Главная роль 2 - Павел Смолин
Вру — все равно пальцем тыкать и губы кривить будут, это ж либералы, они нифига не меняются.
— Сложность задачи я отчасти понимаю, — заверил я. — Фрондеры будут клеймить вас в продаже пера за деньги, и, если откажетесь, я даю вам слово — моего к вам расположения не потеряете. Сейчас ступайте, Федор Федорович, да не спешите с решением — я либо получу через год вашу рукопись, либо не получу.
— Знаю я этих «фрондеров», — презрительно поморщился Федоров. — Клеймить да воздух сотрясать они могут, да только пользы от них никакой. А от Александра Федоровича, пусть и не знаком я с ним, польза великая. Не могу поклясться, Ваше Императорское Высочество — это же не землю пахать, а пьесу добротную сочинять, но все, что в моих силах, сделаю!
— В таком случае буду ждать от вас вестей, — улыбнулся я.
Внезапно в ресторан влетел казак из Конвоя. Решительным шагом добравшись до меня, он козырнул:
— Ваше Императорское Высочество, его Высокопревосходительство Леонид Констанинович умерли-с. Доктор говорили — от удара.
Опешив, я не нашел ничего лучше, нежели спросить:
— От удара чем?
— От сердечного удара, Ваше Императорское Высочество!
Тьфу ты, блин, неженка какая.
Глава 20
Три дня от пребывания в Красноярске я «отрезал» с тяжелым сердцем — полностью согласен с Антоном Павловичем Чеховым, который писал: «Я согласился бы жить в Красноярске. Не понимаю, почему здесь излюбленное место для ссылок». С живым классиком я разминулся на целый год — он уже поди в Петербург вернулся, наполнять копилку отечественной культуры. На ссыльных у меня свой взгляд есть — это как правило грамотные люди из не самых плохих семей. И Россию как правило любят, просто делают это неправильно, попав под влияние всяческих радикалов. В Петербурге, Варшаве и прочих столицах таких держать вредно — заражают окружающих. А вот вглубь страны отправить на поселение — это ж милое дело! Существует немалая вероятность, что ссыльный тупо от скуки начнет приносить пользу — учить детишек, заниматься наукой и прочим, что надежно переплавит его из классического архетипа «лишнего человека» в человека нормального.
Было бы полезным встретиться со ссыльными, поговорить о хорошем и подманить их морковкою полного прощения за принесенную стране пользу, но этого не поймет вообще никто — не исключаю, что не поймут даже сами ссыльные — так что обойдемся без этого, ограничившись регулярными «оговорками» в интервью о том, что покаявшийся толковый человек второго шанса заслуживает.
Урезанное время пребывания в городе не помешало мне ощутить легкий вкус витающей в воздухе анархии — новый губернатор до рабочего места доберется еще ох как не скоро, а потому главными объектами интереса стали вице-губернатор и городская дума, которых местные люди «с интересами» принялись усердно окучивать. Смотрел я на это с тоскою и лицемерным осуждением: тело Леонида Константиновича еще не остыло, а вы уже передел собственности да сфер влияния затеяли!
Мой авторитет в глазах местных взлетел до небес — радовались даже те, кто от губернатора «не потерпел», ибо такого поворота никто не ждал. В глазах местных Теляковский — как обычно, и смешно, и грустно — умер не от вызванного нервным напряжением инфаркта, а натурально от мук совести — чего-то я такого ему сказал, что жить дальше Леонид Константинович не смог. Епископ Тихон во время отпевания губернатора ловко оседлал общественное мнение, объявив, что душа Теляковского конечно же попадет в Рай — он же покаялся, и страшному в гневе, но отходчивому русскому народу это понравилось — смерть же в немалой степени грехи обнуляет, и многие вполне чистосердечно плакали.
Я, в свою очередь, делал примерно то же самое — толкнул на похоронах губернатора короткую речь о том, как много покойный сделал для города. Сделал объективно немало, как бы искупая перегибы в «подарках», и к концу списка даже сильно пострадавшие от Леонида Константиновича люди стыдливо отводили глаза. Стыдиться нечего — смерти губернатору никто не желал, а смерть длины списка прегрешений не укорачивает, просто о покойных у нас принято говорить только хорошее.
Вдова Теляковская жить в Сибири далее не хочет — выполнив необходимый минимум траурных мероприятий, она убыла в Петербург: к детям, родственникам и друзьям. Меня очень неуместно и цинично душила жаба — очень хотелось ополовинить унаследованное ею добро во славу городской казны, но рука не поднялась. Может и зря — она же прекрасно знала, сколько несут ее мужу, и принимала это как должное, но Леонид Константинович, царствие ему небесное и прости-господи, умер очень вовремя: на государевой службе, при чине с наградами и всеобщем уважении. Пес с ними, с Теляковскими.
С полицмейстером зато полезную беседу провел — усовестился, аж пятнадцать тысяч в городскую казну внес и ушел на пенсию, собравшись на остатки состояния построить на озере Шира — это километрах в трехстах от Красноярска — пансионат курортного толка. Воды там соленые, для кожи очень полезные, так что я обеими руками «за», и даже порекомендовал уважаемым местным господам при случае обязательно курорт посетить, поддержать отечественный туризм так сказать.
«Мои» князья все время пребывания в Красноярске привычно где-то пропадали, нарисовавшись у парохода за полчаса до отбытия из Красноярска. Украшенные мешками, отекшие лица, полопавшиеся сосуды на лихорадочно блестящих, мутных глазах и стойкий спиртовый аромат красноречивее слов рассказали о том, что князьям в Красноярске было весело. Не став мучить бедолаг расспросами, я дал им возможность забраться в каюты отсыпаться, и, привычно махая рукой усыпавшим берег людям — и никаких продаж билетов! — отправился быть полезным дальше.
Нашлись в шеренгах провожающих и участники Крестного хода — догнали, но больше им такого счастья не светит: дальнейший маршрут долгого сидения «в гостях» не предполагает: Александр же просил поторопиться, и это вполне подходит под проверку — насколько я прислушиваюсь к нему, насколько я смогу сохранить эффективность, если меня подогнать и так далее. Придется ускориться, чтобы папа и дальше делился со мною толикой самодержавной власти.
Староверы наряжены
