Здесь был СССР - Кирилл Николаевич Берендеев
– Чудесная сказка. Знаешь, когда я лежала в больнице, закованная в гипс по самую шею, то представляла себе звездное небо и единорога, который ищет яблоко из волшебного сада, чтобы помочь мне выздороветь. И выздоровела.
– Прости, что вел себя как дурак, – повинился Кумкагир. – Мне не следовало грубить.
Он подвинулся ближе, положил девушке на плечо внезапно тяжелую руку и повторил:
– Прости.
– Когда человеку больно, он кричит. Я понимаю. Забудь! – сказала Снежана. – Погоди-ка… Слышишь, собака лает?
– Наверное, Туманча возвращается.
Так и вышло. Хромоногий шаман подобрался неслышно, но Снежана узнала его по запаху. Табак, дым, шкуры, застарелый ядреный пот, прогорклый жир и сухие травы. Дыхание частило – старик волновался. Что-то случилось?
– Дарова! Пошли со мной, омолгӣ. Говорить хочу. Хорошо говорить.
– Да, товарищ Туманча, – отозвался Кумкагир и поднялся. – Почему вы называете меня сыном?
– Узнаешь.
Выждав немного, Снежана тихонько прокралась следом. Она знала, что подслушивать нехорошо, в особенности мужские разговоры. Но чувство, что влекло ее, было сильнее разума. Туманча повел космонавта на дальнее кострище, закурил, но не стал разжигать огонь. Хриплый кашель снова беспокоил шамана. Девушка слышала, как старик задыхается и ворочается ночами. И Кумкагир тоже нервничал, он не сел, а прохаживался взад-вперед, похрустывал пальцами. Ожидание повисло тяжелым облаком, невысказанные слова мерзли на губах. Туманча прервал молчание первым.
– От чего ты бежишь в небо, омолгӣ? Что гонит тебя с Земли?
– Я не… Как вы только могли подумать! Я не трус! – возмутился Кумкагир.
– Не трус, – согласился шаман. – Трусов дух убивает. Ты выдержал и сохранил ум. Значит, смел и шаманская сила у тебя есть.
– Что за глупости вы опять говорите? Я комсомолец, а не служитель культа!
– Ты Кумкагир. Твой прадед был из дарханов, ковал священные зеркала из небесного железа. И отец его, и дед были дарханами. Дар переходит по наследству. Ты его получил.
– С чего вы взяли?
– Ты чувствуешь воду, чувствуешь землю, видел духа. У тебя в крови есть огонь. Больше не надо бежать, ты пришел куда надо. И когда я умру, станешь хранителем духа Сэли. Станешь шаманом, – Туманча помолчал, раскурил потухшую трубку и продолжил: – Я тоже долго бежал от судьбы, от себя, от гордыни. Самый злой враг человека, однако. Возомнишь о себе много – упадешь с неба, и следа не останется. Не хочешь – не говори. Попробуй.
Наступила гулкая тишина. Потом снова зазвучала песня шамана – тоскливая, древняя. Основательно замерзшей Снежане почудилось, что ветер подыгрывает старику на расщепленном дереве вместо варгана. Потянуло дымком, блеснули робкие искры, но Туманча дал им потухнуть.
– Теперь ты, омолгӣ! Буди огонь в сердце, черпай его и позволяй литься сквозь пальцы. Дыши медленно и зови: Тогокан! Тогокан! Он придет.
– Но я…
– Делай.
Повелительный зов шамана не убеждал – приказывал. Снежана чувствовала, что Кумкагир покорился. Вот космонавт подошел к костровищу, вот задышал глубоко полной грудью, сложил ладони над хворостом. Вот шаман начал отстукивать ритм, заклинать, горячить воздух. Время застыло юркой рыбкой во льду, тайга замерла, внимательно слушая, что сейчас творят люди, что происходит… От неожиданности Снежана чуть не вскрикнула, закрыла перчаткой глупый рот. Словно рыжая белка взметнулась на миг над жалкими деревяшками, скакнула – и нет ее. Получилось!
– Видел, омолгӣ? Огонь слышит тебя.
– Поверить не могу. Просто не могу поверить, – голос Кумкагира дрожал.
