Иван Евграшин - Стальной Лев Революции. Начало
Лашевич немного подумал.
— Только в одном. Усилить контрразведывательную работу в Перми и в армии. Недопустить восстаний, мятежей и диверсий или свести их к минимуму.
— Хорошо, Михаил Михайлович, Вы правильно все понимаете. ЧК этим сейчас и занимается. Вам же необходимо будет каждый день сообщать товарищу Сталину обо всех передвижениях наших частей и четко выполнять его указания. Это приказ. Вы поняли?
— Понятно, Феликс Эдмундович.
Дзержинский подумал немного, потом посмотрел на Сталина, тот в этот момент прикуривал, но, заметив взгляд главного чекиста, кивнул.
— Михаил Михайлович, присядьте, — Железный Феликс дождался, пока командарм опустится на стул. — Мы с товарищем Сталиным посовещались и пришли к выводу, что есть необходимость посвятить Вас в некоторые вопросы. В наших руках есть возможность передавать в штаб Колчака оперативную информацию о наших частях. Для чего спросите Вы? Отвечу. Для того чтобы периодически давать им правдивую информацию о положении наших частей. Они будут наносить туда удары. Вы, товарищ Лашевич, будете восстанавливать конницей и резервами участки прорыва. Вы будете отступать, а потом возвращать утерянные позиции контрударами. Вы должны будете создать видимость того, что наши части несут большие потери. Этот момент очень важен, Михаил Михайлович. Колчак до последнего момента должен видеть возможность взять Пермь, верить в это. Мы должны вынудить его сосредоточить для взятия города все силы. Это сложная задача, но я верю, что Вы, с помощью Иосифа Виссарионовича, справитесь. Вы среди тех немногих, кто знает об этой операции и о действительном положении вещей. Это очень большая ответственность. Предупреждать о последствиях я Вас не буду. Сами все знаете.
Вы поняли замысел, Михаил Михайлович? Поняли, что и как нужно делать? Если у Вас есть вопросы, задавайте их сейчас.
Лашевич несколько минут помолчал. Задал несколько уточняющих вопросов, после чего сообщил, что он все понял и вопросов более не имеет.
— Тогда Вы можете быть свободны, Михаил Михайлович. Выполняйте приказания. Если у Вас возникнут вопросы по линии ВЧК, обращайтесь ко мне лично. У меня все, — Дзержинский посмотрел на Сталина. Тот кивнул.
— У меня тоже. Вы можете быть свободны, товарищ Лашевич.
После того как командарм вышел, Сталин повернулся к Дзержинскому.
— Что за расследование по Оренбургу и губернии проводили твои чекисты. Результаты есть?
Феликс немного подумал, прежде чем отвечать.
— Коба, у меня пока еще нет официального отчета из Оренбурга, получу его на днях, но уже сейчас могу тебе сказать следующее. Мы там ошиблись. Я тебе уже говорил об этом. Изначально никто не пытался наладить с оренбургскими казаками хоть какое-то взаимодействие. Все акции по продразверстке проводились только силой оружия. Были полностью уничтожены два десятка станиц. С самого начала никто не делал различий между богатыми казаками, середняками и беднотой. Широко использовалась как практика взятия заложников, так и расстрелы. Кроме того, 23 марта было убито несколько сотен казаков в самом Оренбурге, причем только за то, что они казаки. Фактически можно сказать, что по отношению к казакам Оренбургской губернии, использовался с самого начала только террор. Причем в самой жесткой форме.
Это и привело к возникновению Оренбургской армии под началом Дутова.
Инициатором расследования был Лев. Ты понимаешь, что такие результаты могут ударить по тебе как по Наркому национальностей? Может все это означать, что Лев Давидович ведет против тебя какую-то сложную, многоходовую комбинацию?
Тут уже задумался Сталин. Он встал и начал расхаживать вдоль стола, курительную трубку он при этом крутил в руках.
— Коба, давай уже закуривай, — не выдержал Феликс Эдмундович. Иосиф Виссарионович закурил.
— Не думаю, Яцек. Не похоже, что Лев под меня копает. Он уже мне сообщил все, что ты мне сейчас рассказал, в общих чертах, а о результатах нашей проверки ты знаешь. Я бы сказал, что он сообщил мне даже больше, — Сталин подошел к сейфу, открыл его и достал из папки депешу Троцкого.
— Ознакомься, Феликс. Мне кажется, что дело совершенно не в Троцком. Он-то как раз на нашей стороне. А вот некоторые моменты меня действительно очень смущают. Прочитай сам, — с этими словами он передал депешу председателю ВЧК. Дзержинский взял в руки шифрограмму и начал внимательно ее читать. Во время чтения он несколько раз удивленно хмыкал, покачивал головой и, прочитав, поднял глаза на Сталина, который спросил.
