Казачий адмирал (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— Вы с московским царем ладите? — интересуется Василий Стрелковский у Ивана Нечаева.

— А чего нам с ним не ладить?! — восклицает атаман донских казаков. — В Москве еще не забыли, как мы ее грабили. Царь нам ручницы и зелье к ним присылает и старших людей одаривает. Лишь бы мы с неверными воевали, а к нему за добычей не ходили.

— Это хорошо, — говорит атаман запорожцев.

— А ты почему спрашиваешь? — в свою очередь интересуется Иван Нечаев.

— Да вот между товарищами ходят разговоры, не податься ли нам под руку московского царя? Вера у нас одна и враг — татары — общий, — отвечает Василий Стрелковский.

Разговоры я такие слышал давно. Чем больше среди казаков умных людей, тем чаще обсуждают переход по руку Московии. Кстати, Богдан Хмельницкий уже служит реестровым казаком в Чигиринском полку в сотне своего отца Михаила. Пока что на слуху сам сотник — лихой рубака, получивший за доблестную службу хутор Суботов от тогдашнего корсунско-чигиринского старосты. Для многих казаков получить хутор — такая же завидная судьба, как когда-то фьеф для младшего сына бедного рыцаря. Известно, что у Михаила Хмельницкого есть сын Зиновий (Богдан — второе имя). Это пока всё о будущем самом умном украинце, что я смог разузнать. Мне кажется, Петра Сагайдачного скинули с кошевых атаманов за глупость: слишком уж с польским королем подружился. Нашел с кем! Большая часть казаков польскую шляхту, мягко выражаясь, недолюбливает. Паны ведут себя слишком заносчиво и при этом в большинстве сражений, даже имея численное превосходство, проигрывают казакам. Мало ли, что проиграл сражение, зато домой первый прискакал — чем не повод для хвастовства! И еще казакам очень не хочет становиться не только католиками, но и униатами. Вера проигравшего мне — не моя вера.

Я вижу, что к нам быстро идет дозорная восьмивесельная лодка, спущенная с галеаса и отправленная нести службу в южной части пролива. На баке стоит казак и машет своей красной шапкой.

— Кажись, добыча идет, — говорю я.

Оба атамана, увидев лодку, радостно улыбаются. Наверное, уже подсчитывают, сколько поимеют с новой добычи.

С расстояния метров сто казак начинает кричать:

— Турки плывут! Оттуда! — показывает он в сторону Каффы. — Много кораблей!

— Много — это сколько? — спрашиваю я.

— Больших столько, — кричит он и показывает растопыренные пальцы обеих рук, — а маленьких еще больше!

— Обхитрили нас турки! — не сильно огорчившись, делает вывод Василий Стрелковский.

Мне тоже показалось странным, что так долго собирали пленных казаков на обмен. Знали же, что, несмотря на божбу и угрозы, возьмем не только казаков, но и любых христианин. От пленных турок все равно проку никакого.

— Что будем делать — сражаться или тикать? — задает вопрос Иван Нечаев.

— Если к нам идут боевые галеры, в чем я не сомневаюсь, то они в балласте, а мы груженые, удрать не успеем, — отвечаю я.

— Здесь справа от пролива плавни хорошие, можно спрятаться, а ночью напасть, — предлагает атаман запорожцев.

— А успеем до них добраться? — спрашивает атаман донских казаков.

— Должны, — неуверенно отвечает Василий Стрелковский.

— Такой большой флотилией мы там не спрячемся, — высказываюсь и я, потому что в случае бегства придется бросить тартану.

— Тогда будем драться, — принимает решение Иван Нечаев. — Захваченные корабли оставим здесь, а сами пойдем налегке.

С тартаной получается наоборот. Она становится на якорь, а галеас снимается с якоря и идет в бой. Командую им и всей флотилией я. Типа адмирал. Оба атамана с легкостью отказались от этой должности. И предложенный мною план сражения сразу одобрили. Своего у них все равно не было. Они люди сухопутные, в чем не стесняются признаться. Оба походных атамана вернулись на свои суда. Воевать им привычнее на чайках и стругах.

Глава 37

Чем мне нравятся морские сражения — это отсутствием спешки. Между визуальным контактом и первым выстрелом может пройти несколько часов. Есть время оценить противника, определить его сильные и слабые стороны, продумать тактику боя. На нас идут две баштарды, пять кадирг, три кальятты и с полсотни более мелких судов, которые я в расчет не беру. Обычно эти суденышки служат для добивания подранков и высадки десанта на берег. День солнечный. Ветер юго-западный силой балла три. Волнения в проливе нет. В общем, условия самые благоприятные для морского сражения.

