Здесь был СССР - Кирилл Николаевич Берендеев
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль и полукот.
Нет, на Татьяну я точно не потяну, и с восьминогими рогачами пока еще не знакома лично. Пора вставать… Ой, мама! Резкая боль впилась в виски, Снежану замутило, она снова опустилась на нары. Вчерашнее впечатление оказалось чересчур сильным. Нет, ей случалось пробовать препараты, наблюдать, как мир вокруг пульсирует в ритме сердца, табуретки танцуют, а собеседники превращаются в радужных ящериц с неприятно гибкими длинными языками. Но ничего подобного увиденному в пещере она никогда не встречала. Запредельность, чуждость, глухая и безразличная мощь стихии, неподвластной ни воле, ни разуму. Ужас, восторг, трепет и полнейшая невозможность сопротивляться. Дух не показывал чудеса, не ярился, не пробовал навредить – просто был, заполняя собой пещеру.
Обратный путь запомнился с трудом. Они брели сквозь лес, карабкались, падали, сопротивлялись внезапно накатившей дремоте. Шаман гнал их вперед то уговорами, то пинками, бил по щекам, не давая уснуть. В избушке сам растопил печурку, напоил каким-то горьким отваром, уложил, накрыл оленьими шкурами. И уселся постукивать в бубен, напевать о снегах бесконечной зимы, о просторе звездного неба… Где Кумкагир? Стучит!
Будущий космонавт обнаружился у поленницы, он рубил дрова с яростью, достойной лучшего применения. Щепки летели во все стороны, топорик жалобно крякал при каждом ударе. Смуглое лицо парня словно подернулось рябью, скулы закаменели, глаза влажно блестели.
– Не спрашивай, – напрягся Кумкагир, заметив девушку. – Не хочу об этом говорить. Не буду. Не понимаю.
– Я тоже не понимаю, – призналась Снежана. – И хочу разобраться, в чем дело, что мы вчера видели.
– Галлюцинации. Гипноз. Отравление. Проклятый старик заморочил нам головы, – рявкнул Кумкагир и одним ударом расколол толстое полено. – Получай!
– Насколько я помню, галлюцинации выглядят по-другому. Не такими реальными. Окружающее пространство сходит с ума, и ты оказываешься в центре безумия. А здесь другое. Безразличие, холод и знание. Дух пещеры читал меня, словно книгу.
– Духов не существует, и ты это прекрасно знаешь, – поморщился Кумкагир.
– Я видела его своими глазами. И ощущала всей душой.
– И что же он вычитал в твоей нежной душе? Первую двойку? Первый поцелуй? Первого… – Кумкагир замолчал.
– Ты уверен, что хочешь знать? – неестественно ровно произнесла Снежана.
– Говори уже! Что за страшная тайна открылась? – недобро усмехнулся Кумкагир.
– В шестнадцать я попала в аварию, лежала полгода, перенесла три операции. Позвоночник мне пересобрали, кости нарастили. Но не все получилось исправить. Врачи пока что не боги, – тихо сказала Снежана и отвернулась к лесу.
– Вот именно – не боги. В космос летаем, острова двигаем, коммунизм уже почти что построили. А человека спасти не можем. Извините, молодой человек, медицина бессильна, – выдохнул Кумкагир.
– Прости, что спрашиваю, но что у тебя случилось? – осторожно спросила Снежана.
– Не твое дело, – рявкнул Кумкагир и подхватил следующее полено. – Оставь меня наконец!
От обиды у девушки чуть не брызнули слезы, никогда еще будущий космонавт не разговаривал с нею грубо. А ведь она открылась, сказала правду. Привычную, как старые шрамы, но все-таки еще болезненную. Не то чтобы Снежана мечтала о невозможном, не то чтобы отчаивалась – с каждым годом доктора могут все больше. Но порой ей снился цветущий сад, полный звонкого смеха и звонкого плача…
Наверняка у Туманчи есть ответы. Пусть прячется, пусть говорит обиняками, пусть напускает тумана – за стеной слов всегда можно разглядеть правду! Увы, шамана на заимке не оказалось. Снежана обошла все: дальнее костровище, лабаз на курьих ножках, березнячок, где на ветвях тут и там висели кожаные ремешки с косточками и камушками, на разные голоса: поющие в ветреную погоду. И лайка пропала, ни щелканье бича, ни мороженая рыбина не выманили собаку. Зато Пушок был тут как тут, широко улыбался зубастой пастью, ползал на спине, подставляя мягкий живот, хватал лапами ласкающую руку: и шейку почеши, и щечки не забудь! До чего ж уморительный зверь.
