Александр Михайловский - Однажды в Октябре

Особо прошу обратить внимание на законодательную функцию ВЦИК. Старых законов уже нет, новые — пока еще не приняты. Это очень сложная работа, которая должна быть сделана в кратчайшие сроки. А ведь вы, Владимир Ильич, по образованию юрист. Как говорится, вам и карты в руки. Так что, пусть товарищ Сталин занимается повседневной, кропотливой практической работой, а вы, товарищ Ленин, будете нашим главным теоретиком и законодателем.

Ленин, который поначалу с настороженностью и явным неудовольствием слушал мое выступление, к концу его успокоился. На лице у него появилась даже довольная улыбка. Дело в том, что как нам было известно из истории, большинство лидеров большевиков, как и других партий, чурались практической, «черной» работы. Их стихией были митинги, парламентская и публичная деятельность. Именно то, что позднее Сталин назовет «парламентским идиотизмом». Только он, трудоголик и практик, знал, что подлинная власть находится в руках тех, кто «исполняет» законы. Ведь, как бы эти законы и благие намерения не были бы хороши, исполнить их можно по-разному.

Ленин, согласился с моими доводами, и Сталин засобирался в Смольный, чтобы довести до упомянутых в списке будущих наркомов о том, чем им начиная с сегодняшнего вечера предстоит заняться. С собой он взял Ирину, которая буквально упросила Иосифа Виссарионовича позволить ей посмотреть на Смольный «образца 1917 года». Историческое место. Туда же отправился и Дзержинский, так же необходимо подобрать место для размещения Совнаркома. Смольный — это штаб партии большевиков, и должен таковым оставаться. Не стоит позволять чисто партийным функционерам «путать партийную шерсть с государственной», меньше будет лишней спеси, и того, что сам Ленин называл комчванством.

А мы с Владимиром Ильичем пока остались на Суворовском. Нам обоим было необходимо срочно побеседовать с глазу на глаз.

13 октября (30 сентября) 1917 года, 20:30, Смольный

Ой! У меня от всего происходящего просто дух захватывает! Я только что своими глазами видела живого Ленина, — Здравствуйте Владимир Ильич. Я разговаривала с самим Дзержинским, сегодня мы даже обедали вместе. Могла ли я мечтать, что за мной будет ухаживать такой человек, как Сталин? Причем серьезно ухаживает, без дураков. По его глазам видно, что пылкой Наденьке ничего не светит. С досады она было сунулась к нашему морпеху, сержанту Игорьку Кукушкину, но и там получила кукиш с ружейным маслом.

И самое главное, я своими собственными руками, вместе с Александром Васильевичем, Лениным, Дзержинским и Сталиным, совершаю Великую Октябрьскую революцию! О-бал-деть!

Правда Александр Васильевич Тамбовцев говорит, что такого шума, как в тот раз, не будет. Никакой пальбы с «Авроры» и Петропавловки холостыми, никакого штурма винных подвалов Зимнего дворца революционными матросами и местной гопоты не произойдет.

Но, сказать честно, все происходящее мне нравится. О подобном любой из моих коллег-журналистов мог только мечтать. И я уверена, что почти каждый из них, не задумываясь, отдал бы душу дьяволу и полжизни в придачу, лишь бы иметь возможность быть свидетелем того, что довелось увидеть мне!

Я не присутствовала во время переговоров наших главных вождей, которые, как я поняла, занимались тем, что делили портфели в будущем правительстве. Но, как мне показалось, тот самый интимный вопрос «о власти» был решен полюбовно, и товарищ Сталин весьма довольный вышел из комнаты, где происходили переговоры, чтобы выкурить папироску в нашей «резервации для бытовых наркоманов». Там я его и отловила.

Тут знаете ли, в связи с возможным пылким романом между нами полным самой настоящей мексиканской страсти, встал еще один вопрос. Как мне называть моего бой-френда в частной, так сказать обстановке? Товарищ Сталин — слишком чур официально, представите, обнимаемся, и я ему нежно шепчу на ухо — «Товарищ Сталин, обнимите меня покрепче». Смеху да и только… Или называть его Кобой. Но так его зовут старые товарищи, которые знали его еще в начале века, а я для этой компании чужая, неудобно как-то. И тут я вспомнила про одного сладкоголосого, как патока грузинского певца, и заодно тезку советского Вождя. Пойдет! Приняв, наконец, решение, я храбро вошла на кухню.

