Нэпман 2. Изящная комбинация - Алим Онербекович Тыналин
Начальник станции, Петр Игнатьевич Быховец, в форменной шинели с серебряными пуговицами, показывал на новый семафор:
— Автоматическая блокировка работает безупречно. Как часы!
По соседнему пути медленно проплывал состав с изотермическими вагонами для срочных грузов. На их бортах красовалась надпись «Срочный груз — Златоуст».
— А теперь самое интересное, — Котов раскрыл гроссбух. — За первый месяц работы новой системы экономия составила… — он провел пальцем по колонке цифр, выведенных каллиграфическим почерком.
Семен Корнеев даже присвистнул, увидев итоговую сумму:
— Василий Николаевич, да неужто правда столько?
— Все верно, — кивнул Котов. — Простои вагонов сократились втрое, скорость доставки выросла вдвое. А главное, ни одной задержки производства из-за несвоевременной поставки!
На путях кипела работа. Новенький кран ловко перегружал контейнеры с платформы на платформу. Электрические лебедки споро подтягивали вагоны к погрузочным площадкам.
— Взгляните на это чудо техники, — Быховец указал на маневровый тепловоз «Ээл», первенец советского тепловозостроения. — Теперь составы формируем втрое быстрее.
Котов что-то быстро подсчитывал на конторских счетах красного дерева:
— При таких темпах через полгода окупим все затраты на модернизацию. А потом пойдет чистая экономия.
К диспетчерской подошел молодой инженер-движенец с планшетом:
— Петр Игнатьевич, состав на Нижний Тагил готов к отправлению. По графику через двенадцать минут.
— Отлично, — кивнул начальник станции, сверяясь с карманными часами. — Давайте зеленый семафор.
Котов с удовольствием наблюдал, как четко работает новая система. Каждый состав точно по расписанию, каждый вагон используется с максимальной эффективностью.
— А помните, как раньше было? — усмехнулся Корнеев. — Вагоны по неделе простаивали, грузы терялись…
— Было и прошло, — ответил Котов, бережно укладывая гроссбух в портфель. — Теперь у нас железная дорога работает как швейцарские часы.
Над станцией разнесся гудок паровоза. Очередной состав со срочным грузом отправлялся в путь, точно по графику, прокладывая новые маршруты индустриализации.
* * *
Зал заседаний Московского комитета ВКП(б), 5 марта 1929 года, 10:00
Просторный зал в здании МК на Старой площади дышал торжественностью. Под тяжелой бронзовой люстрой производства «Моссельпром» длинный стол красного дерева был покрыт традиционным зеленым сукном. На стенах висели портреты вождей в строгих рамах и диаграммы выполнения промышленных планов.
Карл Янович Бауман, в строгом партийном костюме и неизменном пенсне на черной ленте, стоял у демонстрационной доски. Его тонкие пальцы с характерными чернильными пятнами указывали на графики роста производительности:
— Товарищи! За прошедшие три месяца на предприятиях объединения товарища Краснова производительность труда выросла на сорок семь процентов.
По залу прошел удивленный шепот. Старый большевик Николай Кузьмич Антипов, в потертой гимнастерке времен Гражданской войны, недоверчиво покачал головой:
— А не приписки ли это, товарищ Бауман?
— Вот документы, — Бауман раскрыл папку с грифом «Секретно». — Акты проверки комиссии ВСНХ. Заключения военной приемки. Данные подтверждены.
На столе президиума поблескивали хромированными деталями новенькие телефонные аппараты. Секретарь собрания быстро строчил протокол перьевой ручкой в толстой тетради, прошитой красной нитью.
— Разрешите доложить подробнее, — Бауман развернул схему технического перевооружения. — На Московском заводе внедрена система Гастева. В Златоусте запущен первый в стране автоматизированный мартен. В Нижнем Тагиле…
— Постойте, товарищ Бауман, — перебил его представитель Рабкрина в потертом кителе. — А как же классовая бдительность? Не слишком ли много иностранной техники?
— Товарищи, — Бауман снял пенсне и внимательно посмотрел на присутствующих. — Я лично проверял каждое предприятие. Везде крепкие пролетарские кадры. Да, мы используем иностранную технику. Но управляют ею наши, советские рабочие! И она передовая.
Он разложил на столе фотографии:
— Вот, смотрите, заводское училище в Златоусте. Дети потомственных металлургов осваивают автоматику. Вот диспетчерская московского завода, первая в стране система телевизионного контроля производства.
Члены бюро МК с интересом рассматривали снимки. Даже старые партийцы не могли скрыть удивления.
— А вот главное, — Бауман достал еще одну папку. — Экономические показатели. Себестоимость снижена на тридцать два процента. Качество продукции превышает все довоенные стандарты. Зарплата рабочих выросла в среднем на сорок процентов.
К столу подошел заведующий промышленным отделом МК:
— Карл Янович, а что с социалистическим соревнованием?
— Прекрасные результаты! — оживился Бауман. — Бригада молодого мастера Волынова уже три раза била рекорды производительности. На каждом участке доски показателей. Все на виду, все учтено.
Он развернул еще один чертеж:
— А вот система автоматического контроля качества. Теперь ни один дефект не проскочит. Военпреды в восторге!
Председатель собрания постучал карандашом по графину:
— Товарищи, предлагаю заслушать проект резолюции. Опыт объединения товарища Краснова заслуживает всяческого распространения.
— И поддержки! — добавил Бауман. — Нам нужно срочно внедрять эти методы на всех предприятиях.
В зале находился и старый кадровик Петр Семенович, помнивший еще дореволюционные заводы. Он тихо произнес:
— Вот это да… Не узнать родную промышленность. Как в сказке — за три месяца на десять лет вперед шагнули.
Бауман аккуратно сложил документы в кожаный портфель:
— Это только начало, товарищи. Только начало…
Через полчаса резолюция приняли единогласно. Партия давала зеленый свет новым методам организации производства. Индустриализация набирала обороты.
* * *
Весеннее солнце уже по-настоящему пригревало, хотя по утрам еще чувствовался характерный для московского марта морозец.
На Варварке, у стен древнего Гостиного двора, весело журчали ручьи. Из-под остатков почерневшего снега пробивалась первая робкая травка, а на ветвях лип, обрамлявших улицу, уже набухали почки.
Мой верный «Бьюик» осторожно объезжал глубокие лужи. В такую погоду центр Москвы традиционно разливался весенним половодьем. Степан, как всегда собранный и аккуратный в отглаженной форменной одежде, уверенно вел машину.
Подъехав к зданию ВСНХ, я на минуту задержался у входа. Над городом разносились бодрые марши. На площади Революции шла подготовка к первомайской демонстрации, рабочие устанавливали трибуны и развешивали красные флаги.
В прозрачном весеннем воздухе отчетливо вырисовывались строгие линии новых конструктивистских зданий, а у входа в Политехнический музей группа студентов-комсомольцев что-то горячо обсуждала, размахивая свежим номером «Правды». Москва просыпалась от зимней спячки, наполняясь новой энергией и трудовым энтузиазмом.
В приемной наркома тяжелой промышленности царила привычная деловая атмосфера. Секретарь в строгом темно-синем костюме-тройке что-то быстро печатал на «Ундервуде», телефонистка в белой блузке проворно соединяла звонки на коммутаторе. На стенах огромные производственные графики в дубовых рамах, показатели выполнения пятилетнего плана.
Я просматривал последние цифры в папке, когда массивная дверь кабинета открылась:
— Заходи, Леонид Иванович! —
