Сергей Шкенёв - Заградотряд Его Величества. «Развалинами Лондона удовлетворен!»

Сергей Шкенёв

Заградотряд Его Величества. «Развалинами Лондона удовлетворен!»

Пролог

Через четыре года после описываемых событий. Лето 1812 года

– Господи, благослови! – Священник храма Преображения Господня, что в селе Федякове Нижегородской губернии, закончил краткую молитву, подобрал полы заляпанного дегтем подрясника и решительно полез за рычаги изрыгающего дым и пышущего паром железного чудовища. – С Богом, чада мои!

В прямом смысле слова не все собравшиеся на поле люди являлись родными детьми отца Михаила, но уж дочерей и зятя он мог так звать с полным основанием. Собственно, для них же и старался, любыми правдами и неправдами добывая единственный в России самодвижущийся пахательно-сеятельный механизм. Смешно сказать, но херсонский хлебопромышленник Завьялов, в тщеславном стремлении стать первым испытателем сего устройства, пытался вызвать батюшку на дуэль, дабы поединком определить очередность.

Сан не позволил принять вызов, потому пришлось обойтись тремя зуботычинами. И вот механизм, именуемый трактором, здесь.

– Будет потом от хлеба гарью и копотью вонять, – с плохо скрываемой завистью заметил кто-то из крестьян, с изрядной долей опаски наблюдающих за тем, как переворачивается земля сразу под тремя плугами одновременно. – Негоже это.

Бабы, коих присутствовало изрядное количество, закрестились, заохали, соглашаясь с предсказателем, и только старый дед, принарядившийся по случаю начала пахоты, отвесил болтуну подзатыльник:

– Ты навоз на поля вывозишь?

– Вожу, а чего?

– И не жалуешься, что от хлебушка говнецом пованивает?

– Так это же навоз!

– А тут овеществленная человеческая мысль! Почувствуй разницу, придурок!

Пристыженный противник технического прогресса поспешил спрятаться за женскими спинами, а дедок поправил шапку и бодро затрусил вслед за трактором, успевшим отъехать на половину версты. По пути время от времени присаживался, разминая в руке землю, и одобрительно кивал. И сразу же прикидывал в уме сумму, которую запросит отец Михаил за вспашку восьми десятин. А если еще попросить использовать новую прицепную сеялку, что стоит у того в сарае… Этак можно за пару дней со всей работой в поле управиться. И еще останется достаточно времени на огород. Хороша железная лошадь! Ест только дрова, пьет лишь воду да немного какого-то особого масла… Такому коню масла не жалко!

– Дед Пантюха прибыль чует, – со знанием дела высказался в толпе все тот же недовольный мужик. – Неужто и вправду от громыхающего чудища толк выйдет?

Многие с ним согласились. Способность старика делать деньги почти на пустом месте давно вошла в поговорку не только в Федякове, но и ближайших деревнях, и если Пантелей видит потребность в механизме на полях, то это ли не знак Божий? Кто первым в селе построил стеклянную теплицу с печами, чтобы выращивать клубнику зимой и заморский фрукт помидор летом? Поначалу-то смеялись причуде, стоившей тому две сотни целковых, но когда к деду зачастили курьеры от самого губернатора и весело зазвенело серебро, то призадумались. Или покупка привилея на засолку огурцов в тыквах? Ведь страшно сказать – до самого князя Трубецкого-Белякова дошел, но своего добился. Теперь каждую осень шлет возы с бочками в Москву и Петербург и в ус не дует.

Отец Михаил тоже в ус не дул. Душа батюшки, завороженная мощью и скоростью машины, пела. Куда там серафимам шестикрылым с их унылыми руладами, прости господи! Благодать небесная, однако, каковой не испытывал, пожалуй, с самого Вселенского собора, коим отделена была Полонская автокефальная церковь от богопротивной и еретической латинской скверны. Как славно разлетались в разные стороны зубы удачно подвернувшегося под удар папского нунция! Лепота!

И вообще в армии было хорошо. Так хорошо, что не хотелось уходить, но государь Павел Петрович в благости своей повелел вернуться к мирной жизни, и сейчас только орден Красного Знамени с мечами да ноющее к непогоде плечо напоминают о минувшем. И кулибинская винтовка под бездымный порох в красном углу под иконами. Отличная винтовка штучной работы с ночезрительным прицелом и серебряной пластинкой на прикладе – дарственная надпись от самого Михаила Нечихаева.

