Сергей Щепетов - На краю империи: Камчатский излом
Протокол опроса местных жителей исправили и переписали. Прочитав новый вариант, Беринг долго сопел и хмурился, но, так ничего и не сказав, документ подписал. Шпанберг, как всегда, не стал утруждать себя чтением русского текста, который, тем более, начальство уже подписало.
* * *Следующие десять дней двигались, сверяясь с записями в журнале, стараясь спрямлять путь, но не терять надолго землю из вида. Ночи стали долгими и темными, так что Кондратию Мошкову приходилось стоять вахты вместе с Чириковым и Чаплиным. Вместе они как-то умудрялись вести корабль в темноте, пусть и с минимальной скоростью. За все это время только один раз поднялся сильный ветер «с великим волнением». Корабль относило в сторону открытого моря. Это продолжалось недолго, но у одного из парусов порвало фал, и пришлось его спустить. После этого целую неделю не было штормов, и народ на судне заметно оживился – плавание подходило к концу. Вряд ли кто-нибудь стал всерьез радоваться, если б знал, какой кошмар ждет всех впереди.
Вечером 30 августа бот подошел к полуострову, за которым должно было находиться устье реки Камчатки. И тут поднялся ветер. Не ослабевая, он дул всю ночь и утро, а к полудню еще и усилился. Часть парусов убрали, но скорость движения все равно возрастала. Когда она достигла 7,5 узлов, на мачте оставили один брифок.
Низкая, тяжелая облачность создавала эффект сумерек, словно в эти сутки темнеть начало досрочно. И в этих сумерках впереди справа показалась земля – отвесные скалы менее чем в трех милях. Но это оказалось лишь половиной беды. Очень скоро выяснилось, что берег изгибается дугой, образуя бухту и отрезая пути отступления. Надо было любой ценой уходить в море, но ветер… «Тогда брифок спустили, а грот и фок поставили за великим ветром и волнением не скоро и не с малою тягостью».
Началась борьба со смертью, и борьбе этой, казалось, не будет конца. Со снастями работали все, кто мог, у румпеля встал Чаплин. На пару с Чириковым они маневрировали судном, пытаясь если не удалиться, то хотя бы не приближаться к скалам. Вечерний сумрак почти перешел в ночную темень, когда у обоих парусов лопнули фалы и полотнища рухнули вниз, полностью перепутав весь такелаж. До берега оставалось около мили…
Нечего было и пытаться разобрать такелаж в полной темноте, под проливным дождем и при мощном волнении – в любом случае времени на это не оставалось.
– Ну, Кондратий, выручай! – обратился Чириков к Мошкову. – Что делать-то?
– А все, – невозмутимо пожал плечами мореход. – Кажись, приплыли. Кидай якорь.
– Да ты что?!
– Ну, не кидай… Все одно приплыли.
Десятипудовая железная поковка ушла в воду.
Глубина здесь не была промерена, характер дна неизвестен… Но свершилось чудо: выбрав почти весь канат, якорь достал дна, вцепился в него и… остановил судно!
Даже людям сухопутным было ясно, что это все ненадежно – при такой волне якорь может сорвать в любой момент, и тогда шансов не будет – ни у кого никаких. Людей не нужно было выгонять на работу, под дождем и ветром их оказалось на палубе даже слишком много. Лишних отправили в кубрик и начали разбирать такелаж. Рядовой состав работал посменно всю ночь и первую половину следующего дня. Чириков и Чаплин с палубы не уходили.
Словно в насмешку над людскими муками ветер и волнение стали стихать, когда снасти были почти восстановлены. К полудню установилась вполне нормальная погода, примерно такая же, какая держалась последнюю неделю. Можно было уходить из этого гиблого места. Как только попытались поднять якорь, канат лопнул – возле самого штока он был измочален трением о камни.
Первого сентября обогнули мыс Камчатский и оказались в одноименном заливе. Переночевали, спустив оставшийся малый якорь. Утром, подключив шлюпку для буксировки, вошли в устье реки, поднялись немного вверх по течению и бросили якорь там же, где подняли его перед началом плавания.
– Пятьдесят один день в море, – вздохнул Чаплин, глядя на жиденькую толпу встречающих. – И три с половиной года трудов.
– Гора родила мышь, – сказал Чириков. – Мы ничего никому не докажем.
– Зато живые, ваше благородие, – встрял Митька. – Больше я на корабли ваши ни ногой, хоть режь!
– Смерти испугался? – усмехнулся Чаплин.
– Ее все боятся, господин мичман, – заверил казак. – И все под ней ходят. Много ль служилых у нас на Камчатке своей смертью помирает? Не в том дело. На суше так ли, сяк ли, однако ж ты сам судьбе своей хозяин. А в море? Нет уж, хватит с меня.
