Александр Чернобровкин - Каталонская компания
— Есть в городе термы? — спросил я.
— Ага, — глядя на меня посоловевшими от еды глазами, ответил Тегак. — Вон там, — показал он рукой в южную часть города.
— Показывай дорогу, — сказал я.
Мальчишка закинул торбу на плечо и пошел впереди меня по вымощенной улице. Он, видимо, считал, что все обязаны уступать дорогу рыцарю, поэтому пер напрямую. Как ни странно, прохожие отходили в сторону. Если мой слуга ведет себя так, значит, я действительно важная птица.
Термы были старые, римские. Мне показалось, что они стоят здесь с шестого века, если не дольше. Помещения большие, с высокими потолками. Стены и полы украшены мозаикой с морскими сюжетами: Нептун, русалки, дельфины, чайки, рыбы. Везде были заметны признаки разрушения. Нынешние хозяева явно не хотели вкладываться в ремонт. Наверное, бизнес перестал приносить хорошую прибыль. Конкуренты задавили. В прошлом веке ромеи строили общественные бани меньшего размера, более экономные и доходные, чем римские.
Худой и болтливый цирюльник сбрил мне волосы на голове, бороду и усы. Пока он проделывал это, я узнал последние новости, городские и международные, пытаясь при этом догадаться, кто кого породил: цирюльники журналистов или наоборот? Пришел к выводу, что цирюльники делают что-то полезное, а журналюга даже породить ничего хорошего не способен. Городские новости меня мало интересовали, а в мире случилось землетрясение на Крите, умер правитель Фессалии Константин, турки разбили армию Михаила Палеолога, сына императора Андроника, и захватили почти всю Малую Азию, а сам император заключил мир с венецианцами, предоставив им значительные привилегии. Именно эти привилегии больше всего возмущали цирюльника, как будто он был ромейским или хотя бы болгарским купцом.
— Турки и венецианцы захватили всю торговлю на нашем море! — раздраженно воскликнул он и, наложив мне на голову и лицо влажный теплый компресс, пахнущий мятой, дружелюбно, мягким и таким же теплым голосом сообщил: — У меня есть прекрасная мазь для лица. Кожа сразу станет чистой, гладкой, без морщин. Всего два золотых. Или тебе это дорого?
— Мне это ни к чему, — ответил я тоном человека, познавшего на своей шкуре приемы сетевого маркетинга и прочие методы массового оболванивания покупателей.
Цирюльник занялся Тегаком, а я пошел в парную. Надо было, наверное, зайти в нее до обеда, но баня не входила в мои первоначальные планы. Покупавшись в бассейне, лег на мраморный стол массажиста. Это был мужчина среднего роста с длинными и жилистыми руками. Казалось, что они достались ему от другого человека, более крупного. Массаж не сильно отличался от того, какой делали в шестом веке и будут делать в двадцать первом в турецких банях. Благодаря стараниям массажиста, я узнал, что мое тело не только помолодело, но и обрело невиданную с младенчества гибкость. В комнате отдыха, пока ждал, когда наплескается в бассейне Тегак, на меня снизошло умиротворение. Прошлая жизнь показалась такой же далекой и нереальной, как детство. Что-то там было приятное, но это было давно и неправда.
3
Жеребец был гуннской породы, высокий, крупный, темно-гнедой масти, с черными бабками, гривой и хвостом. Ему шел восьмой год. Меня научили определять возраст лошади. Оказывается, именно для этого и смотрят зубы дареному коню. К четырем с половиной годам сменяются молочные зубы и вырастают клыки. Затем возраст определяется по ямкам на резцах в нижней челюсти: на внутренней паре они стираются в возрасте пять-шесть лет, на средней — на седьмом году, на наружной — на восьмом. Дальше в той же последовательности стираются ямки на резцах верхней челюсти. После одиннадцати-двенадцати лет определить возраст лошади практически невозможно. Нрав у гуннского жеребца был спокойный. Глаза показались мне умными. Он продавался вместе с седлом и кожаным нагрудным доспехом, к которому спереди были приклепаны три вертикальные металлические черные пластины, и металлическим черным наголовником, защищающим от ноздрей до ушей. На каждой пластине было нарисовано золотой краской по узкому и высокому кресту, а на наголовнике крестов было сразу три, но поменьше. Нагрудный доспех мои ахейские родственники называли пейтралем, в наголовник — шанфроном. Продавал боевого коня мужчина лет тридцати пяти с печальными глазами, черноволосый и чернобородый, в темно-красной островерхой суконной шапке, белой льняной рубахе с короткими рукавами и темно-красных портах, которые были заправлены в растоптанные черные сапоги с тупыми носами. Из правого рукава выглядывал обрубок руки. Шрамы были свежие. Мужчина стоял справа, продев левую руку в повод, и время от времени похлопывал коня по шее, покрытой черными и коричневыми волосами. Наверное, успокаивал не столько животное, сколько себя, потому что все любовались конем, но никто даже не приценивался. Жеребец косил на хозяина правым глазом, словно соглашался, что он — товар уникальный и дорогой, не каждому по карману.
