Господин следователь 7 - Евгений Васильевич Шалашов
А вот в этом я не слишком уверен. Впрочем, была у меня одна подследственная дамочка, с повышенной чувствительностью и странными представлениями о дворянской гордости и чести. Но такие люди редкость. Или у отставного майора наивность зашкаливает.
— А кто вас просветил на этот счет? — поинтересовался я.
— Нашлись умные люди. И исправник наш, да и моя гражданская супруга. Кстати, она вам передает поклон. Она мне сказала — с Чернавским лучше говорить откровенно. Он и сам человек честный, с ним лучше рассказывать все.
— Вот как? — удивился я. — Приятно, разумеется, услышать о себе такие слова… Но разве я знаком с вашей гражданской женой?
— Она уверяет, что да. Вы разбирали ее жалобу, а потом допрашивали по поводу убийства предводителя Череповецкого дворянства Сомова и выступали свидетелем обвинения на суде.
Ну ёшкин же кот! Любовь Кирилловна Зуева, гувернантка в доме господина Сомова! Только тут ее не хватало.
А ведь и всего-то пару минут назад вспоминал эту дамочку… Так, а мне говорили, что отставной майор живет в имении вместе с любовницей. Любовница приехала из Череповца, а ее мать проживала в Кириллове, хотя и не здешняя. А Никитский, стало быть, забрал будущую тещу в поместье? Бедняга. Хотя, может, у него теща золотая будет. А ведь пожалуй, Зуева и Никитский друг друга стоят.
— Надеюсь, ваша нынешняя супруга не таит на меня обиды? — поинтересовался я.
— Нет, что вы, — покачал головой помещик. — Напротив, Любаша считает вас человеком чести, тем более, что вы наказали виновника всех ее бед и ей не в чем вас упрекнуть. На допросах вели себя очень достойно, а во время судебного заседания не врали, не изворачивались. По ее мнению, вы являетесь образцом настоящего дворянина и государственного чиновника.
Уже хорошо, что обиды на меня не таит. А то ведь сиди и жди — не явится ли к тебе шальная гувернантка с отцовским пистолетом. Пистолет-то остался в суде и по закону его должны были либо продать, либо сломать. Но пистолет раздобыть, как я понял — без проблем.
А то, что меня посчитали «образцом» дворянина, позабавило. Дворяне, блин. Да все мои предки до революции либо землю пахали, либо учительствовали. Да и учительствовали те же дети крестьян, выучившиеся на медные гроши.
Да, а когда Зуеву выпустили? Кажется, ей бы еще в нашей тюрьме сидеть положено?
— А когда вы познакомились с госпожой Зуевой? — спросил я, косясь на протокол допроса, думая — уже пора записывать, или пока мы просто побеседуем?
Нет, мы станем беседовать, а я буду делать пометки. Потом все перепишу и попрошу Никитского расписаться.
— Познакомились мы с Любашей прошлой осенью, когда она приезжала навестить матушку. Не скажу, что сразу же влюбился в нее без памяти, но… Потом узнал о ее несчастье, даже отправлял деньги ее адвокату, ездил в Петербург, пытался хлопотать о прощении, но тщетно. Разумеется, ездил в Череповец, навещал ее в тюрьме. Навещал бы каждый день, но получалось лишь один раз в две недели. И так, знаете ли… В мае этого года Любашу выпустили. Не очень мне нравится это слово, но в июне, как говорят, мы с Любашей сошлись…
— А супруга как отреагировала?
— Липа, к моему счастью, все поняла. Да и отношения наши за последние три года были скорее дружеские, нежели супружеские.
Странно, конечно, но и так бывает. Живут муж с женой вместе, даже постель делят, но не более. Хотя… Мне, человеку насквозь земному, такого не понять.
— А как давно вы женаты на Олимпиаде Аркадьевне?
— С Липой мы женаты больше десяти лет… Даже двенадцать. Мне было тридцать семь. Умер отце, нужно было брать в руки имение, перспектив на службе у меня не было, вышел в отставку. Решил, что пора налаживать жизнь. А мой старинный приятель — наш нынешний исправник, сказал, что у него есть сводная сестра. Она гораздо младше нас, всего двадцать два года.
— В общем, вы прожили двенадцать лет в любви и согласии? — уточнил я.
— Не то, чтобы в любви — похоже, что ее у нас как раз не было, но в согласии. Возможно, если бы у нас появился ребенок, все пошло бы иначе. Но, увы. Я супруге не изменял, смею надеяться, что и она мне тоже… Липа предпочитала жить здесь — у нас свой дом в Кириллове, а я больше времени провожу в усадьбе — там постоянно дел хватает, без надзора не оставишь, в город наезжаю один, много — два раза в неделю, чтобы разрешать какие-то вопросы. Иной раз и вообще могу не приехать. У нас ведь так — если есть жалоба, спор, то собираемся и рассматриваем. А если нет, то зачем и наезжать?
— Как вы распланировали с покойной супругой дальнейшую жизнь? — поинтересовался я. — Вообще — она не скандалила, не возмущалась, узнав о вашей измене?
Никитский поморщился. Видимо, ему не слишком-то понравилось слово измена, но чисто формально рассуждать — так оно и было. Олимпиада Аркадьевна — венчанная жена, а Любовь Кирилловна — всего лишь любовница. Тяжко вздохнув, ответил:
— Мы с Липой — современные люди. Разумеется, мало какой женщине может понравится, если муж уходит к другой, но мы с ней договорились, что расстанемся по-хорошему. Я стану жить отдельно, она отдельно. Липа вообще считала, что у нас нет надобности официально расторгать брак — пусть будут свободные отношения, но моя гражданская супруга думает иначе. С официальным разводом могут возникнуть проблемы, но думаю, думал… что нас разведут на том основании, что нет детей. А теперь, надо полагать, у меня нет препятствий для нового венчания. Если, разумеется, вы меня не арестуете.
— Арест и тюрьма — не препятствие для заключения брака, — сообщил я, но все-таки, решил слегка успокоить вдовца. — Впрочем, искренне верю, что до этого дело не дойдет. Скажите лучше — о чем вы договорились с Олимпиадой Аркадьевной?
— В каком смысле — договорился? — не понял помещик.
— Николай Александрович, мне нужно знать все финансовые тонкости, нюансы вашего расставания. Без обид, пожалуйста. Вопросы задаю неприятные, но мне нужно знать. Как я понимаю — расставшись с супругой, вы обязаны вернуть ей приданое? Наверное назначить какую-то компенсацию?
— Приданое? Ах, приданое… Так приданое — вот этот дом в
