Позвони мне - Борис Михайлович Дмитриев
Василий Иванович и без лишнего трепа ясно понимал отношение Создателя к вождю мирового пролетариата и ничего нового для себя в этом историческом словоблудии не обнаружил. Он давно уже логически вычислил, что на небесах откровенно завидуют бессмертию Ильича, видят в нём серьёзного соперника и всякими дешёвыми приёмами пытаются подмочить репутацию гения. Тем не менее, пользуясь удобным моментом, комдив поинтересовался:
– И всё-таки, если без Ваших обычных закидонов, в чём разница между египетскими фараонами и нашим Владимиром Ильичом?
– Да никакой значительной разницы между ними не вижу, – без тени сомнения заявил Создатель. – В Египте одуревшие от владычества деспоты вознамерились с помощью подневольных людей сгоношить себе вожделенное бессмертие. А у вас кучка прохвостов, нафараонив бренное тело смутьяна, дерзнула учинить победу над смертью. Методы до смешного похожие, а цель одинаково глупа и бессмысленна, бездарней, чем строительство Вавилонской башни, пожалуй. Египтянам простительно, им неведомо было воскресение Христа, а вот ваши фигляры вознамерились превозмочь Самого Иисуса. Ты вот как представляешь себе возвращение дорогого вождя? Вдруг очухался парень, пришёл в кабинет, а какой дурак, вместо здрасте, уступит по собственной воле тронное место в Кремле? Начнёт бедолага без толку шастать среди увлечённых делами людей, как нечто в замерзающей проруби, пока за ненадобностью не загремит по ступеням парадного крыльца, да ещё, чего доброго, и ледоруба отведает. Лучше ему уже не высовываться, лежи себе, наслаждайся величием. Так что не теряй даром времени, добивайся заветного пропуска на выход из подлунного мира, победа над дьяволом никому не заказана. Правда, за победу над жабами ни медали, ни ордена у нас пока ещё не придумали, не возьмусь обещать триумфальную встречу. Засим желаю удачного поиска затонувшей курительной трубки. Не забывай про Меня, нет-нет да и позванивай.
Служба в дивизии по всем направлениям опять не заладилась. Рыбалка сорвалась из-за подлой жабьей провокации, да ещё с потерей бамбукового удилища и любимой прогулочной трубки. Анку унесли черти со станковым пулемётом на траурное мероприятие. Может, и впрямь не следовало снаряжать её в рисковую экспедицию, наверняка пристреливает по ночам боевой агрегат с какой-нибудь рванью столичной. Опять же и с Лениным толком ничего не понятно; Создатель вертит хвостом, точно залётка на шоссейном тракте. Одним словом, полная потеря стратегической инициативы, не хватает только прохлопать овеянное славой знамя дивизии.
Василий Иванович выхватил с досады неразлучную командирскую шашку и спустил распирающую его злость в растущий на склоне орешник. Искромсав изрядный куст до состояния курительной махорки, он смачно выматерился и махом загородил в притороченные ножны клинок. Несколько успокоившись и сделав тройку глубоких приседаний под согревающий душу скрип хромовых сапог, Чапаев бравой, победоносной походкой направился к командирскому шалашу.
Несмотря на воскресный день и откровенно ранний для активных событий час, возле центрального пенька сгрудилась возбуждённая толпа красноармейцев. Петька в окружении однополчан, широко жестикулируя плёткой-нагайкой, о чем-то отчаянно спорил, может, даже с применением непечатной, специальной кавалерийской лексики. Но лишь только на тропе появился наступательно шествующий командир, группа распоясавшихся бойцов, словно в стоп-кадре, приняла неподвижную стойку, напоминая запорожских казаков на знаменитой картине дедушки Репина. Василий Иванович мрачной тучей приблизился к стихийному сборищу и, глядя себе под ноги, сквозь зубы скомандовал:
– Всем оставаться на местах, ординарцу выдвинуться ко мне. Доложить по всей форме: что за базар? Какие заботы не дают бойцам зоревать с любимыми жёнками?
Петька вихрем подмелся к Чапаю и, переминаясь с ноги на ногу, всё ещё пребывая в азарте жаркого спора, отрапортовал срывающимся голосом:
– Да вот, товарищ комдив, здесь красноармейцы какого-то Чумайса словили и захотели революционный суд над ним от себя учинить. Я, понятное дело, препятствую беззаконию, требую действовать согласно устава и дожидаться ваших личных распоряжений.
– Коня, что ли, Анкиного заарканили? – удивлённо вскинув брови, переспросил в сомнении командир. – Так он вроде бы с тачанкой в траурную экспедицию к Надежде Константиновне отбыл. Неужели пулемётчица на капелевскую засаду нарвалась?
– Вы не расслышали, Василий Иванович, – торопливо поправился ординарец, – не Чумаза словили, а Чумайса, я вам доложил. Наши бойцы беляка полонили, лазутчика с вражеской стороны. Несколько дней и ночей неустанную слежку вели, хитрющая сволочь, всё в руки никак не давался. Сейчас он в кустах возле помойной ямы лежит, вожжами для страховки попутанный. Я не шибко рассматривал контру, запах тяжёлый идёт, не слишком-то свежий.
Чапай из-под нахмуренных бровей окинул красноармейцев испытующим взглядом, снял с головы каракулевую папаху, почесал затылок и заключил рассудительно:
– То, что бдительность не теряете, молодцы. Время нынче военное, глаз да глаз нужен, ну и без порядка на фронте службу нести никому не позволено. Базар прекратить немедленно, всем вернуться в расположение по своим боевым расчётам. Ординарцу, как полагается, подготовить письменный рапорт, пленному обеспечить на замену портки и конвоировать ко мне на первый допрос. Тем, кто особенно отличился в операции по задержанию контры, от всего штаба выражаю командирскую благодарность и позволяю сегодня принять на грудь грамм по двести, но без перебора, лично обязуюсь проверить.
Красноармейцы, не сговариваясь, подорвали в расположение добросовестно выполнять командирский наказ, потому что каждый видел себя настоящим героем в операции по обезвреживанию капелевского лазутчика. Героев могло оказаться так много, что в каптерке на всех недостанет спиртного, и тогда прощай недопитые двести. Один только вислоусый боец по кличке Макытра немного замешкался у центрального пенька, справедливо полагая, что Чапай поступил на сей раз не по совести. Справедливо было позволить отличившимся красноармейцам присутствовать хотя бы при первом допросе, получить удовольствие от предварительных Петькиных зуботычин. Выходило, что за зря три ночи караулили контру среди лопухов, в огороде известной всем стервы, молочницы Клавдии. Макытра хотел было набраться геройства и обратиться с просьбой к комдиву, чтобы тот позволил присутствовать на первом дознании, но, передумав, безнадёжно махнул рукой и уныло поплёлся за однополчанами.
Ординарец, не теряя напрасно времени, переложил на Кашкета деликатную процедуру по замене порток обмаравшегося пленника, а сам расположился с подветренной стороны, в безопасной для воздуха близости. При этом не поленился снять с предохранителя безотказный свой маузер, для надёжного контроля за поведением контры.
Денщик грубо стащил с головы перепуганной детины дырявый мешок, сразу же взял на заметку блеснувший в разинутом рте золотой зубок и брезгливо бросил в рыжую физиономию трофейные запасные штаны. Потом нагнулся, полосонул тесаком между щиколоток ремённые путы и подошёл к ординарцу на подветренную сторону. Вся операция по приведению лазутчика в строевое состояние прошла без каких-либо осложнений, и Петька, взяв пленного на мушку, лично конвоировал его к центральному пеньку на первое
