Космонавт. Том 3 - Феликс Кресс
Да, сейчас ей больно и страшно. Да, будет непросто. Но у неё обязательно всё получится. Характер-то у Натальи никто не отбирал. А характер у неё — ой-ой-ой. Прорвётся девчонка. Обязательно прорвётся.
Я развернулся и пошёл к казарме. Впереди меня ждало нераспечатанное письмо от Кати, долгие вечерние часы подготовки к экзаменам и долгожданная, маячившая на горизонте поездка домой.
* * *
Мы с ребятами занимались побелкой потолка в казарме и негромко переговаривались. Я стоял на стремянке и старался аккуратно пройтись кистью по углу, где особенно любили селиться пауки.
Рядом, на корточках сидел Зотов и возился с покраской батареи, измазавшись до этого белилами так, что стал похож на печального мима. Кольцов же в это время рассказывал нам о том, как он собирается сдавать первую сессию.
— Так, значит, по матчасти я уже почти готов, — говорил он, оттирая тряпкой пятно краски на полу. — Осталось только повторить конструкцию двигателя. А вот с историей КПСС беда. Столько дат, что голова идёт кругом.
— Главное — не перепутай съезды с пленумами, — посоветовал Зотов, откладывая кисть. — А то наш политрук за подобное уши надерёт так, что мало не покажется.
Я уже собрался сказать Андрею что-нибудь ободряющее, как вдруг дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вбежал запыхавшийся курсант из соседнего взвода.
— Ребята, старшина идёт! — выпалил он и тут же скрылся, словно его и не было.
В казарме на секунду стало тихо-тихо, аж слышно было жужжание мух, а затем со всех сторон послышались сдавленные ругательства. Парни принялись проверять свой внешний вид: кто-то спешно застёгивал гимнастёрки, кто-то пытался пригладить волосы. Двое, стоявшие у окна, в панике попытались вылезти наружу, но их тут же затащили обратно.
— Куда прёте, дураки? — прошипел Зотов. — Он уже на лестнице! Увидит и тогда всем будет хана!
Я не мог сдержать улыбки, наблюдая за этой традиционной реакцией на приближение старшины Глухова. Реакция на его появление была традиционной и предсказуемой.
За время обучения в училище, я успел узнать старшину и проникнуться к нему уважением. Этот человек был феноменом — до мозга костей преданный службе, знающий уставы наизусть и помнивший всех курсантов в лицо и по фамилиям, хотя нас были сотни. Но не было случая, чтобы старшина, повстречав курсанта, не сделал ему замечание. Даже самому дисциплинированному.
В этот момент в казарму вошёл сам Глухов. Он остановился на пороге и окинул всех тяжёлым, изучающим взглядом. Его глаза с ходу выцепили Пономаренко, который в панике пытался проглотить припасённую с обеда булку. Старшина неспешно подошёл к нему.
— Товарищ курсант! — вкрадчиво произнёс он, а затем показал комбинацию из двух пальцев в виде знака V. — Сколько?
Пономаренко с трудом проглотил кусок и сдавленным голосом ответил:
— Два наряда, товарищ старшина…
Глухов покачал головой, при этом его лицо осталось абсолютно невозмутимым.
— Не два, товарищ курсант! А пять римское!
Пономаренко скуксился, но промолчал. Старшина повернулся ко мне.
— Громов! За мной!
— Есть, товарищ старшина! — Ответил я и стал спускаться со стремянки. Отложив кисть в сторону, я последовал за Глуховым.
Когда я проходил мимо ребят, то услышал за спиной вздохи облегчения и один горестный от Пономаренко. Но расслабляться парням было рано. Всем известно, что Глухов любил такие «контрольные» выходы: уйдёт, выждет пять минут и вернётся, чтобы проверить, не расслабились ли мы, сохраняется ли та самая «бравость и молодцеватость», которую он требовал от курсантов всегда. Так могло повториться два, а то и три раза.
За эту привычку его боялись как огня. Встреча с ним почти всегда означала либо «пять римскую», либо копание траншеи «от отбоя и до меня». Поэтому стоило старшине появиться на пороге, всех, кто был в помещении, буквально ветром сдувало. Парни разбегались кто куда. Бывали случаи, когда курсанты спускались по деревьям со второго этажа. А выпрыгнуть из окна на первом этаже и вовсе считалось делом обычным.
Но как ни странно, Глухова не только боялись, но и любили. А ещё его уважали. Он был справедлив, пусть и строг, и никогда не унижал подчинённых. Как и не наказывал курсантов без причины. Его требовательность многим из нас даже помогала. Дисциплина, которую он прививал, потом была полезна и в полётах, и в быту.
Мы со старшиной дошли до кабинета капитана Ермакова. Глухов остановился у двери, постучал и, не дожидаясь ответа, открыл её.
— Заходи, командир тебя ждёт, — сказал он мне и отошёл в сторону.
Я вошёл в кабинет и увидел за столом капитана Ермакова. Командир у нас тоже был примечательной личностью. Высокий, подтянутый и с умными, проницательными глазами. И он тоже любил устраивать нам сюрпризы.
Например, он мог появиться в аудитории к любому установленному только им перерыву и скомандовать нам: «Взвод! Построение перед учебным корпусом на улице!»
После этого мы должны были незамедлительно спуститься и построиться. Затем он нам, как правило, командовал: «С места бегом марш!» При этом сам бежал впереди нас, а мы за ним.
Метров через пятьсот-шестьсот звучала очередная команда: «Противник слева!» Теперь мы должны были прыгнуть в снег и «строчить» кто из чего по штатному расписанию взвода. Кто-то изображал ручной пулемёт: «Тра-та-та-та-та!», кто-то грохает из гранатомёта' «Бух, бух, бух!»
Затем слышалась команда: «Противник уничтожен, за мной!» И мы продолжали нестись по территории училища за командиром, а над нами уже нависает авиация противника и по команде: «Воздух» — мы рассыпались по снегу, ложились на спину и стреляли по самолётам.
После такой зарядки уснуть на занятиях было абсолютно невозможно. В общем, с командиром и старшиной нам повезло. Скучать нам не приходилось.
Я вытянулся в струнку и чётко отрапортовал:
— Товарищ капитан! Курсант Громов по вашему приказанию прибыл!
Ермаков поднял на меня взгляд, отложил бумагу, которую читал, и кивнул.
— Здравствуй, Громов. Вольно. Садись.
Я сел на стул, сохраняя прямую спину. Капитан немного помолчал, собираясь с мыслями, затем сказал:
— Так вот, Громов, вызвал я тебя по вот какому вопросу. Пришло, наконец, распоряжение сверху относительно тебя. Обстоятельства твоего поступления в училище были… необычными. Ты поступил зимой, пропустив общую присягу. Таких случаев до тебя не было, и командование не сразу определилось, как быть. Поэтому ты до сих пор формально остаёшься не приведённым к военной
