Лукоморье - Равиль Нагимович Бикбаев

— Жаль, что вас, Александр Иванович, со мной тогда в Вавилоне[104] не было, — задавив царственное раздражение грустно сказал Македонский, — мне противоядие и промывание желудка, потом диету, а заговорщикам смирительную рубашку и нейролептики. Вся история бы по-другому пошла, а так …

Македонский безнадежно махнул рукой:

— Все пошло по-вашему по-лукоморски через анус,

Взглянул на Пушкина, примирительным тоном, спросил:

— Вами с Боги уже говорили?

Пушкин отрицательно покачал головой.

— Ну тогда Я, — встав с кровати торжественно возвестил Александр Македонский, — Сын Бога, говорю с тобой, Человек и приношу Свои, извинения,

— Расскажите Александру как историку, что Вас больше всего волнует в вашей прошлой жизни, той истории о которой до сих пор спорят специалисты, — попросил Тургенев, Александра Македонского.

Македонский остановившемся взглядом уставился в стену. Он видел, как убивают его отца, как он ведет в бой фалангу, как по его приказу уничтожают людей, как жрецы Египта проводят торжественную жуткую церемонию признания его Сыном Бога, как на крови блистательных побед он подтвердил, что Сын Бога и Владыка Ойкумены. Как сжигал города. Как распинали тех, кто защищал свои дома. Как продавал в рабство женщин и детей. Как убивал своих друзей. Как шел, но так и не дошел до края ойкумены. И как умирал …

— Всё зря, всё зря, — скорбно и тихо сказал он, — Я был соучастником убийства отца[105], он хотел меня изгнать, а родня его новой жены собиралась меня убить, а я хотел жить и править. По моему приказу лишили жизни и искалечили сотни тысяч людей, а я ликовал это были мои победы. Я убивал своих друзей, они хотели оставаться друзьями и соратниками, а мне были нужны только покорные моей царской воле подданные. А потом уже мертвым, когда меня отравили, я видел, как мои ближайшие сподвижники рвут на куски, всё что я завоевал. Я видел как убивали мою жену и сына. Я видел, как убивали мою мать. Всё видел и не мог защитить их. Я видел, как мое тело таскали по гробницам, ему долго не находилось места, последнего единственного места, где я мог обрести покой. Ты думаешь кто это? — неожиданно обратился Македонский к Пушкину, показывая рукой на врача.

— Александр Иванович, — пораженно пробормотал Пушкин, — наш врач,

Македонский захохотал в его глазах горел огонь. Но не огонь безумия, а огонь восторга и неукротимой воли.

На его громкий выкрик и смех в комнату зашли встревоженные санитары, Тургенев остановил их движением руки, а Македонский возвысил голос, обращаясь к Пушкину:

— Это Повелитель Царства Мертвых, — выкрикнул он и в пояс поклонился Тургеневу, теперь он обращался к врачу:

— Благодарю тебя Повелитель! — восторженно сказал он, — Ты дал мне увидеть смерть предателей: диадохи и эпигоны все погибли и сгинули в небытии. Всё их проклятое семя исчезло. Я видел, как корчится от яда последняя из Птоломеев, Клеопатра. А теперь отпусти меня, я устал, я одинок, мне страшно, я каждую ночь вижу как умирают мои родные, эта пытка нескончаема. Ради всех Богов отпусти меня, дай мне покоя.

И Александр Македонский заплакал.

В палату зашла Госпожа Смерть, она была скромно одета в чистую аккуратную медицинскую униформу медсестры, лицо скрыто медицинской маской. Тургенев посмотрел на нее. Госпожа Смерть отрицательно покачала головой.

— Александр, — обратился Тургенев к больному, но вздрогнул Пушкин,

— Вам пора принять лекарство, — предложил врач.

— Значит не отпускаешь? — устало спросил Александр Македонский, сел на кровать и протянул медсестре руку.

Госпожа Смерть, с подноса взяла шприц, через иглу ввела в вену покорному больному лекарство. У того сразу расслабились мышцы лица.

— Отпускать или нет, это не мне решать, — решительно сказал врач, — а суду на основании заключения врачебной экспертизы,

— Ну хоть диету то мне поменяйте, — снова попросил Македонский совершенно здоровым голосом.

— Решение будет принято на основании ваших анализов, — отрезал врач,

— Вот видишь тезка, — сонным голосом сказал Македонский глядя на Пушкина, — вот такой он Аид, а по-вашему Ад,

И неожиданно высоким голосом закричал с открытыми совершенно безумными глазами:

— Меня убивайте, не трогайте маму, оставьте живым сына, не убивайте жену. Не надо…

Посетители вышли в коридор. У Пушкина дергалось лицо и дрожали руки, Владыка Царства Мертвых был спокоен.

— Через пять минут лекарство подействует, и он заснет, — успокоил Пушкина врач.

— А потом? — тихо спросил Пушкин,

— Потом диетический завтрак, прогулка, лечебные процедуры, новый приступ и укол. И так пока Госпожа Смерть не даст ему покоя, увы, но отсюда он не выйдет. Он совершил убийство, экспертиза признала его невменяемым, суд определил его к нам,

— Я хочу домой, — нервно оглядываясь сказал Пушкин,

— Еще одна встреча, — мягко улыбнулся врач, — Вам это будет особенно интересно,

— А Госпожа Смерть, — посмотрел Пушкин на медицинскую сестру, которая стояла рядом, — она за мной?

— А вы тоже ее видите? — удивился Владыка Царства Мертвых и с новым интересом посмотрел на Пушкина:

— Любопытно, весьма любопытно, — отметил он, а потом успокаивающим тоном сказал:

— Не беспокойтесь, сегодня Она не за вами. Госпожа пришла освобождать тех, кто это заслужил,

— Смерть-это свобода? — с сарказмом спросил Пушкин,

— Для многих тут, единственно возможная, — усмехнулся врач и открыл ключом дверь следующей палаты.

Мужчина чуть за сорок, симпатичный, не высокий, плотного телосложения, одетый в не новый, но чистый спортивный костюм и стоявший у окна встретил их жалобой:

— Я Мишке кричу: не убивайте воренка, проклятье на весь род падет, не слышит сопляк, — грустно сказал он,

— Может вороненка, — поправил мужчину Пушкин,

— Я полагал господин Пушкин, что вы лучше знаете историю, — огорченно заметил мужчина, — воренок-это сын Марии Мнишек. Трехлетнего ребенка по решению боярской думы утверждённого царем, удавил палач, Миша мог невинное дитя спасти, но не стал, уж больно он напуган смутой был.

— Мы знакомы? — чуть удивился Пушкин,

— Лично нет, только по портретам, вы жили в царствие моего прадеда Николая Первого, — улыбнулся мужчина, вежливо представился:

— До отречения Милостью Божьей Самодержец Всероссийский Император Николай Второй, а с февраля семнадцатого года просто Николай Александрович Романов,

— Я последний Император из династии Романовых, — сухо сказал он удивленному Пушкину, — проклятье за убитого ребенка и пророчества старцев сбылись, мы Романовы как династия сгинули.

Николай Александрович, шагнул к Пушкину, они были почти одного роста и бывшему Императору было удобно смотреть в глаза поэту, Пушкин хотел и не мог отвести взгляд.

— Всё вышло по-вашему не так-ли, господин Пророк, — с болезненной судорогой сказал Николай Александрович и с чувством процитировал:

Самовластительный Злодей!

Тебя, твой трон я