Рудольф Баландин - «Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя
Прошло 10 дней, и в своем послании Сталину Черчилль сообщил: «От имени Правительства его Величества и от всей души я хочу выразить Вам нашу благодарность и принести поздравления по случаю того гигантского наступления, которое Вы начали на восточном фронте». К февралю была взята Варшава и части Красной Армии вышли к Одеру. Положение Эйзенхауэра в Арденнах резко облегчилось.
20 декабря Черчилль поздравил «маршала Сталина» с днем рождения: «…Я убежден, что Ваша жизнь весьма ценна для будущности всего мира и для постоянного укрепления уз, соединяющих наши обе страны. Поэтому когда я выражаю Вам добрые пожелания в день рождения, то это не является риторической фразой».
…Нелишне вспомнить, что одним из любимых героев Черчилля был Наполеон, тогда как Сталину был близок Кутузов (и то и другое отвечало характерам и склонностям двух политических лидеров). И еще: все-таки британский премьер не был искренним и честным другом Сталина, а уж тем более — Советского Союза.
Раздел мира триумвиратомЗнаменательно, что встреча глав трех ведущих мировых держав состоялась в Крыму, на территории СССР, освобожденной от гитлеровцев. Победа была близка, и пора было позаботиться о будущем. Не было сомнений, что зоны влияния Советского Союза и США будут значительно расширены. Главным образом за счет британских владений. Задача Черчилля была очень трудна: воспрепятствовать, насколько это возможно, такому процессу.
Обширнейший Тихоокеанский регион, за исключением крайнего северо-запада, а также нефтеносный Ближний Восток отошли под эгиду США. Средиземноморье осталось областью интересов Англии, с чем был согласен Сталин. Однако Восточная Европа и Китай, по логике вещей, должны были войти в социалистическую систему.
Какая логика имеется в виду? Прежде всего, определяемая участием сторон во Второй мировой войне и связанными с этим потерями. Здесь Советский Союз оставался, что называется, вне конкуренции. Потери американцев были на втором месте (из трех великих держав). Английские летчики и моряки проявляли героизм в борьбе с врагами, а вот доблесть и успехи наземных сил были куда скромней.
Центральную и Восточную Европу освобождали от гитлеровцев в основном советские войска. Было бы очень странно, если бы после этого Сталин пошел на уступки Черчиллю в территориальных спорах. Антисоветская позиция, занятая польским правительством в изгнании, и убийства его сторонниками на освобожденной территории воинов Красной Армии могли только укрепить Сталина в решении содействовать установлению в Польше народной демократии. А на эту страну у Черчилля был особый расчет. Однако обстоятельства складывались так, что в послевоенном переустройстве мира первенство принадлежало США и СССР.
…Сталин не встречал Черчилля и Рузвельта в Ялте, хотя был там раньше их. Проволочки с открытием второго фронта, попытки сепаратного сговора с Германией наложили свой отпечаток на межсоюзнические отношения. Черчилль ставил своей основной задачей на Крымской конференции укрепление своего влияния в Европе, обеспечение «баланса сил», сохранение Британской империи.
В этом он надеялся на поддержку американской стороны. Но, как пишет современный автор А.И. Уткин: «С самого начала конференции Рузвельт пытался найти общий язык со Сталиным, в значительной мере выступая против Черчилля».
Выступая, Сталин затронул важную тему, остающуюся актуальной поныне: о праве не только высказываться по какому-либо поводу (в данном случае — касающемуся международных вопросов). «Такое право дешево стоит», — отметил он. Главное, иметь возможность добиться нужного решения. А буржуазная демократия имеет в виду именно право высказываться, причем в ограниченных масштабах, скажем, на определенной «парковой» площадке. При мощных электронных и печатных средствах массовой пропаганды — это очевидный обман относительно «свободы слова». Ведь нужна еще и свобода дела!
Когда перешли к польской проблеме, Сталин напомнил, что линию Керзона придумали и предложили не русские, а Керзон, Клемансо и американцы, участвовавшие в Парижской конференции 1919 года. Ленин не согласился с такой границей. «Что же, — риторически спросил Сталин, — вы хотите, чтобы мы были менее русскими, чем Керзон и Клемансо? Этак вы доведете нас до позора».
