Борис Сапожников - Наука побеждать

Сапожников Борис Владимирович

Наука побеждать

Или приключения молодого офицера Российской армии Суворова Сергея Васильевича

Глава 1, В которой герой принимает свой первый бой

Первый бой. Я часто представлял его себе. Не в деталях, нет, без крови, порохового дыма и криков. Я воображал как отличусь, захватив вражеское знамя или со своими людьми отразив атаку кавалерии. Особенно хорошо представлял награждение меня любимого за отвагу в сражении георгиевским оружием, а то и орденом. Четвёртой степени, конечно, зачем же зарываться? Кто же даст прапорщику, чей отец, к тому же, проворовался и пустил себе пулю в лоб, больше?

Как же далеки мои ожидания оказались от грубой реальности. Началось с того, что роту, в которой я служил под началом капитана Губанова, отрядили охранять тылы, так что, по идее, нам и вовсе не пришлось бы принимать участья в сражении. Второй прапорщик нашей роты Петька Большаков, как и я, рвался в бой, то и дело, хватаясь за рукоять шпаги, остальные же офицеры, люди более опытные, были скорее рады такому назначению.

— Кровь пролить за Отчизну ещё успеешь, Серёжа, — хлопнул меня по плечу поручик Федорцов. — А пока есть возможность поглядеть на сражение с весьма удобной позиции. — Он взмахнул рукой, словно обнимая поле боя, где заняли позиции наша и британская армии.

Тысячи человек замерли на поле боя, ожидая команды генералов, чтобы начать калечить и убивать друг друга. Обрусевший шотландец Барклай де Толли во главе Северной армии готовился принять на себя удар Британского экспедиционного корпуса, командовал которым Джон Хоуп, британский генерал, отличившийся в Египте. Теперь же генеральный штаб отправил его покорять других «варваров». Нас, русских. Вот только не справиться золотому льву с двуглавым орлом.

— Смотри, смотри, Серёжа, — рассмеялся поручик Федорцов. — Я в свой первый бой почти ничего не разглядел…

— Да, да, да, — оборвал его подпоручик Антоненко, закадычный приятель Федорцова. — Все мы не раз и не два слышали о том, как ты, Фёдор, героически оборонял в батарею при Эйзенхюттенштадте, весь в дыму и вражьей крови.

— Прекратить разговоры, господа офицеры! — прикрикнул на нас капитан Губанов. — Довольно прохлаждаться. Занять посты по боевому регламенту.

— Первый взвод, стройся! — зычным голосом скомандовал Федорцов.

— Второй взвод, стройся! — вторил ему Антоненко.

— В три шеренги! — уточнил приказ капитан Губанов. — Первый взвод на полсотни шагов впереди и слева от второго.

— В три шеренги!

— Первый взвод вперёд и влево! На полсотни шагов!

— Слушай команды! — закричали унтера, торопя солдат. — Вперёд! Шагай, молодцы!

Я присоединился к своим людям, заняв место в строю. Сильный ветер трепал полы мундира, грозил сорвать с головы кивер, так что я поспешил застегнуть подбородный ремень, ведь без головного убора в строю стоять нельзя.

— Теперь и на сражение не поглядишь, — посетовал Федорцов. Я служил в его взводе. — Только послушать и получится.

Мы простояли около получаса, когда раздались звуки начинающего боя. Первыми, как сообщил мне поручик, «заговорили» 16-фунтовые «единороги» и 12-фунтовые орудия, посылавшие ядра на расстояние в тысячу с лишним шагов. Англичане ответили тем же, правда, огонь они вели куда менее интенсивный, ведь пушек у хоупова экспедиционного корпуса было гораздо меньше. Не успели затихнуть отзвуки первых залпов, как ударили барабаны.

— Двинулись британцы, — откомментировал поручик Федорцов. — Можно по брегету время засекать, через восемь минут дадут залп по нашим.

— Эх, были бы мы там. — Я до хруста сжал пальцы на рукояти шпаги.

— Не бойся, Серёжа, — уже серьёзно произнёс поручик Федорцов, — войн на наш век хватит. С лихвой.

Личного хронометра у меня, конечно, не было, однако прошло меньше десяти минут — и британцы дали залп. Рявкнули «Браун Бессы» калибра семь с половиной линии, моего воображения тогда ещё не хватало, чтобы представить, как свинцовые шарики косят солдат, и может оно и к лучшему. Им тут же ответили наши семилинейные мушкеты. А следом грянуло родное «Ура!», ему ответило «Британия!».

— В штыки сошлись! — сказал Федорцов. — Пошла потеха!

В тот день я впервые услышал кошмарный вой, который висит над полем боя от самого начала до конца. В нём сливаются залпы мушкетов и пушек, крики идущих в атаку солдат, стоны раненных. Иные «любители музыки» зовут его симфонией битвы или как-то в этом духе, правда, такие, как правило, избегают самих битв.

— Вашбродь, дозвольте обратиться, — полуобернулся ко мне старший унтер-офицер.

