Рудольф Баландин - «Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя
— Почему господин Черчилль отказывает русским в получении германского флота?
— Я не против, — был ответ, -…этот флот должен быть потоплен или разделен.
— Вы за потопление или раздел?
— Все средства войны — ужасные вещи, — попытался схитрить Черчилль.
— Флот нужно разделить. Если господин Черчилль предпочитает потопить флот, — спокойно сказал Сталин, — он может потопить свою долю…
Попытки союзников разделить Германию на самостоятельные провинции вызвали возражение Сталина:
— Это предложение мы отвергаем, оно противоестественно: надо не расчленять Германию, а сделать ее демократическим, миролюбивым государством.
В стане западных союзников сохранялись немалые противоречия. Англия пыталась преумножить свои заморские владения за счет колоний побежденных стран, в частности итальянских. Трумэн хотел обсудить этот вопрос, а Черчилль категорически был против (мол, что мы захватили — все наше). Высказался и Сталин:
— Из печати, например, известно, что господин Иден, выступая в английском парламенте, заявил, что Италия потеряла навсегда свои колонии. Кто это решил? Если Италия потеряла, то кто их нашел? (Смех в зале.) Это очень интересный вопрос.
— Я могу на это ответить, — отозвался Черчилль. — Постоянными усилиями, большими потерями и исключительными победами британская армия одна завоевала эти колонии!
Да, вместо того, чтобы сражаться с немцами в Европе, англичане предпочли несравненно более легкие, не сопряженные с большими потерями операции по захвату итальянских колоний. Сталин ответил:
— А Берлин взяла Красная Армия. (Смех в зале.)
…Во время Потсдамской конференции далеко отсюда, в американской пустыне Нью-Мексико, произошло событие, внесшее коренные изменения в мировую политику. 17 июля Трумэн получил загадочную радиограмму: «Младенцы благополучно родились». Это означало, что прошли успешные испытания атомной бомбы.
Лишь через неделю об этом решено было сообщить Сталину. В перерыве между заседаниями Трумэн, как было заранее условлено с Черчиллем, отвел советского руководителя в сторону и ввел его в курс дела. Черчилль буквально впился взглядом в лицо Сталина, чтобы уловить его реакцию на неприятную для него новость. Обладание «сверхоружием» делало США военным гегемоном в мире.
«Важно было узнать, — писал Черчилль, — какое впечатление это произведет на Сталина… Казалось, что он был в восторге… Такое впечатление создалось у меня в тот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая свершилась, то это сразу было бы заметно… Но на его лице сохранялось веселое и благодушное выражение».
Закончив разговор, Трумэн подошел к Черчиллю и произнес: «Он не задал мне ни одного вопроса».
«Таким образом я убедился, — писал Черчилль, — что в тот момент Сталин не был осведомлен о том огромном процессе научных исследований, которым в течение столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали 400 млн фунтов стерлингов».
Вот уж поистине — на всякого хитреца довольно простоты. Убежденный в своей проницательности, Черчилль и на этот раз осрамился. Возможно, Сталин заметил его пристальное внимание к своей особе и нарочито сохранял видимость полнейшего благодушия.
По свидетельству Г.К. Жукова, сразу же после заседания Сталин в его присутствии рассказал Молотову о разговоре с Трумэном.
— Цену себе набивают, — сказал Вячеслав Михайлович.
— Пусть набивают, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым, чтобы они ускорили работу.
Сталин не только знал, кто возглавляет советский атомный проект, но и был достаточно хорошо осведомлен о сути этих исследований (в отличие от Черчилля, которому, как известно, не давались точные науки). В СССР изучение урана и радия началось по инициативе академика В.И. Вернадского. Были открыты месторождения радиоактивного сырья и начата их разработка. Без этого, конечно же, никакие достижения физиков, химиков и технологов не помогли бы создать атомную бомбу.
