Сергей Шкенев - Штрафбат Его Императорского Величества. «Попаданец» на престоле
Зараза… левая рука совсем не поднимается…
- Помоги.
Общими усилиями кое-как натягивает через голову тесную гимнастёрку, которая тут же намокает от проступившей сквозь бинты крови. А фляжку так и не выпустил? Ну-ка… хорошо пошла! Ещё глоточек…
- Будешь?
- Никак нет, Ваше Императорское Величество! Субординация не дозволяет!
Вот оно что! Я же опять в мундире, значит уже не раненый боевой товарищ, а строгий командир, каковому невместно распивать водку с подчинёнными. Тьфу! Наизобретал тут философских теорий… отец народа, понимаешь. Дурак ты, Павел Петрович. В смысле, я дурак.
Два часа спустя.
- И охота тебе, мсье Теодор, так себя мучить? - красногвардеец Иван Лопухин отвлёкся от чистки винтовки и насмешливо посмотрел на Фёдора Толстого, с самой страдальческой миной пытающегося соскоблить недельную щетину тупой бритвой. - Горло только не перережь, а то горничные шибко ругаться будут.
- А это он, Ваня, твоей сестрице пытается понравиться, - вмешался карауливший у окна капитан Тучков. - Ты бы видел его глаза во время перевязки!
- Всё было не так, Александр Андреевич! - покраснел Толстой.
- Не так? - Лопухин в задумчивости почесал кончик носа. - Сегодня руку перевязывала, завтра… Знаешь что, друг Фёдор… об одном прошу - постарайся, чтобы в моём доме тебя не ранили в задницу.
- Как тебя - в моём?
- Да, но я же не пытался привлечь к осмотру юных девиц.
- Зато пожар устроил.
- Фи, Теодор, какой ты грубый! Кто виноват, что там две роты шотландцев на ночлег расположились? Тем более, кое-кто вовсе не возражал против поджога.
- Матушке этот дом всегда казался слишком вульгарным, - Толстой отложил бритву и скептически осмотрел отражение в зеркале. - Ваня, ваше сиятельное семейство намерено уморить голодом защитников Отечества?
- Берегите фигуру, mon cher ami Теодор! - хмыкнул Лопухин. - Да не переживай, сейчас узнаю.
Он повесил винтовку на плечо, охнул от неловкого движения, и вышел из залы, чуть припадая на правую ногу, раненую в самой что ни на есть верхней её части. Война войной, но и про плотный ужин забывать не стоит - одной ратной славой сыт не будешь.
- Насчёт вина распорядись! - крикнул вслед отец Николай.
- Мне казалось, вы коньяк предпочитаете, батюшка, - заметил Тучков.
- Вообще-то водку, но в ваших дворцах к какой только гадости не приучишься. Блудницы вавилонские, прости Господи!
Бывший штрафной батальон, а ныне Красная Гвардия, вот уже две недели как уподобился цыганскому табору и кочевал по Санкт-Петербургу. В правильные бои не вступали, предпочитая действовать из засад, стрелять в спину, уничтожать с дальнего расстояния неприятельских офицеров и артиллеристов. Нельзя сказать, что эта тактика сразу пришлась всем по душе - пагубное заблуждение о правилах благородной войны слишком глубоко пустило корни. Пришлось выкорчёвывать подручными средствами.
Не понадобилось ничего придумывать и произносить пламенные речи - отец Николай просто привёл красногвардейцев в церковь, в которой пытались укрыться от англичан смольнянские воспитанницы. И более никаких вопросов ни у кого не появлялось.
- Господа, прошу к столу! - Лопухин появился в сопровождении лакея, вооружённого сразу двумя старинными фузеями. - За обстановкой на улице присмотрят и без нас.
- Не извольте беспокоиться, в лучшем виде сделаю! - от энергичных кивков напудренный парик съехал добровольцу на нос. - А где тут нужно нажимать, чтобы стрельнуло?
Поужинать так и не успели. Едва только начали рассаживаться за столом, как из покинутой залы послышался оглушительный грохот выстрела. За ним, почти сразу же, второй. Капитан Тучков подхватил винтовку, небрежно брошенную было на диван у камина, и первым выскочил из столовой.
- Что происходит?
- Там! - лакей дрожащей рукой показал за окно.
- Вот гады! - отец Николай, отпихнувший незадачливого часового, выглянул и тут же убрал голову. - В соседнем доме кого-то из наших прижали. Как вчера…
Вчера не успели придти на помощь вовремя - шведы успели перебить оборонявшихся в аптеке ополченцев, большинство из которых были ранены и практически безоружны. Но на этот раз защитники отстреливались, правда, редко и как-то неуверенно. Сейчас англичане заберутся в окна с противоположной стороны и…
- Выручим, братцы? Вперёд!
- Вниз, - поправил отец Николай.
- Вниз, - согласился Тучков. - Но всё равно - вперёд!
