Позвони мне - Борис Михайлович Дмитриев
– Вот полюбуйтесь, Василий Иванович, эта скотина собиралась тайком все наши планы военные выведать и за пару царских червонцев толкануть белякам. Улики все налицо, у него за пазухой карту шпионскую обнаружили, очень похожую на штабную секретную, что в нашем сейфе под замками хранится. Прямо как с аэроплана всю дивизию сфотографировал, каждую речку, каждый мосток, ничего не упущено. Бери хоть сейчас всё наше расположение на прямую наводку и круши неприятельской артиллерией. Воля ваша, но мне на такую погань и патрон неохота переводить. Может, обратно контру в мешок и с песней на озеро раков подкармливать?
Чумайс, державшийся и до этого не совсем уверенно, поник окончательно, вплотную приблизился к той опасной черте, за которой следовала очередная замена порток. Предательский душок недвусмысленно потянулся от пленного.
– Напраслину возводят на меня, товарищ комдив, – залепетал рыжий лазутчик, обнажая в плаксивой гримасе дорогие коронки червонного золота. – У меня аллергия на богатства врождённая, как только увижу царский червонец – сразу в обморок падаю. Можете хоть сейчас провести следственный эксперимент. Я же свой, Василий Иванович, самого что ни на есть балтийского, рабочего разлива. Во время штурма Зимнего, рискуя жизнью, снаряды на крейсер «Аврора» подносил. За этот геройский подвиг от товарища Троцкого письменную благодарность имею, даже серебряный портсигар, в своем кабинете он лично вручил. Смею заметить: именной портсигар только что ваш денщик потянул, пускай возвернёт, на нём и дарственная надпись имеется. Да я, чтоб вы знали, с самим Владимиром Ильичом вот эту стратегическую карту, которую ординарец из-за пазухи вытащил, весь этот план электрификации под коммунизм разрабатывал. Во все электростанции молодой Советской республики душу свою без остатка вложил, руки мозолистые к каждому кирпичику лично прикладывал.
Что тут скрывать, хитер был, конечно, Чумайс, но у легендарного комдива и не такие гуси мимо кипящей кастрюли порожняком не летали. При виде только блеснувшего ряда коронок червонного золота, Чапай весь напрягся в пролетарском праведном гневе и покатил на рыжего раскочегаренным бронепоездом:
– Какой я тебе товарищ, белая шкура! Может, ты и мою революционную руку собираешься к народным электростанциям приложить? Шлёпнем мы тебя, подлеца, чтоб на общественное добро больше не зарился. От такой гадости, Петька, боюсь и раков стошнит. Может, повесим его на плотине какой-нибудь электростанции, вкрутим лампочку Ильича куда следует и пускай вместо фонаря болтается? Или для полезного дела вместо пугала приспособим, вороньё отгонять. Все трансформаторы на электростанциях обгадили, уже несколько раз замыкание было. Ты только представь, в штабе две ночи без света сидели, хорошо хоть капелевцы засаду не сделали. Главное дело, к Ленину, сволочь, примазывается, заслуги себе по электрификации коммунизма приписывает. Одним словом, пустим в расход, от нас ещё ни одна контра не ускользала. Ты погляди пока за ним, Петруша, а я до ветру схожу и дела кой-какие с Кашкетом по службе обстряпаю.
Василий Иванович, лениво потягиваясь, подошёл к шалашу, заглянул в его тёплое чрево и обнаружил притворившегося спящим денщика, который только что с любопытством рассматривал трофейный, литого серебра портсигар. Так же, не торопясь, комдив заложил себе в рот пару прокуренных пальцев и что есть мочи пронзительно свистнул. Кашкет вскочил с топчана как ошпаренный и так саданулся скворечником об центральную стойку берлоги, что едва не разрушил крепкое камышовое жилище. Метнулся к дверям, чудом не протаранил лоб в лоб командира и замер в ожидании подзатыльника.
