Моя чужая новая жизнь - Anestezya
— Нет, но какая разница. Давай, потащили.
Крики брата я услышал ещё на лестнице.
— Я сказал, без моего приказа не стрелять! У нас было перемирие, так какого чёрта ты открыла огонь?
Всё ясно. Катарина как всегда действовала исключительно из своих соображений.
— Они собирались сделать тоже самое, просто я их опередила.
— Ещё раз кто-нибудь посмеет нарушить мои приказы — не посмотрю на тяжёлое время и передам под трибунал. Вам понятно?
***
— Быстрее!
Старое здание, приспособленное под полевой госпиталь не выдержало бомбёжки. Виднелась лишь уцелевшая часть. Во дворе столпились раненые, которые ещё могли передвигаться.
— Эрин? — из моего рта вырвался хриплый шёпот.
Повсюду лежали тела, частично погребённые под грудами осыпавшейся штукатурки. В ручьях крови смешались плоть, кости и осколки кирпича. Я отшатнулся, едва не наступив на чью-то ладонь.
— Боже! — вскрикнул позади меня Вальтер.
— Зови сюда всех, кто может держать в руках лопату, — обернулся я. — Нужно вытащить их отсюда.
Я едва узнал Рени. Её бушлат был в крови, встрёпанные волосы, совсем белые от штукатурки, на грязных щеках — дорожки от слёз.
— Фридхельм! — бросилась она ко мне.
— Я так испугался когда не увидел тебя с остальными, — прижать, заглядывая в родные глаза, почувствовать тепло её объятий — только это сейчас придавало мне сил держаться. — Нужно отправить раненых в нормальный госпиталь. Хотя бы самых тяжёлых.
— Это невозможно, мы должны сейчас вернуться обратно.
— Я сама отвезу их, раздобудь машину.
— Нет, — твёрдо отрезал я. — Это слишком опасно.
— Когда начался обстрел, Кох успел вытащить меня, и его зацепило упавшей балкой, — Эрин отстранилась. — Отвезти его в госпиталь — мой долг.
— Ладно, — сдался я. — Пойдём, поищем машину.
Прознав, что в госпиталь отправляется машина, раненые, словно обезумев бросились, пытаясь втиснуться как можно плотнее.
— Лишь бы по дороге не попали под обстрел, — мрачно сказал Каспер, наблюдая за этим бедламом. Я заметил, что рукав его шинели пропитан кровью.
— Поедешь с ней, — сказал я, открывая кабину.
— Да там царапина, — беспечно отмахнулся он.
— Если вы действительно попадёте в засаду, нужен кто-то, кто сможет отстреливаться, так что садись. Каспер — отличный стрелок, мне так будет спокойнее.
***
— Держись, приятель.
Мне с трудом удалось найти место — весь пол был заставлен наспех сколоченными носилками. Я почувствовал, как меня замутило от запаха крови и гноя. Десятки солдат лежали с оторванными руками, гноящимися ранами, торчащими из животов кишками, едва прикрытыми простынями.
— Напиши моей матери, что я… — Вальтер зашёлся в приступе хриплого кашля.
— Где доктор? — я перехватил мальчишку-санитара.
— Он здесь один и не успевает справляться с таким количеством раненых, — пробормотал он.
Я огляделся, надеясь найти хотя бы Эрин. Вальтера зацепило осколком снаряда. Ему нужна срочно на операцию, но в этом бедламе раненые могут пролежать без помощи не один час. До госпиталя сейчас не добраться, а этот военно-полевой не оснащён ни нормальным оборудованием, ни медперсоналом.
— Где этот чёртов доктор? — я обернулся, услышав, как Шнайдер витиевато выругался. Бесцеремонно столкнув с носилок лежащего в беспамятстве солдата, он осторожно уложил на его место Катарину.
— Дай я посмотрю, — Эрин отодвинула его.
Узнав по окровавленному халату доктора, Шнайдер бросился за ним.
— Быстрее! Сделайте что-нибудь, она умирает!
— Они все здесь умрут, — безучастно пробормотал он.
— Думай, что говоришь! — прошипел Шнайдер.
— Говорю как есть, — резко ответил доктор. — Как я должен оперировать в этих условиях? Нет ни хлороформа, ни морфия — ничего! Даже бинтов и йода не хватает.
— А меня это не ебёт! Ты сейчас же пойдёшь со мной и сделаешь всё, что от тебя зависит, — Шнайдер вцепился в отвороты его халата.
— А ну убери руки, иначе живо пойдёшь под трибунал, — поморщился мужчина.
— Шнайдер, — тихо окликнула Эрин. — Ей уже не помочь.
Доктор высвободился и всё же подошёл к Вальтеру. Быстро осмотрел жуткую рану — у бедняги был разворочен живот — и покачал головой.
Вальтер тихо бормотал:
— Всё, о чём я молил Бога, это вернуться домой. Обнять маму и Эльзу…
— Так всё и будет, — Эрин успокаивающе погладила его по руке.
— Мне страшно, — он вцепился в её пальцы, словно утопающий ищущий спасения. — Посиди со мной…
Я вышел на улицу. Шнайдер ожесточенно чиркал одну спичку за другой, пытаясь подкурить, но ледяной ветер тут же гасил огонь. Я молча протянул ему зажигалку. Не могу считать нас даже приятелями, но сейчас я чувствовал, как острая жалость теснила грудь.
Они с Катариной не выставляли свои отношения. Парни втихаря посмеивались, что грозная фрау любому мужчине предпочла свою любимую винтовку, а Рени порой ехидно утверждала что Шнайдер способен любить только себя, но… Его ожесточённый взгляд и сжатые губы сейчас говорили куда больше, чем любые слёзы.
— Чего уставился? — мрачно буркнул он. — Я не девочка, в утешении не нуждаюсь.
Я молча взял лопату, которые валялись во внутреннем дворе здания — умерших не успевали хоронить. По грубо сколоченным крестам я сообразил, где находилось импровизированное кладбище. Тяжёлый снег поддавался с трудом.
— Иди, я сам справлюсь, — пробормотал Шнайдер, остервенело работая лопатой.
— Будешь до утра долбить мёрзлую землю, — хмыкнул я.
— Как хочешь.
Мы с трудом выкопали яму достаточной глубины, и я отошёл поискать брезент или мешковину. Погибших было столько, что, естественно, их хоронили не в гробах, а порой даже в безымянных могилах. Надеюсь, когда война закончится, мы сможем хотя бы частично забрать их останки в Германию.
— Вот чем заканчиваются любовные истории на войне, — Шнайдер со злостью посмотрел на меня. — Все эти ваши сопливые обещания вечно быть вместе ничего не стоят здесь.
* * *
Файгль положил трубку и какое-то время стоял, глядя остановившимся взглядом перед собой.
— Звонил генерал Штауффенберг. Фельдмаршал Паулюс доложил, что на многих участках фронт разорван. Связь поддерживается только с частями шести дивизий. На северном и южном фронте отмечено разложение дисциплины. Единое управление войсками невозможно. Для спасения оставшихся в живых людей он просит дать разрешение на капитуляцию.
— Что это значит? — недоверчиво спросил Вильгельм.
— Генерал
