Господин следователь 7 - Евгений Васильевич Шалашов
— А сколько человек в Кириллове умеют пользоваться троакаром? — невинно осведомился я.
— Боюсь, что на сегодняшний день ни одного, — усмехнулся доктор. — И не ловите меня на слове. Троакар — совсем недавнее изобретение, наверняка его в России вообще ни у кого нет. Я же сказал — видел его в английском журнале, а английский язык у нас мало кому известен.
Ишь ты, намекает на свою образованность? Вот я, допустим, тоже английский знаю, но не хвастаюсь? Ладно, пусть хвастается, не жалко.
— Помилуйте, и вовсе не ловлю вас на слове, — сделал я вид, что обиделся. — Вы так уверенно повествуете мне вещи, которые еще не стали общеизвестными, что я решил, что эта штука — троекар? нет, троакар — в саквояже у каждого доктора Кирилловского уезда.
Я принялся вспоминать, что могло быть в докторском саквояже этого времени? Отчего-то вспомнился молоточек — им по коленкам стукают, ножницы, какие-то бритвы. Да, еще ложечка, которую суют в рот, чтобы посмотреть горло — выглядит, как пластмассовая, а наверняка из слоновой кости. Скальпель…
А где я все это видел? Неужто, у господина Федышенского? Нет, в другом месте. У нашего «полуштатного» эскулапа можно, разве что, ножи для разделки трупов увидеть.
Ах ты, так это я вспоминаю медицинские инструменты доктора Чехова, что видел в витрине музея, в Ялте. Скользнул по ним взглядом, а тут, вишь, отчего-то вспомнились. Никаких стилетов, всунутых в трубочку, точно не было. Но мой случайный знакомый — студент-выпускник медицинского факультета, талантливый русский писатель, станет врачом общего профиля. И помогать ему в этом деле станет младшая сестренка Мария. Врачи общей практики кое-какие хирургические операции делают — нарывы вскрывают, занозы выковыривают, но проколы в области мочевого пузыря — это уже навряд ли.,
Но Чехов — это Чехов. Бог с ней, с хирургией. Столько, сколько Антон Павлович совершил за свою короткую жизнь, мало кому под силу, а меня волнуют более низменные заботы.
— Значит, троакар, а также версия, что убийца доктор — отпадает, — заметил я.
— Думаю, эту версию вам придется откинуть, — согласился врач. — Когда-то троакар еще войдет в обиход, к тому же, не забывайте, что требуются определенные навыки, чтобы сделать прокол в нужном месте. Я бы попробовал рискнуть — все-таки имеется кое-какой опыт, а вот неопытному врачу не посоветовал бы. Так что, придется вам иное орудие убийства искать.
Тоже верно. Где вот, только, его искать? Пойди, найди тот ножичек.
Глава четырнадцатая
Главный подозреваемый
Мой главный подозреваемый — отставной майор и непременный член Уездного по крестьянским делам присутствия Николай Александрович Никитский напоминал классического русского барина — крупный, бородатый, с интеллигентными манерами. Но сам я пока с такими «классическими» барами не встречался, поэтому подбирал для сравнения что-то киношное. Вот, исполнитель главной роли в сериале «Кулагины» (посмотрел как-то пару серий, на большее здоровья не хватило) вполне подошел бы[1]. Или тот актер, что в фильме «Гараж» играл профессора, увлеченного молодой аспиранткой. Фамилию не помню, но запомнились его барственные манеры, а еще голос — мягкий, бархатистый, слегка ироничный. Наверное, этому артисту доводилось играть и роли помещиков[2]. Не знаю, насколько он был хорош, потому что, на мой взгляд, под маской иронии скрывалась какая-то беспомощность и ранимость. Вот и Никитский, похоже, такой же. Впрочем, пока подожду с выводами, потому что первое впечатление может быть ошибочным.
— Никогда не был в роли подозреваемого в убийстве, — сообщил мне господин Никитский, усаживаясь на стул. — И вообще — никогда не был ни под судом, ни под следствием.
А это уже анкетные данные для моего протокола. И спрашивать не нужно. Хотелось сказать — дескать, дорогой мой вдовец, все в этой жизни случается в первый раз, но посмотрев на глаза помещика, шутить не стал.
— Жарко, — констатировал господин Никитский. Вытащив из кармана платок, принялся вытирать шею и лицо, покрытое каплями пота.
Еще бы не жарко! Настежь раскрытое окно мало помогает. Ни кондиционера, ни вентилятора, а я сижу здесь в шерстяном мундире, застегнутом на все пуговицы. А мой собеседник — тот вообще в костюме-тройке, да еще и в распахнутом летнем пальто.
И отчего я в разговоре с государем не предложил ему другую идею, более важную, нежели какие-то женские курсы, полицейская школа или железная дорога? Надо было обосновать, что для чиновников следует вводить летнюю форму одежды — рубашку с короткими рукавами, открытый ворот. Штаны сойдут эти — белые и хлопчатобумажные.
И изменить женскую моду. Девчонки — возрастом мой Аньки или Леночки, ходят в длиннющих платьях, вместо того, чтобы бегать в каких-нибудь шортиках или юбочках. И нашему мужскому взгляду вельми приятно, и барышням гораздо прохладнее.
Боюсь, однако, что в Росси построить Транссибирскую железную дорогу будет проще, нежели ввести моду на мини-юбки.
Никитский производит впечатление порядочного и честного человека. Как же он в таком учреждении, как «Уездное по крестьянским делам присутствие» трудится, причем, на безвозмездной основе? В наших уездах это самое главное учреждение. Как не крути, Российская империя — аграрная страна, большинство населения составляют крестьяне. А у крестьян проблем и вопросов всегда хватает — здесь недовольны размежеванием сенокосов между двумя деревнями, а тут посчитали, что помещик неправильно поделил землю, отдав им неудобную часть, а деньги брал, как за добрую. А в этом селе отец поссорился с сыном, который требовал отделения, а тут добросердечные соседи узнали, что дед и бабка, после смерти родного сына, выгнали из собственного дома невестку, вместе с малолетним внуком, а теперь возжелали захватить себе землю, ранее принадлежавшую их сыну.
Думаете, так не бывало? Еще как бывало. А кто не верит, пусть вспомнит историю Павлика Морозова, за убийством которого не стояло никакой политики, а имелось желание деда и дядьки отобрать у мальчишки землю.
С другой стороны, почему бы непременному члену не быть порядочным и честным? Бьюсь об заклад, что в уезде Николая Александровича уважают.
— А с чего вы взяли, что вы подозреваемый в убийстве супруги? — поинтересовался я.
— Сам бы я об этом не догадался, по правде-то говоря, — хмыкнул Никитский. — Думал — если я никого не убивал, то на каком основании меня станут подозревать? Честный человек — он остается честным. Ежели бы я сам убил Липу, то сам бы признался. Сам