– Чего, лоботряс, заметался? – беззлобно спросил денщика командир. – Тебе не кажется, что после недавнего боевого задания не мешает с мылом на озеро прогуляться, привести себя в надлежащий порядок? Если ты в ароматах не очень разборчив, то после переодевания пленного в шалаше не духами французскими стало попахивать. Немедленно бери полотенце и следуй за мной, сообща окунёмся маленько.
И, не пускаясь в дальнейшие разъяснения, Чапай, ускоряя шаг, направился к озеру, будучи твёрдо уверен, что Кашкет не замедлит помчаться за ним по тропе.
Над Разливом уже в полную силу господствовала разогревшаяся солнечная глава, и природа с вожделением потянулась к её щедрому теплу. Бесчисленное множество бабочек, кузнечиков и стрекоз, вперемешку с мелкой и средней пичугой, начали заполнять, озвучивать лесное пространство пёстрым живым пением. В такие минуты с восторгом и благоговением проникаешься таинственной мистерией жизни на матушке нашей Земле. Не своего личного прозябания, но всеобъемлющей жизни огромной планеты, неутомимо бороздящей просторы Вселенной. Просто дух захватывает, когда начинаешь задумываться, что идущие к озеру Чапай с денщиком тоже ведь стремительно мчатся вместе с Землей по космическим звёздным орбитам.
Ещё на подходе к древнему озеру комдив поведал Кашкету захватывающую историю, как при первом забросе, на заправленный смачным червем рыбацкий крючок, подцепился гигантских размеров судак. Как почти полтора часа жаркого боя он доблестно сражался с озверевшей рыбиной. И как, фактически у самого берега, эта сволочь рванула из последних мочей натуженное удилище, и бамбуковая палка не сдюжила, разломилась на несколько непотребных частей. Но самое досадное заключалось именно в том, что в ходе жесточайшей схватки любимая подарочная трубка Чапая неожиданно шлёпнулась в озеро. Теперь любой ценой требовалось выловить её, сиротливо лежащую на дне, скорее всего, под ольховой корягой. Учитывая, что намедни комдиву прострелило радикулитом в раненую поясницу, то как ни верти, но Кашкету придётся нынче же укрощать водяную стихию. В самом деле, разве могут они допустить, чтобы над любимой прогулочной трубкой Чапая глумились в сплетениях водорослей озёрные пиявки и головастики.
Прибыв на место недавней морской баталии, безутешный денщик оголил своё обреченное на истязание тело, с загорелыми, будто одетыми в коричневые перчатки, руками и такой же загорелой, по самые костлявые ключицы, физиономией. Осторожно прикоснувшись дрожащими пальцами левой ноги к ненавистной холодной воде, он пережил потрясение, сопоставимое разве что с эффектом разорвавшейся гранаты. Тем не менее Кашкет отрешённо перекрестился, как перед смертельной схваткой, сверкнул глазами на командира и сломя голову ринулся в этот огнедышащий осколок Ледовитого океана. Буквально после первого отчаянного нырка, ошалевший подводник с победным криком «нашёл, но что-то очень мягкое» выбросил на песчаный берег здоровенную зелёную жабу.
– Ты что это, падло, издеваться задумал? – осатанело взревел легендарный комдив. И тут же, не раздеваясь, не отстегивая шашки, кавалерийской штурмовой атакой ринулся в студёную воду.
Враз закоченевший Кашкет, гонимый лютой стужей и животным страхом, выскочил трассирующим снарядом на спасительную сушу и про всякий случай отбежал по берегу на почтительное расстояние, даже не задумываясь о дальнейших последствиях. А ведь бегство с поля боя в глазах командира приравнивалось к измене Отечеству.
Чапай бурлил бегемотом под самой корягой, подымая волнение, ничем не уступающее тому, которое наблюдается при спуске атомного ледокола со стапеля на