Да, достойнейший юноша, и далеко пойдет. В большую силу, говорят, вошел – в полковничьем чине ныне пребывает, при французском императоре Николае Павловиче в министрах и советниках состоит, да еще за него же скоро младшую сестру замуж выдаст. Так князь Александр Федорович Трубецкой-Беляков рассказывал, а уж он-то лишнего придумывать не станет.

Кстати, а не стоит ли воспользоваться знакомством с влиятельным министром недр и горнодобывающей промышленности, дабы испросить разрешения вернуться в армию? Правда, Россия нынче ни с кем не воюет, но это же временно, да? Не перевелись еще супостаты… видит бог, не перевелись!

А в самом деле, почему бы не вернуться? Дочерей замуж выдал, внуков дождался, зятья такие, что и сыновьями назвать не стыдно было бы… А пятьдесят лет вовсе не тот возраст, когда хочется лежать на печи и рассказывать о былом – тянет еще на что-то душеспасительное, вроде очередного похода. Не постриг же принимать, замаливая несуществующие грехи?

Батюшка усмехнулся, вспоминая вспыхнувшие несколько лет назад споры о допустимости убийства духовными лицами. Чуть было дело до нового раскола не дошло! Но Господь не допустил – послал в умные головы правильные и нужные мысли. Убийство действительно недопустимо, но уничтожение врага, покусившегося на отчизну, таковым не является. Сомневающихся тогда много оставалось, но именно они и составили собой братию закладываемых Павлом Петровичем пограничных монастырей, где пули и сабли лихих людишек окончательно выбили тени сомнений. Все по святоотеческим заветам, да… молитва мечом не хуже иных прочих, ибо сказано: «Не мир принес я вам, но меч!»

Мысли прервались звонком, известившим о падении давления в котле, и отец Михаил переключил машину на холостой ход, чтобы подбросить дров в топку и добавить воды. Вообще-то механики, построившие трактор, настоятельно рекомендовали использовать в качестве топлива каменный уголь, но они, скорее всего, рассчитывали, что он будет работать в южных землях, где этот самый уголек водится в изобилии и весьма дешев. А оттуда сюда его не навозишься! Только крупные заводчики могут позволить себе гонять баржи по Волге к устроенным у донского волока складам, а бедному сельскому священнику в одиночку такое не потянуть. Вот когда достроят железную дорогу… да не на конной тяге, как сейчас, а на паровом ходу…

Так незаметно и обед подоспел. В прямом смысле – его принесла в поле старшая дочь Марья Михайловна. Увязавшийся за матерью крепкий трехлетний мужичок первым делом проверил дедову работу и лишь потом соизволил обратить внимание на трактор. Насмотрелся за неделю, что это чудище во дворе стояло в ожидании погоды, и зрелище прискучило.

– Федор где? Чего-то я не заметил, как он ушел.

– Где же ему быть-то? Знамо дело, в сарае сидит, четвертый раз за утро сеялку смазывает.

– Неугомонный, – проворчал батюшка с одобрительными интонациями.

Старший зять Федор Саввич Самохин, по ранению уволенный из Второго Егерского полка в звании младшего сержанта, по выходе из гошпитали прослушал сельскохозяйственный курс Ее Императорского Величества Марии Федоровны и теперь к любому занятию подходил научно и основательно. В Британском же походе дослужился до старшего лейтенанта и в качестве трофея привез из Лондона аж целых трех ученых агрономов. Именно он после свадьбы предложил объединить хозяйства в одно «обчество», но в противоположность общинному миру, который, как известно, подлец, поставить целью не равную бедность, а личное богатство участников. Сообща оно легче выйдет, да и гуртом даже батьку бить сподручнее…

Батюшка воспринял присказку как обидный намек, и разговоры о благом начинании едва не закончились потасовкой, для духовного лица допустимой, но считающейся неприличной. Но быстро успокоился, уловив здравое зерно в предложении новоиспеченного родственника.

– Ты, Машка, Федору скажи, чтоб через пару часов сеялку сюда пригонял, ввечеру испробуем. И мешки пусть захватит, что красными лоскутами помечены.

На то зерно отец Михаил возлагал особые надежды. Отчаявшись получить приличные урожаи пшеницы, страдающей то от засухи, то от затяжных дождей, он полностью перешел на рожь и овес. Последний охотно закупали для нужд армии, а за первую государственный заготовитель платил твердую цену. Поменьше, чем вышло бы на базаре в Нижнем Новгороде или на ярмарке у Макария, но договор, заключенный на шесть лет вперед, позволял пренебречь подобной разницей. Да и не угадаешь с ценой – в неурожайный год с казенных складов могут продавать с наценкой лишь по копейке с пуда, что при больших объемах хоть сколько-то окупит расходы. А жадина разорится… и поделом собаке!