Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Глава 8Безответно любить - это pain...
Фридхельм
…мама, у меня всё хорошо. Мы уверенно идём к победе. Союз просто огромен, так что возможно потребуется больше времени, чтобы…
Нет, я не смогу отправить матери подобную чушь. Знаю, она ждёт письма именно от меня, волнуется чуть больше чем за брата. Ну ещё бы — ведь Вильгельм у нас вояка со стажем, не то что я. Желторотый птенец по мнению мамы. Но писать беспечно-ободряющую ложь я просто не в состоянии. Это братец может, не моргнув глазом, нацарапать письмецо пусть и скупое, но главное — сулящее твёрдую уверенность, что у нас всё хорошо.
Странно, по радио постоянно крутят заверения, что наши победы множатся, что фюрер гордится каждым солдатом, сражающимся за великий Рейх. Но мне война пока что несёт поражения одно за другим.
Начать с того, что я вообще не хотел участвовать в подобном. Но уклониться от призыва — значит заклеймить себя трусом и предателем. Знаю, что за такие мысли мне светит концлагерь или вообще расстрел, но не думать об этом я не могу. Там, в Берлине тысячи людей: молодые парни и девушки, мои ровесники — свято верят, что наш фюрер укрепляет страну, защищает её от вторжения коварных врагов. Может, так и было сначала, но здесь, на территории Союза, мы не выглядим освободителями, этакими рыцарями в железных доспехах. Мы захватчики, мы пришли на чужую землю. Как можно на это закрывать глаза, я не понимаю. Мы сражаемся не с драконами и чудовищами, а с людьми, в том числе и ни в чём не повинным гражданским населением. Я смотрю на остальных — они не понимают, что жестокость порождает ответную жестокость. Русские ещё покажут себя. Нам не простят разрушенных городов, сотни загубленных жизней, убитых детей. Но всем нравится рядиться в личины героев.
Даже моему брату. Наверное, было не самой лучшей идеей отправляться в часть под его командованием. Кто бы мог подумать, что дойдет до такого? Никогда ещё мы столько не ссорились. Мы абсолютно разные, но раньше это не делало нас чужими. У нас были общие друзья, мы знали друг о друге всё, и это не вызывало никаких раздоров. Я поддерживал его, когда он решил идти своим выбранным путём, проигнорировав надежды отца. Правда тот быстро сменил гнев на милость, когда Вильгельм получил звание лейтенанта. В нынешние времена быть доблестным воином почётно . Брат же добродушно посмеивался над моей огромной книжной полкой, уверяя, что ни за что бы не смог удержать в голове всю эту кучу стихов. И встал на мою сторону, когда я поступил в университет, доказывая отцу, что у меня светлая голова, и я должен сам выбрать свой жизненный путь.
Сейчас Вильгельм отказывался понимать, что моё нежелание быть в первых рядах тех, кто уничтожал людей, защищающих свою землю, это не трусость. Если бы война пришла под наши стены, я бы сражался за свою Родину. В конце концов, никто не живёт вечно. Умереть на поле боя — не самое страшное. Я не хочу ломать себя во имя лживых идеалов, навязанных нам. Просто диву даёшься — партия переиначила, как ей удобно, абсолютно всё. Даже труды великих писателей. То, о чём писал Ницше — о культурно-духовном совершенствовании человека, — извратили целиком и полностью не так. Мол, мы раса «сверхлюдей», и поэтому остальным уготовлена участь низших рабов. Почему-то умело обошли его слова о том, что война делает победителя глупым, а побеждённого озлобленным. Вильгельм мне говорил о том, что быть трусом позорно, что я должен просто подчиняться приказам. Не потому ли он так бесился, что в свою очередь был вынужден подчиняться приказам гауптмана? Я знаю, Файгль приказал тогда расстрелять пленных, да это собственно и невозможно было скрыть. У всех есть глаза и уши. Зная Вильгельма с его понятиями о чести и следовании офицерским правилам, могу только догадываться, чего ему стоило расстрелять безоружного. Но он никогда не пойдёт против приказа, значит будет идти против себя, своей морали. Я же так не хочу. Должен быть какой-то другой выход.
Насмешки парней меня не волнуют. Такие, как Шнайдер были и будут всегда — вот уж кто получает настоящее удовольствие от того, что можно легитимно идти по головам, выгрызая своё место в жизни. Кох, Каспер — недалёкие деревенские парни, которые относятся к войне как к какому-то приключению, возможности повидать мир, ну и конечно урвать свой кусок пирога в виде трофеев. Фрейтер, Вербински просто и без излишних размышлений приняли свой долг служить Родине, рассчитывая после войны вернуться к своей привычной жизни, к семьям. Неужели я один считаю, что не все из нас вернутся домой? А даже если и вернутся, ничто уже не будет по-прежнему.
Но это были, как оказалось, далеко не все мои проблемы. Если отбросить бесконечные сомнения и смотреть правде в глаза, то я не только трус, но ещё и извращенец. Можно отрицать и сомневаться сколько угодно, но действительность от этого не станет другой. Не знаю как правильно назвать то, что я чувствую: влюблённость или влечение, но я испытываю их не как полагается парню моего возраста к хорошенькой девушке. Меня мучают эти чувства к человеку одного пола со мной. К мальчишке, который даже младше меня. От признания перед собой этой неприглядной истины легче не становится. Вместо окрылённости влюблённого я чувствую давяший камнем стыд и бесконечное чувство вины. Карл никогда не ответит на мои чувства, да и я, если буду дальше пытаться с ним сблизиться, только принесу ему ненужные проблемы. Сейчас не
