Александр Прозоров - Воевода
Узнать ее тревоги до конца Егор не смог, поскольку во двор неожиданно влетели трое хорошо одетых и вооруженных всадников в ярких зипунах, с саблями на поясах, луками и щитами на крупах коней. С усталых скакунов из-под упряжи падала розовая пена, и заводные лошади, по две у каждого, тоже дышали с трудом, высоко вздымая бока.
– Это еще что?! – отпустив жену, шагнул вперед князь. Егор, даром что новичок в этом мире, уже знал, что въезжать верхом на чужой двор – тяжкое оскорбление хозяину дома.
– Постой… – удержала его Елена. – Вестники это. Гонцы.
Гости спешились. Двое остались удерживать коней, один – русый и безбородый, в изумрудно-зеленом зипуне, решительно направился к супругам, на ходу вытягивая из-за пазухи туго свернутую грамоту, скрепленную сургучной печатью.
– Ты, что ли, племянница князя Заозерского Нифонта, Елена, будешь? – поинтересовался гонец. – Письмо тебе от великой княгини Софьи.
– Почему не кланяешься, хам? – холодно поинтересовался Егор. – Почему шапку не снимаешь?
– Не велено! – отрезал вестник и дерзко вскинул подбородок, пытаясь посмотреть на хозяина посада сверху вниз. Получалось плохо. Хотя московский князь и подбирал посланца крепкого и видного, но Егор все равно оказался выше на полголовы и заметно шире в плечах.
Ватажники у стены и ворот зашевелились, стали подтягиваться ближе. Их атамана нагло и публично оскорбляли – и они готовились переломать грубиянам кости.
Елена скрипнула зубами. У нее был выбор: либо оскорбиться, обрить для позора гонцам бороды, выпороть, засунуть грамоту вестникам в пасть и на старых телегах отправить обратно – либо проглотить обиду и послание принять.
Хотя нет, обрить – не выходило. Посланцев великий князь Василий подобрал молодых, с босыми лицами. Только пороть…
Любопытство победило: княгиня протянула руку и гневно вырвала грамоту. Вестник довольно осклабился, отступил.
– Не нужно, – вскинув палец, остановил подобравшихся ближе ватажников Егор. – На кол посадить всегда успеем. Они ведь люди служивые, подневольные. Че велено, то и исполняют. Пусть поперва поедят да отдохнут с дороги. Вижу, торопились как могли. Старательные. Федька, проводи гонцов на кухню! Пусть погреются. Глядишь, шапки и сами попадают.
– Сделаю, княже! – быстро протиснулся вперед мальчишка.
– Сделай, – взял его за плечи Егор, наклонился и быстро шепнул на ухо: – Но с едой не торопись.
Сообразительный паренек чуть заметно кивнул, побежал вперед. Часть ватажников потянулась следом, часть вернулась к воротам. Елена же продолжала крутить в руках грамоту.
– Интересно, почему Софья писала, а не сам князь? Заболел, что ли? – предположил Егор.
– Женщины женщинам пишут, мужчины мужчинам, – пояснила Елена. – Князь же тебе писать брезгует, достойным разговора не считает. За татя обычного почитает, коего и обмануть, и оскорбить, и повесить – не грех. Не к добру…
– Нарывается князь Василий, – рассмеялся молодой человек. – Приключений ищет себе на задницу. Можно обеспечить.
– Ох, Егорушка, – покачала головой княгиня. – Ты, знамо, храбрец известный и атаман признанный. Да токмо рати, равной московской, тебе не собрать. А сила солому ломит.
– Ничего. Ты пока послание прочитай, а я хочу дельце одно провернуть. Может, тоже чего интересного проведаю? – Егор чмокнул жену в щеку и быстрым шагом отправился к темному срубу, примыкающему к главному, теплому дому.
Когда атаман ватаги облюбовал это строение для своих припасов, он не обратил внимания, что печей там нет, а значит, и жить в нем можно только летом. Но теперь было поздно – не таскать же припасы с места на место?
В оружейные комнаты князь заглядывать не стал, сразу спустился в подклеть, отрезал себе от свисающего окорока пару ломтей сала, запихал в рот и, пережевывая, нашел на полках нужный кувшин. Снял, сдернул промасленную тряпицу, принюхался. Удовлетворенно кивнув, отрезал себе еще сальца, сжевал и отправился на кухню.
Здесь, в просторной горнице, ярко освещенной пятью светильниками с бараньим жиром и жаркой из-за натопленной печи, гонцы сидели за столом, на котором не было ничего, кроме огромной миски с сухим горохом. Четверо ватажников – Осип Собачий Хвост, Иван Карбасов, Линь Окунев и Тимофей Гнилой Зуб – сидели на лавке у стены напротив гостей, поглаживая мечи, Федька нетерпеливо приплясывал возле плиты, чуть дальше угрюмо возвышались Антип Черешня и Никита Купи Веник. А вот стряпуха куда-то пропала.
