Я Распутин - Алексей Викторович Вязовский
Спустился вниз, озадачил художника карточками, а сам пошел искать боцмана.
— Мефодий Акинфич, резчик нужен.
— Чего резать?
— Вот такие фигурки, — показал я свои каракули.
— И много?
— В каждую игру по сорок штук.
— Так это, — с сомнением глянул на меня дед, — тут резчик не нужон. Тут надо в столярной мастерской фигурный штапик заказать, а потом напилить его на дольки и всех делов.
Точно! Напилить, покрасить, собрать в комплект — вот как раз работа для колонии, не фотоаппараты же им собирать.
* * *
Илья и Николай приехали из Ораниенбаума задумчивые. И привезли с собой двух мужичков, их пока определили в общинную столовую, налили чайку и насыпали баранок. А Распопов с Ароновым сразу ко мне.
— Знаешь, Гриша, чудные они, — начал шурин. — Как мешком ударенные.
— Да какое мешком! Оглоблей! — перебил его Илья. — Двое так точно с глузду съехали, еще трое не пойми что, а вот Матрена ихняя это вообще беда, с ней точно никакой каши не сваришь.
Вот те на, там получается не секта, а собрание умалишенных? Жаль, очень жаль… Хотя не могут же быть чокнутыми все поголовно, кто-то наверняка под влиянием, кто-то от безысходности.
— Давай-ка поподробнее.
— Отца Иоанна Кронштадтского считают Христом, кругом его портреты и даже иконы, молятся ему. Матрену эту самую почитают Богородицей и тоже молитвы возносят.
О, так у нас всякие Белые братства и Последние Заветы вон когда появились. Так-то читаешь историю, а там только староверы, синодальная церковь и какие-нибудь хлысты. А тут вон какие дела творятся.
— Всем собранием управляет Матрена и человек пять ее помощников, в первую голову Назарий, его величают «старцем». Есть еще Матфей, и с ним еще двое, точно на голову двинутые. Ну и по стране еще человек пять-шесть странствуют.
— Я так думаю, — влез Аронов, — если этот десяток с Матреной куда поглубже запихать, остальные разбегутся. Потому как порядки у них там хуже чем в армии — делай, что набольшие сказали и никакой воли. Слабому человечку самое то, думать не надо, бей поклоны да радуйся.
Даже хуже, чем предполагалось, тоталитарная секта по всем признакам.
— Мы там двоих привезли, Пустошкина Василия и Ксенофонта Виноградова, — продолжил Николай. — Первый из ближников Матрены, я так думаю, с ним дела не будет. А вот второй интересный, говорит хорошо, но проскакивает в нем нечто от мира сего, жизнь любит. Вот с ним бы наедине поговорить, но Пустошкин его прям за рукав все время держит.
— Понял. Ольга! — крикнул я Лохтиной. — У нас портрет отца Иоанна есть?
Через минуту она ответила что только если из «Нивы» вырезать.
— Годится. Вешайте его поближе к красному углу, этих двух ведите сюда, но только после того, как я выйду. Посмотрим, насколько они в своей вере крепки.
А как привели, выдал «Распутин-шоу» — налетел, очками сверкнул, громовым голосом поставил на молитву, а потом каждому в глаза посмотрел. Со значением.
Пустошкин, мелкий мужичок крестьянского вида, впечатлился и в дальнейшем разговоре со мной все время мелко крестился и кланялся. А Ксенофонт точно себе на уме, его я уволок показывать общину. Василий было за нами увязался, но я ему вкатил «епитимью» и оставил молиться на портрет Иоанна. Да, наглость — второе счастье.
Виноградов все осмотрел, а когда мы добрались до зала собраний, хитро так спросил:
— Так чего тебе, Григорий Ефимович, от нас надобно?
— Спасти вас, дураков, хочу.
— От чего же?
— Ведомо мне стало, что синодальные хотят вас расточить, а кто заупрямится — упекут в дальние монастыри, на покаяние.
Вот на секундочку, но мелькнул у него страх в глазах. Быстро соображает, неглуп, да и школу закончил. Пусть церковно-приходскую, но грамотен, импозантен, говорит легко. Ценный кадр.
— Ага, вижу, знаешь ты про это «покаяние», как бы на каторге не легче было.
Так и сошлись, с умным человеком всегда договориться можно. Он, конечно, хитер и себе на уме, но при должном контроле никуда не денется. А порешили мы народ от иоаннитов к нам под крыло переманить, с тем и отправил ходоков обратно. А сам чтобы быстрее дело пошло, поехал я к Феофану. Обещал ведь, что синодальную секту давить будут? Вот и надо это организовать.
В этот раз Феофан на подворье был один и все прошло в совсем деловом ключе. Сначала архимандрит с тяжелым вздохом выложил на стол пачку денег. На паломничество.
— Рад бы поехать — я развел руками — Да царица от себя не отпускает. День и ночь требует в Царское. Ваше Высокопреподобие, поговори с ней, сил уже нет!
— У каждого свой крест — Феофан нахмурился, забарабанил пальцами по столу. Потом быстрым движением убрал купюры в ящик.
Ага, тема сплавить меня подальше окончательно накрылась медным тазом. Дабы Феофан сохранил лицо, я деликатно сменил тему:
— Были у меня гости, иоанниты, — рассказывать архимандриту о том, что я их сам зазывал и посылал за ними ближников, я счел неразумным.
— И как?
— Люди там истовые, но с пути сбиты.
— Да там секта зловредная!
— Еще нет, но если оставить на самотек, обязательно будет.
— Да что только с ними не делали — Феофан тяжело вздохнул — Испытание наше в том, что отец Иоанн слишком сильным проповедником был. А всякий сильный проповедник, если не сектант, то несет в себе как в бомбе заряд сектанта. То есть, может в такового превратиться.
— Вот что думаю, отче. Если Матрену да приспешников ее убрать куда подальше, а остальным дать наставника покрепче, то большую часть сих овец спасти можно.
— Уж не себя ли наставником видишь?
— А хоть бы и себя. Я-то вон, весь на ладони, у исповеди и причастия бываю и священство почитаю. Всяко лучше, чем Матрена. А людишки мне пригодятся, и в нашем деле тоже.
С иоананитам все завертелось быстро. Уже не следующий день за мной приехали сани, на козлах сидел трудник с подворья.
Поехали в Ораниенбаум. А там уже были и монахи с Феофаном и полицейские. Матрену — визгливую бабу лет пятидесяти — схватили, кинули в сани будто боярыню Морозову. В соседний экипаж под охраной доставили «старца», да основных помощников. Иоанниты — человек сто с лишним — кричали, суетились, но полицейские их быстро оттеснили прочь.
Я взобрался на крыльцо, зычно крикнул:
— А ну тихо, оглашенные!
Народ примолк.
— Меня знаете?
В толпе закивали. Кто-то крикнул в ответ:
— Григорий Ефимович, родной, останови святотатство!
— И остановлю!
Увидел, как у Феофана округлились глаза.
— Беру вас
