Иркутск – Москва - Александр Борисович Чернов
— Ну… Да, конечно…
— Володечка… А Вам не кажется, что из нас двоих Вы еще больше ненормальный, чем я? Хотя, если вспомнить про Вашу попытку самоубиться… Вы хоть подумали, что это бумага строгой отчетности? И мне такой нагоняй будет, что… Хотя, про что это я? Я ведь для Вас сатрап царский, душитель народной свободы. Так, поделом же мне, дракону! Это же я таблички на входах в парки «Собакам и нижним чинам вход воспрещен» прикручивал? Не так ли?.. Что? Молчите?..
Нет, в сравнении с Вашим способом разрешить возникшую коллизию, это сущая мелочь, конечно. Тем паче, что Вы, сунув в петлю башку, решали вопрос куда большей государственной важности. Однако же, для меня данная мелочь чертовски неприятна… Удивлены? А чему больше? Что у адмирала Руднева из-за пропажи оперативного, грифованного документа Конторы возникнут траблы, или не понимаете, чего такого важного может быть для Российской империи в Вашей гибели? Разъясню, не вопрос! По обеим позициям.
Офицеры ИССП не потому имеют при своих званиях на две строчки вверх в Табеле о Рангах, что они такие крутые, или так им Государь подмаслить жизнь хочет, как своим главным охранителям. А потому, что их уровень ответственности и близко не сравним с общевойсковым или флотским. Им меньшими силами — гораздо меньшими, чем у вооруженных сил — приходится противостоять натиску внешних и внутренних врагов России, ведущих против нее непримиримую борьбу не от кампании до кампании, а постоянно. Каждый год, каждый день, каждый час. Борьбу вооруженную, информационную, идеологическую, экономическую.
Причем, внешние враги нашей страны активно инвестируют во внутренних. Поскольку наши господа профессиональные революционеры у кого-то должны получать денюжку на безбедную жизнь и свое творчество. Поэтому и ведут борьбу они не с «кГовавым рЭжимом загнивающего самодержавия», а с нею самой, с Россией, и с ее народом в глобальной мировой конкуренции держав и народов за право на жизнь. А в этой схватке, как показывает нам история, все средства хороши. В ней «белых и пушистых» не бывает.
А кто является средством, пушечным мясом, для достижения целей профессиональных революционеров и их кукловодов? По глазам вижу: понимаете. А по щекам — что совесть у Вас в наличии. И это хорошо. Но прежде, чем поговорить о Вас, друг мой, дополню Вам, для понимания, почему на меня кое-кто точит зуб, как на «либерала и тайного якобинца». Между нами: Государь Император принял недавние судьбоносные для России решения отнюдь не под нажимом террористов, забастовщиков, бандитов-экспроприаторов, агитаторов и их заграничных спонсоров. Он их принял после того, как в его ближнем кругу неожиданно появился один интересный человек… Вы не в курсе: кто он такой, и откуда прибыл в Зимний?
— Банщиков. И не я один, весь флот знает.
— Вот те, на! А я-то думал, что открываю Вам великую тайну! — Петрович задорно расхохотался, глядя на улыбающегося в ответ Костенко, — Володя, разве Вам не ясно, что иногда одной и той же цели можно достичь разными способами?
— Я понимаю.
— Понимаете? Серьезно?.. Так зачем же Вы продолжали переписку с теми, чьи главные программные требования, кстати, действительно важные для нас, для страны, для народа, уже выполняются государством и властью? А они в ответ упорно высасывают из пальца новые поводы для оправдания террора и актов массового неповиновения, как это имело место с шествием небезызвестного попа-расстриги Гапона? Вам это не кажется… несколько странным?
— Я отказался войти в центральный комитет ПСР в армии и на флоте, не говоря уже про собственно Боевую организацию партии, на тему чего имел объяснения с Борисом Викторовичем еще во время подготовки к тихоокеанскому походу. Если моя корреспонденция перлюстрировалась, ИССП и полицейский департамент должны были это знать. Я отправил письмо с окончательным отказом Николаю Сергеевичу Тютчеву на второй день, как мой «Наварин» пришел во Владивосток от Мариан. Еще до того, как Михаил Александрович зачитал перед Флотом Манифест Императора. И до того, как стало ясно, что позорящий нас пережиток средневековья, иудейский вопрос, будет в скором будущем навсегда закрыт.
— А Вы думаете, если бы об этом в ИССП не знали, моя с Вами встреча могла произойти при таких обстоятельствах? Ведь будь Вы уже вполне убежденным нигилистом, готовым на все, в ответ на мои откровения просто пристрелили бы меня. И были бы таковы. А что? Разве не логично-с?
— Да, но…
— Довольно. Не нужно никаких «но». Вы мне сегодня вполне уже доказали, что по дорожке террора не пойдете. И Господу нашему, отвратившему несчастье и сохранившему для России Вашу светлую головушку. Однако, Вам придется выбрать: разорвать свои отношения с этими господами до конца, даже на простом человеческом уровне, или тотчас подать рапорт об отставке. Это я собирался, Володя, предложить Вам сегодня утром. Догадываюсь: среди них могут оказаться товарищи Вашего папы и даже друзья Вашего детства. Но. Вы сами все понимаете. Выбор за Вами. Прошу извинить, но времени на подумать я Вам не даю. Оно у Вас было… Ну-с, так и каков же будет Ваш ответ?
— Я все решил, Всеволод Федорович. Благодарю Вас за великодушие. И не нарушу данной мною присяги. Остаюсь с Вами, со Степаном Осиповичем, с нашим флотом… И… спасибо Вам за науку.
— Не за что… Ну, а технически, что Вы планируете предпринять по поводу господ эсеров?
— Сегодня же напишу соответствующие письма. И на этом — конец.
— Сама идея — правильная. Только не торопитесь. Давайте сперва вернемся в столицу… Почему? Не думайте, Володя, что легко от них отделаетесь. Чует мое сердце, эти деятели Вас так просто отпускать не захотят. Прежде чем окончательно с ними рвать, Вам надо переговорить с Василием Александровичем Балком. Он поможет разрешить коллизии, если вдруг жареным запахнет. И смотрите, будьте впредь осторожны и внимательны: чтобы никакой самодеятельности. Убедившись в серьезности Ваших намерений, они запишут Вас в предатели. И у их начальства может возникнуть соблазн прикончить Вас… Согласны?
— Скорее всего, Вы снова правы.
— Вот то-то и оно. Вы не слышали, кстати, о том, как Ваши бывшие друзья, вероятно в благодарность