Еще в 1940 году в СССР начались исследования, имеющие целью практическое использование атомной энергии прежде всего в мирных целях (именно поэтому в нашей стране была сооружена первая в мире АЭС). А осенью того же года В.И. Вернадский получил из США от сына Георгия, известного специалиста по русской истории, письмо со статьей журналиста У. Лоуренса, в которой говорилось, что в Германии ведутся работы по созданию «сверхбомбы».
Весной 1942 года Сталину о соответствующих работах, которые ведутся за рубежом, доложил Л.П. Берия, а раньше сообщил молодой физик Г.Н. Флеров. В Государственном Комитете Обороны тогда же был обсужден вопрос об организации научного коллектива с целью создания атомного оружия. Сталин выслушал выступающих, походил по кабинету в раздумье (положение на фронте было тревожное) и произнес:
— Надо делать.
…25 января 1946 года Сталин час обсуждал с И.В. Курчатовым не только работы над атомной бомбой, но и развитие науки в нашей стране. Но это уже — другая тема.
«Атомный шантаж», на который очень рассчитывал Черчилль в Потсдаме, не удался. Сталин сделал вид, что не понял, какой грозный козырь получили в свои руки американцы. Когда в августе 1945 года они испепелили два японских мирных города, в считаные минуты уничтожив более 200 тысяч человек, это уже было косвенным предупреждением для Советского Союза.
К тому времени у Черчилля настали черные дни. Прошло голосование в Англии, 26 июля должны были объявить его результаты, и к этому дню он вылетел из Потсдама в Лондон, уверенный в своей победе и в скором возвращении на конференцию. Он распорядился, чтобы в день триумфа в его лондонской квартире был устроен праздничный обед.
Обед состоялся, но настроение присутствующих было похоронное: консерваторы с треском провалились на выборах, и даже большинство солдат не поддержало своего премьера, считавшего себя выдающимся военным лидером. За праздничным столом он сидел подавленный, не в состоянии говорить (а уж он-то любил и умел произносить многословные речи), а его дочери не скрывали слез.
Правительству лейбористов досталось незавидное наследство: послевоенная разруха, начало распада Британской империи (целый ряд входивших в нее стран добились независимости), необходимость предоставить работу огромному числу демобилизованных военных… В то же время многие влиятельные круги, связанные с производством вооружения, были заинтересованы в сохранении напряженности, запугивании своих граждан мнимой советской угрозой.
Зиму 1945/46 годов Черчилль провел в США, где встречался с Трумэном и другими деятелями, вырабатывая единую политику двух стран. Вместе с президентом он прибыл в город Фултон (штат Миссури), где 5 марта произнес программную речь. Она была вызвана объективными причинами: значительным укреплением авторитета СССР в мире, всемирной славой Сталина, увеличением числа социалистических государств и освобождением колониальных стран.
Низведенный с высокого поста Черчилль получил страшный удар по своему честолюбию. Не исключено, что он, любящий почести и стремившийся к вершинам власти, завидовал Сталину. Бывший премьер захотел выйти на ведущее место в мировой политике за счет резкого обострения отношений США и Англии с Советским Союзом. Провозглашая такой курс, он становился неофициальным лидером «западного мира», капиталистических англоязычных держав.
Кто опустил железный занавес?В своей фултонской речи Черчилль реанимировал нацистскую идею, предложив создать «братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке», но вовсе не для культурного сотрудничества, а для создания объединенных англо-американских вооруженных сил. Он указал и общего врага — СССР. «Наша старая доктрина равновесия сил, — сказал он, — является несостоятельной. Мы не можем позволить себе полагаться на незначительный перевес в силах».
Каждому, кто знаком с военной стратегией, прекрасно известно, что небольшой перевес в силах гарантирует успешную оборону, тогда как для наступательных действий требуется значительное преимущество. Следовательно, именно такие действия он имел в виду.
Взаимопонимание с Россией, по его словам, должно «поддерживаться всей силой стран, говорящих на английском языке, и всеми их связями». Причем этого надо достичь незамедлительно, в 1946 году. А для полной ясности Черчилль добавил: «Судя но моим встречам с русскими, я уверен, что они больше всего восхищаются силой».