— Сосо, — сказала я, проведя кончиками пальцев по небритой, заросшей черной колючей щетиной щеке, — миленький, голубчик, скажите, вы ведь сейчас в Смольный едете? Умильно заглядывая ему в глаза, я жалобно взмолилась, — Возьмите меня с собой!.. Я буду хорошей девочкой, послушной и вежливой. Я обещаю вам, что буду себя хорошо вести, слушаться вас, и ни в какие истории не влезать.

В этот момент глаза у Сосо сделались совершенно шальными. Он накрыл мои пальцы своей ладонью прижав их к своему лицу. Сложив губки бантиком, я сделала вид, что сейчас заплачу. Как и все женщины, я знала, что даже самое твердое мужское сердце не выдержит такого напора. И не ошиблась. К тому же, как я уже догадывалась, Иосиф Виссарионович уже испытывал ко мне нежные чувства. Не знаю, насколько эти чувства были тогда у него серьезные, но смотрел он на меня так, что, казалось, сейчас схватит в охапку и понесет на руках прямиком в спальню…

В общем, своей цели я добилась. Сталин поцеловал кончики моих пальцев, что-то пробормотал по грузински, и велел мне собираться.

Александр Васильевич Тамбовцев, услышав о моем предстоящем визите в штаб революции, сперва, нахмурился, но потом махнул на меня рукой, видимо решив, что кому-то, в конце — концов, требуется разузнать, о том, что сейчас творится в Смольном, и что его обитатели и гости думают о смене власти. А персонажи там водились разные — забавные и не очень. Александр Васильевич лишь потребовал, чтобы я захватила с собой оружие — маленький пистолетик ПСМ и радиостанцию. И дал нам с Сосо сопровождающих: старшего лейтенанта Бесоева и еще одного бойца с характерным прозвищем «Шварц», в миру Илью Алексеева. Николаю Арсеньевичу тоже поднадоело сидеть сиднем в нашей штаб-квартире, и он с удовольствием отправился вместе с нами на поиски приключений. Ну а рядовой Шварц получил свое прозвище как за выдающиеся габариты, так и за то, что считал зазорным появляться на людях меньше чем с пулеметом «Печенег». Все остальное оружие выглядело в его руках детскими игрушками.

Надо сказать, что в натуре все выглядело немного иначе, чем показывали в фильмах о революции. Никаких тебе тут лихих комиссаров в кожанках, ни матросов с пулеметными лентами крест накрест. Обычное здание, в котором, кстати, еще до сих пор находится Смольный институт благородных девиц. В садике горят костры, у которых греются озябшие солдатики, несколько смешных бронемашин стоят у входа. Здесь же стоят около десятка обычных местных легковушек, и небольших грузовичков. На ступени главного подъезда кто-то додумался вкатить несколько орудий. Выглядело эффектно, но стрелять эти пушки вряд ли бы смогли.

У входа в здание стоял красногвардеец с винтовкой, который спрашивал у всех входящих документы. Если таковых не было, посетителя пропускали и без них. Бесоев, увидев такой оригинальный вариант несения караульной службы, лишь вздохнул и покачал головой, а Шварц презрительно сплюнул. Да, как говорил один персонаж отечественной истории, — Тут еще начать и кончить. В общем, сплошной «день открытых дверей».

Мы поднялись наверх по большой мраморной лестнице. На втором этаже Сталин нос к носу столкнулся с человеком лет сорока, характерной внешности. У него была большая шапка кучерявых волос с легкой проседью, усики, маленькая бородка клинышком, и пенсне. Я сразу же узнала в этом историческом персонаже Льва Давыдовича Троцкого, то есть Лейбу Давидовича Бронштейна. Лев Давидович поздоровался со Сталиным, и с любопытством посмотрел на меня и на Бесоева, по остановившемуся позади нас Шварцу с его пулеметом взгляд Троцкого скользнул, как по предмету обстановки.

Впрочем, смотрел «демон Революции» больше на меня, чем на Бесоева. Товарища старшего лейтенанта Троцкий, по всей видимости, принял за одного из земляков или даже родственников Сталина. Он даже не обратил внимания на его вооружение и снаряжение, мол мало что носят у себя в горах эти абреки-головорезы.

Зато меня он обвел взглядом, похожим на тот, которым сексуально озабоченные граждане с толстыми кошельками рассматривают «ночных бабочек», дефилирующих по Старо-Невскому. Иосиф Виссарионович, заметив это, нахмурился. Но Троцкий, не заметив недовольства Сталина, и стал рассыпаться передо мною в пошлых комплиментах. Узнав, что я журналист, он с ходу стал предлагать мне должность редактора в газете Петросовета. Ну, и «свою всемерную поддержку и дружеское участие»… Угу… Много таких «благодетелей» ко мне уже подкатывало. Могу повторить адрес — куда я их отправляла пешком…