– Чего же вы не угощаете гостей-то? – удивился Егор, тоже присаживаясь к столу и водружая на него мгновенно запотевший кувшин. – Я их карать не собираюсь. Люблю дерзких и храбрых. Может статься, еще и в ватагу нашу позову. Нам бойцы отважные пригодятся. Федька, подай корцы со стены. Ну, и снеди какой-нибудь не помешает.
– Вы же налимов мороженых есть не станете? – Мальчишка моментом поставил на стол четыре ковша. – Они вон токмо оттаивать начали. Котлеты, мыслю, разве к ужину получится слепить. А горох баба Федора еще и не замачивала.
– Ну ладно, тогда так пока обойдемся… – Егор щедро плеснул из кувшина в широкие емкости ароматного напитка, хитро прищурился: – А не жарко ли вам, служивые? Шапки снять не хочется?
Вестники насупились, а старший из них только поправил получше на макушке лисий треух.
– Коли вы, ребята, так простыть боитесь, – участливо наклонился к ним князь, – то хотите, ватажникам велю, они вам шапки к голове гвоздиками прибьют?
Его бойцы с готовностью расхохотались, однако вестники шутки не оценили.
– Да ладно, не бойтесь, – потянулся Егор. – Говорю же, храбрых люблю. Давайте выпьем. Выпьем за отвагу воинов истинных, что любой страх одолеть способны, дабы приказ князя своего выполнить. Я так думаю, пить-то со мной Василий Московский вам не запрещал?
Гонцы переглянулись. Все трое отлично понимали, что ходят по лезвию. Сейчас хозяин посада шутит – но в любой момент может и осерчать. Они ведь по приказу великого князя оскорбили его изрядно. За такое и вправду могут шапки к голове гвоздями приколотить и на кол водрузить да такими назад в Москву и отправить. Перегибать не стоило. Да и выпить с дороги тоже хотелось – какой же мужик в здравом уме от такого откажется?
И потому, пусть и молча, ковши они все-таки разобрали, а когда Егор изрядно отхлебнул, доказывая, что угощение не отравлено, – то и выпили следом, не чуя подвоха.
– Так что, пойдете ко мне в ватагу, храбрецы? – быстро наполнил опустевшие ковши Егор.
– Мы бояре родовитые, – наконец разомкнул уста гонец в зеленом зипуне. – Под руку ушкуйника простого не пойдем. Мы великому князю крест целовали!
– Это верно, клятвы данные надобно соблюдать, – похвалил гостей Егор. – Звать-то вас как, служивые?
– Боярин Софон я, – вскинул подбородок старший. – Скалия Борового сын. Мы уже третье поколение князьям московским службу несем. А это – сын боярский Ануфрий и боярский сын Феофан. Тоже в третьем поколении витязи.
– Ну, давайте! За то, чтобы меч не подвел, конь не оступился и рука твердой оставалась!
Князь отпил на этот раз немного, гости же опрокинули чуть не по полному ковшу, хмелея на глазах.
Все-таки знания двадцать первого века давали пришельцу из будущего неплохую фору. И скованный Кривобоком длинный змеевик, и перегонный куб на треноге работали в холодном срубе безотказно, превращая самую плохую и даже порченную, ни на что не годную бражку в прозрачный, как горный хрусталь, самогон. Отстоянный с березовым углем, слегка разведенный медом и клюквенным морсом, начисто отбивающими алкогольный привкус, он пился легко, как компот, не вызывая никакого подозрения у непривычных к таким крепким напиткам бояр. На пустой желудок, уставшим и без того разомлевшим в тепле гонцам самогон съедал разум со скоростью, с какой бродячий пес заглатывает кусок колбасы.
– Признайте, страшно было, когда я вас на кол обещал посадить? – снова налил самогона по ковшам Егор. – Не хотел бы я на вашем месте оказаться. Нечто охота вам из-за какого-то трусливого Нифонта жизнью рисковать? Я, может, и не самый знатный князь на земле Русской, да ведь он и вовсе полное дерьмо!
– Нифонт возле княгини Софьи крутится да нашептывает, – вдруг проболтался гонец, которого Софон назвал боярским сыном Ануфрием. – Гладкий весь, ровно хорь, и чистенький.
– Не, у него с княгиней ничего срамного нет! – торопливо вскинулся старший вестник. – Да токмо прислушивается она к нему и потом пред князем за него заступается.
– Он что, жив? – не понял Егор, но быстро сообразил: раз возле княгини московской крутится, то явно не в болоте гниет, и вернулся к теме: – Коли не нравлюсь, садился бы князь Василий на коня да и шел сюда с дружиной! Чего витязей таких славных на убой посылать? Давайте выпьем… Федька, капусты нам принеси. И грибков.
– Князь в седло ныне так же легко, как ранее, не садится, – опять проболтался Ануфрий. – Ломота у него в костях, мучается тем изрядно. И ходит с неохотой, и ложку до рта через боль несет, и говорит тихо. В бане каждый день парится подолгу. После бани, сказывают, отпускает.