— Что у тебя, Ермолаев? — спросил я у него.

— Скачет к нам кто-то, — не очень-то по уставу доложил старший унтер.

— С чего ты это взял? — удивился я.

— А вы руку к земле приложите, вашбродь, — ответил Ермолаев, — сразу кожей почуете.

— Вот она, крестьянская смекалка, — усмехнулся на это Федорцов и тут же скомандовал: — Взвод, к бою! Мушкеты зарядить!

— Заряжай мушкеты! — закричали унтера.

Шесть десятков человек принялись сноровисто приводить оружие в боевую готовность.

— Примкнуть штыки! — скомандовал Федорцов, когда мушкеты были заряжены. — Первая шеренга, на колено!

— Штыки примкнуть! — подхватили унтера. — Первая шеренга, на колено!

— Господин поручик, — по совету старших офицеров я при солдатах никогда не допускал фамильярности, — быть может, стоит послать человека к капитану Губанову.

— У него солдаты не хуже, Серёжа, — покачал головой Федорцов. — Капитан, держу пари, уже знает о кавалеристах, скачущих к нам. Раз не было приказа строиться в каре, значит, так надо.

Позицию наша рота занимала почти идеальную. Мы могли отбить атаку превосходящих сил кавалерии противника. Левый фланг защищал густой лес, через который лошадей не провести. На правом же протекала мелкая речушка с топкими берегами, поросшими камышом. Так что атаковать нас вражеские конники могли только в лоб.

Поручик вынул из своей странной двойной кобуры длинноствольный пистолет и протянул его мне.

— Бери, Серёжа, — сказал он. — Своим ты ещё не обзавёлся, а в бою каждый выстрел будет на счету.

Я взял пистолет. Отличный дуэльный «Гастинн-Ренетт», изделие французских мастеров.

— Держи, — вслед за пистолетом Федорцов протянул мне пригоршню бумажных патронов.

Сам он вооружился братом-близнецом «Гастинн-Ренетта» и ловко заряжал его. Я быстро рассовал патроны по карманам и последовал примеру поручика. Мы успели зарядить пистолеты, как раз когда в поле зрения появились синие мундиры и красные кивера британских гусар. Федорцов встал в дуэльную стойку, боком к врагу, сложив руки на груди, пристроив «Гастинн-Ренетт» на сгибе локтя.

— Господин поручик, — чтобы хоть немного скрыть предбоевой мандраж, заговорил я с Федорцовым, — а отчего вы отдали один пистолет мне?

— Я, Серёжа, не герой бульварных романчиков, — с усмешкой ответил он, — чтобы палить из пистолетов с обеих рук.

Тут я вспомнил иллюстрацию одного из таких романчиков, назывался он, кажется, «Лучший стрелок» или как-то так. На желтоватом листке скверной бумаги был изображён некий офицер гвардии, действительно, стреляющий с обеих рук и поражающий из двух пистолетов тучи врагов.

Это воспоминание вызвало у меня кривую усмешку. Вот бы сюда такого чудо-стрелка, чтобы поразил весь эскадрон британских гусар, несущихся на нас.

Гусары в считанные минуты преодолели разделяющее нас расстояние. Поперёк седла у них лежали короткие кавалерийские мушкетоны. Приблизившись на сотню шагов, гусары по команде офицера изготовились к стрельбе.

— Товьсь! — тут же прокричал Федорцов, и солдаты вскинули мушкеты к плечу.

Гусары замедлили бег своих лошадей, чтобы дать прицельный залп по нам. Этого-то и ждал Федорцов.

— Пли! — скомандовал он, вскидывая руку с пистолетом.

Я с некоторым опозданием сделал то же самое, глазами ища себе жертву среди этих блистательных всадников.

Залп мушкетёров оглушил меня, от пороховой вони едва не стошнило, и заслезились глаза. Я даже про пистолет забыл, да и как стрелять, когда перед глазами только тени и пятна.

— Сомкнуть ряды! Первая и вторая шеренги, к рукопашному бою товьсь! — как ни в чём не бывало, продолжал командовать Федорцов. — Третья шеренга, зарядить мушкеты!

Я, наконец, проморгался и увидел гусар, успевших сменить короткоствольные ружья на кривые сабли. Видимо, стреляли они одновременно с нашими солдатами, понеся основательные потери. В нашем взводе особенно много было раненых, потому что гусары дали залп картечью.

Я совсем позабыл о пистолете, который продолжал сжимать в руке. А ведь цель-то как выискивал! Самому смешно стало. Я вскинул руку с «Гастинн-Ренеттом» и нажал на спусковой крючок. Не смотря на топот копыт и скрежет шомполов, выстрел грянул громом средь ясного неба. Сильная отдача с непривычки едва не переломала кости запястья. Мчавшийся в первом ряду синемундирный гусар, уже занесший саблю для рубящего удара, дёрнулся в седле и кувыркнулся через заднюю луку. Грозная сабля вывернулась из руки и сгинула под копытами коней.