Черчилль отстаивал позицию лондонского эмигрантского правительства Польши. Сталин дал ироничный и сокрушительный ответ: «Черчилль предлагает создать польское правительство здесь, на конференции. Я думаю, что господин Черчилль оговорился: как можно создать польское правительство без участия поляков? Многие называют меня диктатором, недемократом, однако у меня достаточно демократического чувства для того, чтобы не пытаться создавать польское правительство без поляков. Польское правительство может быть создано только при участии поляков и с их согласия».
Он резко осудил подрывную деятельность польских подпольщиков, агентов лондонского правительства, которые, помимо всего прочего, убили 212 военнослужащих Красной Армии. «Покой и порядок в тылу — одно из условий наших успехов. Это понимают не только военные, но даже и невоенные. Так обстоит дело».
Черчилль возражал: нынешнее временное правительство Польши представляет менее одной трети польского народа (понимая, что такое заявление голословное, он дважды оговаривался: мол, возможны ошибки). Однако никаких серьезных доводов против сталинских аргументов так и не привел.
Говоря о послевоенной Германии, Черчилль обронил: «Если у нее вообще будет какое-либо будущее».
— Германия будет иметь будущее, — ответил Сталин.
По поводу предстоящих выборов в Польше Рузвельт высказал пожелание:
— Мне хотелось бы, чтобы польские выборы, подобно жене Цезаря, были выше подозрений.
— О жене Цезаря, — отозвался Сталин, — так только говорили. На самом деле у нее были кое-какие грешки.
Пожалуй, Сталин намекнул на так называемые демократические свободы в капиталистических странах, где многое остается на словах. Избирателям предлагается делать выбор между двумя (тремя) буржуазными партиями, выражающими интересы богатых, которые контролируют практически все финансовые и информационные ресурсы.
В Крыму на одном из обедов Черчилль произнес обстоятельный тост:
— Я не прибегаю ни к преувеличению, ни к цветистым комплиментам, когда говорю, что мы считаем жизнь маршала Сталина драгоценнейшим сокровищем для наших надежд и наших сердец. В истории было много завоевателей…
Прервем его монолог. Конечно, «завоеватель» — неподходящее определение для Сталина. Он отказался от политики захвата чужих территорий, концепции мировой революции. Здесь бы вполне подошло слово «полководец» (военачальник, главнокомандующий). Но Черчилль по привычке западных деятелей хотел бы употребить — «диктатор», но остерегся. Итак, продолжим:
— …Но немногие из них были государственными деятелями… Я шагаю по этому миру с большой смелостью и надеждой, когда сознаю, что нахожусь в дружеских и близких отношениях с этим великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру!
Был ли британский премьер искренним, или пытался польстить советскому вождю, сыграть на его честолюбии? Во всяком случае, Черчиллю было важно добиться расположения Сталина в вопросе о разделе сфер влияния.
В ответном слове глава СССР, в частности, сказал:
— В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Быть может, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: «А почему бы мне не обмануть моего союзника?» Но я как наивный человек считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак. Возможно, наш союз столь крепок именно потому, что мы не обманываем друг друга; или, быть может, потому, что не так уж легко обмануть друг друга?
Судя по всему, это высказывание было обращено преимущественно к Черчиллю, который не раз пытался обмануть Сталина. И даже был намек на то, что главная ошибка британского «опытного дипломата» состояла в недооценке интеллекта Сталина, его памяти и сообразительности. В любом единоборстве ложное представление о своем превосходстве грозит поражением.
Сталинская политика была ориентирована не только на текущий успех, но и на будущее своей страны, советского народа. Только этим можно объяснить, например, принятое им решение о мирном использовании атомной энергии и грандиозный план преобразования (восстановления) природы, рассчитанный на многие десятки лет.
В Ялте он сказал своим немолодым союзникам: «Пройдет 10 лет или, может быть, меньше, и мы исчезнем. Придет новое поколение, которое не прошло через все то, что мы пережили, которое на многие вопросы, вероятно, будет смотреть иначе, чем мы. Что будет тогда? Мы как будто бы задаемся целью обеспечить мир по крайней мере на 50 лет вперед. Или, может быть, я думаю так по своей наивности?»