— Что скажешь, Яцек?
Феликс Эдмундович промолчал и начал перечитывать документ снова. Иосиф Виссарионович отошел к окну и молча, курил, глядя на улицу. Так продолжалось минут десять. Наконец Дзержинский отложил уже несколько раз прочитанную шифрограмму. Он встал и, подойдя к окну, встал рядом со Сталиным. Немного помолчал.
— Коба, ты понимаешь, что это может означать?
Они, молча, стояли еще несколько минут. Потом Сталин задал вопрос.
— Феликс, как ты считаешь, это может означать спланированную акцию, которая направлена на то, чтобы лишить нас ресурсов, хлеба, поссорить с крестьянством? — потом подумал и, как бы невзначай добавил. — В Оренбурге эту политику проводили через Ревкомы.
Дзержинский покосился на Наркома национальностей, после чего опять посмотрел в окно.
На улице кружился и падал снег. Во дворе штаба механик копался в моторе автомобиля Сталина. В углу, слева, стояла полевая кухня, возле которой стояла очередь солдат с котелками и там же выдавали хлеб. Внимание Феликса Эдмундовича привлекли двое.
Возле кухни разгорался спор между солдатом, который, судя по бороде и основательности всего своего облика, был из крестьян, и казаком. Эти двое не поделили буханку хлеба. Спор становился все жарче и к спорщикам уже начали подтягиваться их товарищи и окружать зеваки. Наконец, видимо не сдержавшись, казак залепил солдату оплеуху. Тот ответил. Спорщики начали мутузить друг друга.
Сталин тоже смотрел на происходящее.
— Посмотри, Феликс, на эту драку, нас ждет именно вот это. Если их сейчас не остановить, они поубивают друг друга. А ведь они не одни, у них есть товарищи, которые их поддержат. Разве не так?
Разгоревшийся конфликт уладили ждавшие Дзержинского чекисты, которые как раз в это время, вышли на улицу покурить. Один из них выстрелил в воздух, а другой бросился растаскивать спорщиков. Через пару минут конфликт был улажен. Спорщики разошлись. Толпа еще пару минут обсуждала происшествие, а потом быстро рассосалась.
Дзержинский, который, не отвлекаясь, наблюдал все происходившее с начала и до конца, произнес.
— Ты знаешь, Иосиф, а ведь все так и есть. Они передерутся и без нас. Только масштаб будет не такой. В этом конкретном случае мы еще смогли их развести в разные стороны, — он помолчал. — А ты представь, что будет, если мы продолжим так же как в Оренбурге? Кто и как остановит это. Сегодня чекисты стреляли в воздух, а завтра крестьян и казаков пулеметами расстреливать будем? Справимся?
Сталин ответил не задумываясь.
— Нет, без бойни не справимся, Феликс. А бойня будет. Большая и очень кровавая. Кому это нужно? Нам? Партии? Ленину?
Дзержинский усмехнулся.
— Ты знаешь, Иосиф, единственное, в чем я точно уверен, это в том, что Троцкому это не нужно вообще. У него с казаками и так проблемы. Именно ему как раз не нужно такой бойни, какую в Оренбурге устроили Ревкомы. Ему казаки в армию нужны.
— А кому нужно это, Яцек? Кому нужен террор в стране, кроме ее врагов?
После этих слов Сталин опять замолчал. Дзержинский повернулся к нему и, глядя в глаза, прямо спросил.
— Коба, ты тоже считаешь, что это нужно товарищу «Андрею»?
— Да, — взгляд Сталина был не менее прямым. — Я тоже так считаю. И уверен, что Лев думает так же. Иначе он никогда бы не высказался в своем послании столь прямо. Ведь он практически назвал товарища «Андрея» виновником происходящего. Лев очень нам доверяет, если позволяет себе делиться с нами такими мыслями. Особенно такими. Ты знаешь, что один брат у «Андрея» — бывший американский банкир, а другой — офицер Антанты? И самое интересное, что это мы его натолкнули на эту мысль, точнее твой Наум Эйтингон. Таким образом, Льва даже нельзя назвать инициатор этой идеи.
— Ты думаешь в эту сторону? Почему? — Дзержинский вернулся за стол, сел и приготовился слушать. — Рассказывай, Иосиф. Ты ведь уже сделал какие-то выводы. Так что слушаю тебя, дорогой.
Иосиф Виссарионович вздохнул и, достав чистый лист бумаги, написал на нем семь вопросов, которые до этого задал себе, после чего положил рядом шифрограмму Троцкого и еще раз, теперь уже вслух, изложил свои мысли по поводу Красного террора, Каплан, эскалации Гражданской войны, убийства царской семьи, казачества. Закончил он мыслями о самоуправстве Свердлова и про то, к чему все это ведет.