Уже на улице красногвардеец Фёдор Толстой оглянулся - прелестнейшая Лизавета Михайловна, младшая сестра Ивана Лопухина, стояла у раскрытого окошка и махала вослед платочком. Именно ему и никому другому! Благословляет на подвиг во имя… Во имя чего? Какая разница, главное, что благословляет. И этот подвиг можно совершить прямо под взглядом милых глаз.
- Уё… ура! - Фёдор заставил себя проглотить привычный, но донельзя неприличный воинственный клич и поднял к плечу винтовку.
Бабах! С пятидесяти шагов мудрено промахнуться даже при стрельбе стоя - один из англичан, ломавших двери вывороченным из мостовой фонарным столбом, получил пулю чуть пониже поясницы. Следующий патрон… осечка! Ах так?
А в оставленном красногвардейцами доме пожилая, лет тридцати пяти, дама пыталась оттащить дочь от окна:
- Лиза, немедленно отойди, это опасно! Там же стреляют!
- Мама, нынче в Петербурге везде стреляют! - сопротивлялась Лизавета Михайловна. - Ты только посмотри, какой он мужественный!
Дарья Алексеевна Лопухина не удержалась и бросила взгляд на кипевшую внизу рукопашную схватку. Бросила, и не смогла уже оторвать, так и застыла, сжав подоконник побелевшими пальцами.
- Да, Лизонька, он такой… И не старый совсем, это борода прибавляет возраст.
- Мама? - дочь отвлеклась от захватывающего зрелища и нахмурила брови. - Фёдору Ивановичу только двадцать лет минуло, и он вообще не носит бороду.
- Кто? Я не про… Ох! - Дарья Алексеевна вскрикнула, когда на отца Николая насели сразу трое, и выдохнула с облегчением, увидев, как сабля в умелых руках священника перечеркнула шею ближайшего из нападавших. - Какой мужчина!
- Феденька! - Лизавета Михайловна чуть не выпрыгнула со второго этажа при виде упавшего Толстого. Нет, поднялся и, орудуя винтовкой как дубиной, бросился вперёд. - Феденька…
Лопухина-старшая первой взяла себя в руки и строго кашлянула:
- Лизонька, нельзя так открыто выражать чувства. Это просто неприлично, и твой покойный отец подобное бы не одобрил.
- Но мама! Его ведь могут убить!
- И Николая Михайловича… э-э-э… в смысле… отца Николая… Доченька, на войне любого могут убить!
- Его не могут! - крикнула Лиза со слезами в голосе.
И в глубине души Дарья Алексеевна была согласна с ней. Господь не допустит гибели Фёдора Толстого и… и остальных, потому что это будет просто несправедливо и нечестно! Такая любовь должна быть вознаграждена! И вознаграждения достойна не только Лизонька, но и… Нет, грешные мысли стоит оставить на потом, сначала устроить бы судьбу дочери.
А Фёдор Иванович является в высшей степени достойной партией. Дело даже не в знатности и древности рода - в нынешние времена, как при Петре Алексеевиче, они не играют никакой роли. Тут другое! Толстой в Красной Гвардии. И этим всё сказано!
- Что сказано, матушка? - переспросила Лизавета Михайловна. - О чём ты говоришь?
- Я молчу.
- Очень громко молчишь.
Дарья Алексеевна, раздосадованная на то, что ненароком произнесла вслух потаённые мысли, не ответила. К чему слова, если и так всё понятно? Дочку замуж, а самой… Так, а приданое? Деньгами как-то неблагородно, деревни с крепостными взяты в казну ещё весной… Надо бы с графом Кулибиным посоветоваться - приближённый к императорской особе механик дурного не подскажет. А если… ну да, если войти в долю с Иваном Петровичем на каком-нибудь оружейном заводе? Вполне пристойный подарок молодожёнам. Это вам не плебейские суконные мануфактуры, наподобие тех, в которые вложены средства у Вяземских. То-то Зинаида Петровна сразу перестанет нос задирать.
В размышлениях Лопухина-старшая не сразу расслышала возглас дочери:
- Матушка, да там же сам государь Павел Петрович! Ты только посмотри!
- Где? - Дарья Алексеевна встрепенулась и вгляделась внимательнее. - Господи помилуй!
Из дверей соседнего дома действительно появился император. Нетвёрдо стоящий на ногах, поддерживаемый с двух сторон Александром Андреевичем Тучковым и неизвестным егерем, он сжимал в руке обломок шпаги и улыбался. Вот повернул голову к Фёдору Толстому и что-то сказал. Тот вытянулся во фрунт и показал на Ивана Лопухина. Все трое одновременно рассмеялись.
- Матушка! - взвизгнула Лизавета Михайловна. - Мне государь рукой помахал! Два раза!
- Значит, нужно поставить на стол два новых прибора. Ужин, надеюсь, не остыл?