– Предки-дарханы сейчас глядят из Верхнего мира и радуются. Дар вернулся. Я научу тебя всему. Расскажу, как искать своего зверя, делать бубен, говорить с духами-покровителями, кормить их мясом и табаком, поить водкой… Скоро забудешь мертвые дома и железную лодку. Станешь жить, как я, как хороший орочон на своей земле.
– Простите, товарищ Туманча, я не шаман, я космонавт. И останусь космонавтом.
– Не торопись, сынок. Утро вечера мудренее. Ложись спать, дух явится ночью, тоже говорить станет. Тогда поймешь.
Кумкагир не стал спорить, он слишком устал. Будет день – будет и олень, как говорил отец. Следом за Туманчой он исчез в ночной темноте, находя дорогу на ощупь. К фонарикам шаман относился с неудовольствием, а запас жира для светильников почти иссяк – поберечь бы до лета.
Измотанная Снежана едва держалась на ногах. Больше всего на свете ей сейчас хотелось вернуться в избушку, скинуть подмокшую обувь, забраться под теплые шкуры, свернуться клубочком и провалиться в сон, ощущая, как нежные волны уносят ее в цветущий сад… Вместо этого девушка подошла к костровищу, опустилась на колени рядом с полуобугленными дровами и протянула вперед иззябшие ладони. Как там говорил Туманча? Дышать медленно и глубоко, будить пламя. И будь что будет!
Сырой и сладкий воздух с каждым вдохом наполнял легкие, звезды двигались над головой девушки, рыхлый снег проседал под тяжестью тела. Она ощущала в себе небывалую силу: красный цветок распустился в животе, жар поднялся до сердца, переполнил пересохший рот.
– Тогокан! Тогокан!! Тогокан!!! Огонь, иди за мной! Огонь, пляши со мной! Огонь, гори со мной! Огонь, не гони меня! Огонь…
Снежана не знала, сколько просидела, не слышала леса, не чувствовала, как онемели затекшие ноги. Она звала и звала, повторяла одно и то же, словно безумная. И очнулась лишь от острой боли ожога, лизнувшей пальцы.
Хмелея от счастья, девушка увидела: над грудой хвороста танцует веселое пламя. Рассыпается, тает пепел, в сером воздухе тянется струйка дыма – легкий след догорающей прошлой жизни. И кто-то ласковый снова и снова шепчет, вдувает ей в душу новое имя.
* * *
Кто первым из соседей пустил слух, что на водопаде снова сидит настоящий шаман, сказать было трудно. Но теперь к Туманче шли люди. Раз в полторы-две недели обязательно заглядывали гости. Среди них было мало молодых, все больше степенные, в годах. Те, кто помнил старый уклад, когда еще возле лабазов не торчали на вышках ветряки. Приходили, удивлялись суровости и простоте житья. Приносили свои болячки, свои потери, свои сомнения. Но многие не имели никаких просьб, просто навещали Туманчу, выказывая ему почет и уважение за то, что насиженное шаманское место блюдется должным образом. Долго и со смаком пили чай, интересовались мнением, ценили каждое услышанное слово, и через это вновь и вновь вспоминали себя, свои отличия от людей непричастных, понимали, что живут не на глухой окраине, а в центре своего мира. Все время привозили подарки: табак, оружейное масло, а то и пару рулонов рубероида для крыши. Интересовались, не нужно ли еще чего.
Были, конечно, и другие.
Прилетала со свитой эстрадная дива из Москвы, чтоб мужика приворожил. После короткого разговора громко хлопнула дверью и убралась восвояси, отказавшись забирать подарки. Пришлось их сжечь.
Была жена кандидата в читинские градоначальники. Вынь да положь ей, чтоб мужа непременно избрали. Угрожала Туманче коттедж двухэтажный на берегу Букачачи построить. Настойчивая. Уехала, только когда пообещал на тонком уровне наглухо перекрыть ей среднюю паратаку. Что это такое, Туманча не знал сам.
Однажды явился боксер, претендент на союзный чемпионский титул. Шаман провел обряд по увеличению личной силы, но велел после победы обязательно приехать еще. Соседи рассказывали, что бой смотрели по телевизору. Победа нокаутом в третьем раунде. Но обратно на Букачачу чемпион уже не вернулся. Старики заранее жалели его: эх, а совсем молодой ведь…
Поэтому очередному гостю Туманча не удивился. Более того, ждал его, ночью не сомкнул глаз. Кровь