Завидев наш флот, турки выстраивают галеры полумесяцем. В центре две баштарды, потом идут кадирги, а кальятты на флангах. Мелкие суденышки следуют позади галер на дистанции около кабельтова. Наш флот строй не держит. Впереди с отрывом на пару кабельтовых идет галеас. Чайки и струги, перемешавшись, следуют плотной кучей, при этом, не цепляясь веслами. Паруса на галеасе опущены, идем на веслах. Гребцы все раскованы и почти все вооружены, будут принимать участие в абордаже, если до него дойдет дело. Они мотивированы даже больше, чем казаки, потому что на собственной, исполосованной бичами шкуре почувствовали, что такое рабство. Не захотят опять в нем оказаться. Носовые пушки галеаса заряжены ядрами. Канониры стоят возле пушек и смотрят на меня, ожидая приказ. Подозреваю, что второй залп нам сделать не удастся, не хватит времени на перезарядку. Впрочем, и от первого я не жду точные попадания. Наша задача — вызвать огонь на себя. Для чайки или струга ядро даже из шестифунтового фальконета может оказаться роковым, а уж из пушки большего калибра — наверняка потопит. Галеас крепче, должен выдержать несколько попаданий. Скорее всего, и у турок не будет времени на перезарядку, первый их залп окажется и последним в этом сражении.

Я стою у ограждения на передней части ахтеркастля. Гребцы, которые ниже меня, сидят по пять человек на банке, лицом ко мне, и под стук барабана синхронно работают тяжелыми веслами. К толстым валикам приделаны по пять железных рукояток, уцепившись за которые двумя руками, гребцы, отклоняясь назад, тянут весло на себя, а потом опускают валик вниз, чтобы лопасть вышла из воды, и наклоняются вперед, толкая его от себя. Голые тела в разводах — ручейки пота промыли дорожки в грязи, налипшей к коже. Во время стоянки на якоре галеас почистили, помыли, но все равно из трюма волнами выплескивается сортирная вонь. Мыться в морской воде многие гребцы не захотели, а пресной на такое мероприятие у нас не было. С пресной водой напряженка. Дождей в эти дни не было, а мест на берегу, где ее можно набрать, мало, и все под контролем татар, поэтому вместе с водовозами надо было посылать большой отряд охраны. Я чувствую на себе десятки, если не сотни, взглядов. По моему поведению гребцы пытаются угадать, как идут дела, скоро ли начнется сражение. Стараюсь казаться спокойным, хотя последние минуты перед боем самые напряженные. Иногда, как обычно делаю во время швартовок, подношу ко рту не плотно сжатый кулак и, даже в жаркую погоду, выдуваю в него теплый воздух, словно хочу согреть.

— Держи на правую баштарду, чтобы ее мачты были в створе, — не оборачиваясь, говорю я рулевому Петру Подкове.

— Держать на правую, — приученный мной, дублирует он команду.

Нос галеаса уходит вправо, проскакивает баштарду, потом влево и опять вправо, пока галеас не начинает сближаться с ней вплотную на встречном курсе, будто собирается протаранить. Возникает впечатление, что дистанция теперь сокращаться быстрее.

У командира баштарды не выдерживают нервы, он отдает приказ стрелять, хотя дистанция между судами кабельтовых семь. Облака черного дыма, вырвавшиеся из жерл пушек, и грохот выстрелов я фиксирую почти одновременно. Одно ядро, пущенное низко, отталкивается от почти ровной поверхности моря, бьет о правый носовой обвод выше ватерлинии и рикошетом летит дальше. При этом звук от удара такой, словно пробило несколько слоев досок. Еще одно ядро, как мне кажется, пролетает над галеасом, рядом со мной, я вроде бы слышу неповторимый, «шуршащий» звук полета. Через пару минут, подвернув в нашу сторону, стреляет вторая баштарда, а за ней, вразнобой, кадирги и кальятты. Чем дальше от середины строя, тем в более выгодном ракурсе для стреляющего галеас. Цель большая, промахнуться трудно. Несколько ядер попадает в борта галеаса. Одно сшибает трех гребцов с двух банок левого борта. Двое падают между банками, а третий с оторванной рукой вылетает в проход и начинает, истошно вопя, кататься по палубе, заливая ее ярко-красной кровью. Два весла замирают, задрав валики вверх. Сейчас за эти весла зацепятся другие — и галеас начнет поворачивать влево.