Часть вторая
ИНОЙ ЛАД
Глава 5
ГОД 1728, ОСЕНЬ
Возвращению, похоже, больше всего радовался рядовой состав: люди плохо понимали, куда и зачем они плавали, да и понимать эти господские дела не хотели. Беринг в общем тоже был доволен: последний шторм оправдал его решение вернуться и зимовать на Камчатке. К тому же он как бы получил моральную компенсацию за тот случай, когда земля обнаружилась там, где ее быть не должно. Теперь его больше всего волновала сохранность оставленной в Нижнекамчатске пушнины. Туда капитан при первой же возможности и отправился в компании Шпанберга.
По заведенному на флоте правилу судно на зиму полагалось разоружить, расснастить, законсервировать и в «зимнюю гавань» поставить. Заниматься всем этим, естественно, было приказано Алексею Чирикову: «…иметь старание, чтоб бот поставить в удобное место на перезимование, и, поставя на место, расснастить бот, смолою вымазать и, понеже в боту есть течь небольшая, того ради высмотреть в боту место текущее…»
Продуктов «длительного хранения» в поход было набрано на год с запасом. Истраченной оказалась незначительная часть, так что все оставшееся теперь нужно было выгрузить на берег, складировать и организовать хранение. Как вскоре выяснилось, за последнее будет отвечать новый нижнекамчатский управитель, заказчик Гаврила Чудинов. Последний, конечно, был «очень рад» свалившейся на него заботе, однако вынужден был прибыть в устье Камчатки с командой служилых и камчадалов. Кое-какие строения на берегу оставались еще со времен достройки бота. Их пришлось переоборудовать в амбары и даже строить новые.
Пока шла разгрузка, часть личного состава под командой Федора Козлова начала снимать такелаж и рангоут, обмазывать смолой мачту, бушприт, реи, гик, гафель и вообще все, что было деревянным. Пушки, руль и румпель отвезли на берег, а снятый такелаж и якорные канаты сложили под палубу. Течь в борту нашли и ликвидировали. Свершив все это, бот отбуксировали шлюпкой в «удобное место» и поставили рядом с «Фортуной». Затем состоялся «торжественный» акт передачи судов на ответственное хранение Гавриле Чудинову. Заказчику предстояло организовать охрану всего этого хозяйства – всю зиму держать наряд казаков в этом малопригодном для жизни месте. К концу сентября почти все мореплаватели перебрались в Нижнекамчатск и стали устраиваться на зимние квартиры.
В суете первых дней прибытия Митька старался держаться в тени и лишний раз глаза высокому начальству не мозолить. Отправляясь в острог, Беринг его с собой не забрал, из чего следовало, что в силе остается последний приказ – о подчинении его Чирикову. У лейтенанта, конечно, нашлось чем занять новоявленного писаря, так что до Нижнекамчатска Митька добрался одним из последних. И первое, что он узнал, когда выбрался из бата на берег, – капитан Беринг велел его сыскать и пред очи свои представить.
На сей раз глава экспедиции был благодушен – гостя усадил на стул, велел подать ему чарку водки.
– Ты видишь теперь, Митрий, насколько опасно плавать осенью в этих водах.
– Се верно, ваше благородие, ох верно! – согласился служилый. – Кабы Бог не помог, потонули бы все. Ко времени вы приказали домой-та повернуть! Кабы в другом каком месте беда застала, разбились бы всенепременно!
– Безусловно! Но ведь эта буря была не последней?
– Конешно, ваш-бродь, конешно! – заверил Митька. – По осени-та у нас завсегда ветер на море лютует!
– Опасности теперь позади, – улыбнулся капитан, – и мы можем вернуться к нашим коммерциям.
– Эт верно, ваш-бродь. Лисиц да соболей ловить начнут, как снег хорошо ляжет. Эт ишшо месяца два ждать.
– Мне доложили, что местные жители ужасно повысили цены на пушнину, – озабоченно сообщил капитан. – Скоро она будет стоить здесь, как в Якутске.
– Знамо дело! – усмехнулся Митька. – Всяк желает дать поменьше, а взять поболее. Тока ить русские сами-то ничо здесь не ловят. Оне у иноземцев скупают. Имей я силенок в достатке, сам бы торговал с камчадалами.
– М-м-м… – призадумался Беринг. – Это, наверное, вызовет недовольство рядовых и управителей.
– Я ж грю, ваш-бродь: были б силенки, – пояснил Митька. – Служилые да начальники, ясное дело, не возрадуются, тока ничо оне не поделают, коли указы государевы не нарушать.
– Ты знаком с этими указами?
