть, — задумался я, — но я их видел очень давно. На похоронах деда, тогда почти всё наше семейство собралось.

— На похоронах нынче семьи только и собираются, — заметил майор Губанов, — чтоб наследство поделить. У вас всё? — спросил он. Я кивнул. — Тогда свободны.

Первый штурм состоялся на следующее утро. Едва солнце осветило крыши окрестных домов, как в окулярах зрительных труб замелькали коричневые мундиры.

— Стрелки на позиции, — приказал я. — Ефимов, без приказа не стрелять. Кмит, Фрезэр, берите гренадеров и занимайте позиции по домам. Ваша цель — военные инженеры. Они придут, я уверен, попытаются растащить рогатки, расчистить дорогу кавалерии. Переколите их штыками, не считаясь с потерями.

— Стоит ли, — спросил у меня командир бывшей моей роты капитан Антоненко, — стоит ли так рисковать людьми, ради этих рогаток, штабс-капитан?

— Стоит, капитан, — поддержав официальный тон, ответил я, — очень даже стоит. Фронт атаки достаточно широк. Без рогаток, вражеская тяжёлая конница несколькими атаками где-нибудь прорвёт нашу оборону. И тогда нам конец. Даже пушки не спасём.

Антоненко пожал плечами с видом «наше дело сказать, а там хоть трава не расти». Я же повернулся к своим стрелкам.

— Солдаты, — обратился я к ним, — вон там шагают венгерские стрелки. Они считают себя лучшими стрелками во всём мире. Даю целковый каждому, кто собьёт мадьяра с максимальной для ваших мушкетов дистанции.

— Есть! — с воодушевлением ответили мои бойцы.

— Стрелять без команды, — приказал я. И тут же загремели выстрелы.

Я приложил окуляр зрительной трубы к глазу, следя за успехами моих солдат. Коричневые венгры падали довольно редко, но всё же куда чаще, чем я даже мог надеяться. Выучка стрелков гренадерской роты превосходила выучку обычных мушкетёров во много раз.

— Молодцы, — ободряюще крикнул я солдатам, — будете так стрелять, весь взвод по целковому получит. Выискивайте синие мундиры, — продолжал я, — синих бить в первую очередь. За каждого синего по пятиалтынному накину.

Выстрелы зазвучали несколько реже. Стрелки приняли высматривать в коричневых рядах синие мундиры военных инженеров врага.

Несмотря на потери, противник медленно, но верно продвигался к рогаткам. Венгры ответного огня не вели. Похоже, коричневая масса солдат была нужна для того, чтобы телами прикрывать военных инженеров. Теперь всё зависит от Кмита с гренадерами, опоздает — и они успеют растащить или просто испортить рогатки, поспешит — только положит людей без толку, а враг своё дело всё равно сделает.

— Переходить к залповой стрельбе? — спросил поручик Ефимов.

— Рано, — покачал головой я. — Вот как только гренадеры Кмита выстрелят, так и мы следом.

— А у половины солдат мушкеты будут разряжены, — буркнул Ефимов. — Кому стрелять тогда? Промедленье тут, как говорят древние, смерти подобно.

— Мудрые люди во все времена говорили, — парировал я, — поспешишь — людей насмешишь. А смех у этого врага — скверный, свинцовый. — Я помедлил ещё несколько секунд и сказал: — Всему взводу по рублю с пятиалтынным. Тебе, Ефимов, пять — за отличную стрельбу. Прекратить стрельбу. Заряжай мушкеты. Командуй, Ефимов.

— Взвод, — воскликнул поручик, — стрельбу прекратить! Мушкеты заряжай!

Едва отзвенели последние шомпола, как гренадеры дали залп по врагу.

— Залпом! — крикнул я. — Не целясь!

— Пли! — скомандовал Ефимов.

Уши заложило от ружейного треска. Баррикаду затянуло пороховым дымом. А затем с той стороны донеслось родное «Ура!». Первое время, пока не рассеялся дым, мы узнавали только по звукам. Вот зазвенели клинки, раздались крики и команды на русском и разных диалектах немецкого, а также, кажется, на венгерском. Наконец, дым рассеялся, и мы увидели, как коричневых солдат теснят от баррикад. Они совершенно не ожидали атаки не только с фронта, но и с флангов, не сумели дать ответного залпа ни по нам, ни по гренадерам Кмита и теперь их, буквально, вырезали мои солдаты, прорываясь к военным инженерам. Те пытались отбиваться мушкетами и тесаками, однако не особенно успешно, куда им было до наших гренадер. Самые умные успели попрятаться за спины венгерских солдат и тем спасли себе жизни.

И вот враг отступил. Гренадеры Кмита отошли обратно к домам и вернулись на позиции. Когда он вернулся, в порванном, запятнанном кровью и порохом мундире, я обнял его за плечи и крикнул:

— Молодец, подпоручик! Орёл! Доложи о потерях.

— Двоих убили, — ответил он, — тела мы вынесли. Ещё пятеро ранены, пара — тяжело.

— Убитых к священнику, — распорядился я. — Раненым — в лазарет. Тяжёлым — в госпиталь.

— Может оставить легкораненых на позициях? — спросил Кмит.

— Не надо, — покачал я. — Немчура вряд ли сегодня ещё сунется. Мы им славно всыпали, нескоро опомнятся. Так что о раненых лучше позаботиться, как следует.

Я знаю, что это письмо придёт к тебе, когда я, скорее всего, или буду лежать в сырой земле или, даст Бог, вернусь домой. Мой друг и командир, капитан Антоненко, недавно рассказал мне историю про своё письмо, написанное в сходных обстоятельствах, во время войны со шведами. Он прибыл домой раньше этого письма. Мы посмеялись над этой историей, и тогда я решил написать Вам это письмо.

Не смотря на героическую стойкость наших солдат, поддержку французов и умелые действия кавалерии, мы проиграли. Сначала нам удалось рассеять римские войска, обратить их в бегство, однако предательский удар пруссаков и рейнцев решил исход боя. Теперь мы вынуждены отступить к городу Труа, неподалёку от которого, и происходило сражение. На наше счастье, враг не спешит со штурмом, и мы успеваем укрепить его в достаточной мере. Сооружены три линии обороны и сейчас мы дерёмся с врагом на первой из них.

Немцы попытались растащить рогатки, которые должны защитить нас от кавалерии. И в некоторых местах им это удалось. Пионеры, приданные нам, настаивают на том, чтобы выставить новые рогатки этой ночью, но солдаты слишком устали и командиры отказали им. Мне, кажется, что это большая ошибка. Быть может, завтра нам придётся сражаться с вражеской кавалерией, а без рогаток это будет очень тяжело и приведёт к большим, потерям, которых можно было бы избежать. А у нас и без того каждый человек на счету.

Не смотря ни на что, мы будем драться завтра так, чтобы враг запомнил нас. Даже если мне суждено погибнуть, то знайте, дорогой отец, что я не посрамил высокого звания русского офицера.

За сим дозвольте откланяться, навеки Ваш покорный сын, поручик, командир 1-го взвода 3-й роты 3-го батальона Полоцкого пехотного полка, Пётр Большаков.