Чтобы как-то занять себя, Снежана натаскала воды, наконец-то сумела отмыть полы в избе дочиста, перетерла книги на полке. В Гаммермане обнаружилась еще одна пожелтевшая фотография, с нее задорно улыбалась юная плясунья в национальном костюме. В коробке с чаями хранилась пачка дореформенных денег, давным-давно вышедших из употребления. Под нарами прятался перетянутый резинкой толстый блокнот, но туда Снежана заглядывать не стала, хотя любопытство и мучило. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! Сидела бы сейчас в Коктебеле, дожидалась первой клубники, мочила бы ноги в прибое и знать не знала ни о каких духах! И не вспоминала бы…
Внезапно подступили слезы, и девушка не сумела их удержать. Ноги подкосились, Снежана упала на нары. Валяясь на пахучей облезлой шкуре, она выплакивала из себя застарелую боль, выворачивалась наизнанку: присохшие к коже бинты, металлические винты в живой плоти, виноватая и сочувственная физиономия палатной медсестры, красное лицо мамы – допрыгалась! Долеталась! Потом они помирились, но шрам остался и там. Или нет? За слезами пришло полное опустошение, словно нутро промыло прозрачной чистой водой. Кровь ушла в землю и превратилась в виноградный сок. Прошлое окончательно стало прошлым.
Шамана все не было. Кумкагир замкнулся в себе и разговаривать не желал. От еды он тоже отказался, пахучий, наваристый грибной суп, приготовленный на костре, интересовал космонавта не больше, чем сочувствие девушки. Поленница дров возвышалась метра на полтора, баклажки (когда только Туманча успел их подобрать) оказались наполнены. За разминкой Снежана понаблюдала тайком. Парень прыгал, бил воздух, перекатывался по земле, лупил беззащитные лиственницы и выкрикивал что-то невнятное. Наконец усталость остановила его. Усевшись на поваленное дерево, космонавт спрятал лицо в ладонях и затих.
Снежана осторожно приблизилась, села рядом – далеко и все-таки близко. Когда тоска подступает к сердцу, негоже человеку быть одному. Кумкагира тяготило что-то мучительное, давнее, вросшее как железо в мясо. Единожды пережив сильную боль, девушка научилась чуять ее в других. И знала, лучшее, что можно сделать, это оставаться на расстоянии тепла, ждать, пока человеку захочется говорить. Или кричать в голос – вопль выпускает чувство, молчание замораживает его внутри. Поэтому медсестры в отделении никогда не говорили детям: «Не плачь»…
Понемногу стемнело, но на удивление не похолодало. Ветер казался теплым и нежным, гладил волосы, пах весной. Луна еще не взошла, зато звезды не запоздали: сперва красноватым лучиком сверкнул Марс, затем показался Сириус – его Снежана запомнила. Еще она умела опознавать Большую Медведицу и Млечный путь. А все остальные небесные тела казались девушке одинаково красивыми и туманными. В детстве она даже давала звездам свои имена: вот созвездие Единорога, вот Лиса и Лисята, вот Аннабель и ее Бабочки. Став старше, Снежана поняла всю глупость своих выдумок и перестала рисовать в тетрадях небесный лес. А сейчас снова вспомнилось, может быть, из-за многозвучных и негромких голосов настоящей тайги, шелеста ветра, шороха веток, переклички маленьких сов…
– Скажи, ты знаешь, как называются эти звезды?
Вопрос словно бы разбудил Кумкагира, вернул назад. Девушка не видела его лица, но чувствовала, космонавт сейчас улыбается.
– Конечно, знаю. Смотри, вот горсточка мелких звезд Волосы Вероники. Береника, жена царя Птоломея, отрезала свои чудные косы и положила их на алтарь Афродиты, чтобы даровать мужу победу. Птоломей выиграл битву, а следующей ночью жрецы увидели на небе новенькое созвездие.
– Как красиво…
– Просто легенда. На самом деле крохотные огоньки, которые мы видим, – скопление огромных галактик. Они так далеко, что даже в телескоп их с трудом различишь, и лететь туда тысячи лет. Здесь Альфа Центавра, а рядом Проксима, куда отправится наш «Гамаюн». Вот Цефей, вот Северная корона, вот Орион сияет. А налево от него – созвездие Единорога.
– Оно правда так называется? – удивилась Снежана. – Мне казалось, я выдумала его, когда была маленькой.
– Это северная легенда. Однажды охотник из орочонов подобрал в лесу однорогого олененка и выходил. Его дочка подружилась с найденышем, играла