Солдат всегда узнает солдата, как бы тот ни был одет. Эта профессия накладывает на лицо отпечаток безразличия к смерти, чужой и своей, который видит только обладатель такого же. Глаза у однорукого сразу потеплели. Не только потому, что я был потенциальным покупателем, но и потому, что признал своего. Видимо, ему не хотелось, чтобы четвероногий друг попал в плохие руки, каковыми являлись любые, кроме солдатских.
— Сколько за него хочешь? — спросил я.
— Конь хороший, обученный, не пугливый… — начал хозяин в ответ перечислять достоинства жеребца.
— Я вижу, — остановил его.
— Продаю вместе с доспехом и седлом, — продолжил он и назвал цену, за которую можно купить десять волов.
Уверен, что в Константинополе или другом большом городе, где много военных, такой конь, даже без седла и доспехов, ушел бы на ура по цене двенадцати волов. В Варне, расположенной вдалеке от сухопутных границ и боевых действий, некому было покупать такого. Я понимал, что смогу сбить цену процентов на десять, если не больше. Не стал это делать. У продавца и так кризис. Ему сейчас придется полностью менять образ жизни. Если и была у него какая-то мирная профессия, то с одной левой рукой много не наработаешь. Придется заводить какое-то дело, нанимать рабочих. Да, не позавидуешь ему. С другой стороны — остался жив. Может быть, в том бою полегли все его сослуживцы. Молча отсчитав золотые монеты под жадными взглядами зевак, высыпал их в кожаную сумку, которая висела у мужчины через правое плечо слева.
— Не пожалеешь, — сказал он, передавая мне повод и с грустью глядя на коня.
— Знаю, — сказал я. — Как его зовут?
Мужчина хотел ответить, но передумал:
— Придумай ему другое имя.
Значит, отныне станет Буцефалом.
— Сумку повесь спереди и рукой придерживай, — посоветовал я. — Ничего сегодня не покупай, отнеси деньги домой.
— Ага, — согласился бывший хозяин жеребца и, переместив сумку, как я сказал, пошел с ярмарки быстро и не оглядываясь.
Вьючную кобылу, малорослую, гнедой масти и с белым треугольником на груди, я купил у валаха, одетого, несмотря на жару, в шапку и безрукавку из овчины, мехом наружу. Он видел, за сколько я купил боевого коня, и решил, наверное, что за кобылу отвалю не меньше. Только после того, как я отказался от покупки, догнал меня и уступил лошадь за ту цену, которую готов был заплатить я, то есть в пять раз дешевле, чем обошелся Буцефал. Для кобылы пришлось покупать узду, седло, попону, чтобы на ней мог ехать Тегак, и седельные сумки и большой вьюк, чтобы складывать в них наше имущество. Во вьюк сразу уложили два новых толстых шерстяных одеяла, купленных на ярмарке.
Еще я приобрел степную пику, а вот щит так и не подобрал. На ярмарке в продаже были или дешевые круглые из кожи, натянутой на каркас из прутьев, или большие прямоугольные из дерева, обтянутого кожей и оббитого железными полосами. Пришлось заказывать в городе. Попросил изготовить небольшой, немного выгнутый, пятиугольный, с прямым верхом и пятым углом внизу. Основу сделать из вяза. Металлические полосы прибить по краям и четыре на поле, пересекающиеся в центре в виде «розы ветров». В месте пересечения прикрепить умбон. Загрунтовать и нарисовать мой герб, чтобы лучи совпадали с пересекающимися металлическими полосами. Внутри прикрепить ремни, чтобы вешать щит на шею, дугу, в которую буду вставлять предплечье, и вторую, за которую буду держаться рукой. Мастер со свернутым набок носом, отчего напоминал профессионального боксера, пообещал, гундося, сделать за три дня.
— Соберу к завтрашнему вечеру, но грунтовка и краска будут долго сохнуть, — объяснил он.
Мастеру по изготовлению стрел заказал два колчана по тридцать тяжелых каленых стрел с игольчатыми и бронебойными наконечниками. Легкие стрелы мне не нужны. Не собираюсь стрелять издалека и не прицельно, дразнить противника. Оставил ему одну стрелу, чтобы сделал такой же длины. Для болгарских и половецких луков стрелы делают немного короче, что снижает мощность выстрела.
