Дмитрий Бондарь - Другой путь 5 (СИ)
— И что?
— Ты о чем?
— О банках? Платим?
— С ума сошел? - отец оторвался от баранки и недоуменно посмотрел на меня. - За что мы должны платить этим уголовникам? Все, кто к нам приходили, надежно упакованы и изолированы от общества. Лет через шесть-восемь они, конечно, снова окажутся на свободе и снова придут со своими глупостями, ну а мы их снова упакуем.
— И так до бесконечности?
— Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире!
Это правда. У приличного рецидивиста на моей Родине могло быть и пять-шесть ходок за плечами. Зато в благословенной Америке, кажется, уже нашли способ борьбы с рецидивами - на телевидении в многочисленных ток-шоу всерьез обсуждается необходимость давать третий срок всегда пожизненно. Даже если в третий раз ты попал в тюрьму из-за кражи трусов в универмаге. И, как положено в демократической стране, предмет обсуждения уже рассматривался в Сенате. Вот такое вот человеколюбие и гуманизм, избавляющее общество от бунтующих изгоев.
— Помощь нужна?
— Справляемся пока. Сейчас еще всенародно избранный порядок наведет за год-другой и вообще все отлично станет.
— Было бы славно. Куда ты меня везешь?
— Посмотришь, - загадочно ответил отец.
— Что мама?
— Живет. У нее все хорошо. Захар, ты же знаешь, я не люблю об этом говорить.
— Как хочешь. Просто если уж я сам не могу открыто ей помогать, то просто хотел бы знать, что она ни в чем не нуждается.
— Так и есть. И давай, не будем об этом?
— Хорошо, как скажешь, - мне захотелось надуться, как в детстве, но я сразу же отбросил эту глупость в сторону. - Еще что-то интересное есть вне работы?
Отец некоторое время молчал, сосредоточенно вертя баранку, обгоняя еле ползущие по дороге “Жигули” и “Москвичи”. В зеркало заднего вида я заметил, как послушной змейкой за нами следуют два мерседеса с охраной и компаньонами. Скорость выросла уже до ста тридцати, но они не отставали. Попутные машины советских автолюбителей испуганно шарахались в стороны.
— ГАИ не боишься? - спросил я. - Или ограничения отменили?
— Десять долларов решают здесь любую проблему, кроме наезда на пешехода на “зебре”. В этом случае нужна сотня, - зло ответил отец. - Довели страну горбачевские перестройки до… - он произнес что-то длинное на французском, но я четко расслышал только уже знакомые мне раньше la verge, encule и enfant de pute. - Прости мне мой французский.
— У тебя уже получается лопотать как у заправского лягушатника, - изумился я.
— Учимся, дружище, учимся, - рассмеялся отец. - Хороший преподаватель и должная мотивация любого заставят стараться. Соседи в Париже утверждают, что у меня эталонное валлонское произношение.
— Здорово.
— Врут, наверное, из вежливости. Ты про новости спрашивал, а я совсем забыл. Мать твоего дружка Фролова в депутаты подалась.
— Да ладно!
— Точно-точно! На последнем Съезде встретил. Поговорить не вышло, но это точно она. Я ее по родительским собраниям помню.
— Неожиданно. Нужно Серому сказать - пусть порадуется.
— А ты думаешь, он не знает?
— Н-дя… что это я?
Мы не поехали в саму Москву, а свернули куда-то на запад.
— Так куда ты меня везешь?
— Ну вообще-то это должен был быть сюрприз. Просто есть несколько человек, очень хотевшие тебя увидеть…
— Кто?
— Павлов, Изотов.
— Отец, в машинах сзади сидят мои охранники и Вилли с Гвидо. Не думаю, что они должны встречаться с Павловым.
— Отправь их в гостиницу, это не проблема.
— И что они потом расскажут другим? Что какой-то русский бандит встретил меня в Шереметьево и…
— Все продумано, Захарка. Твои люди останутся ночевать в гостевых домиках, Вилли может ехать в Москву, если пожелает. Встретишься со стариками, они расскажут, что на самом деле происходит в высших партийных кругах - знакомые у обоих еще остались при должностях. Лишним не будет. Если ты собрался общаться с назначенцами Баталина, такой разговор будет кстати. Послушай их. После хитромудрых парижан и лондонцев беседа с такими дедами - как глоток свежего воздуха. Я тут недавно подумал…
— О чем?
— О разнице в том, как думают советские люди и их западные визави. Здесь все как-то честнее, проще, понятнее. Парижанин ведь слова в простоте не скажет. Конечно, можно объяснить мою мысль воспитанием, для всех у нас одинаковым, но я думаю, что разница все же в том, что в нашем детстве не было такого количества обезболивающих настоек на основе опия и морфия, чем очень злоупотребляли в Европе и Америке. Это шутка. А со стариками поговори - это нужно всем.
В его словах имелся определенный резон и более возражать я не стал. Еще пятнадцать минут машина колыхалась по дорожным ухабам, потом справа появился высокий забор, над которым шелестели листвой тополя, и вскоре машина остановилась перед металлическими воротами с красной звездой.
— Где это мы? - спросил я, глядя, как раскрываются ворота, разделяя звезду пополам.
— Какой-то правительственный объект, - расплывчато ответил отец. - Не заморачивайся.
Мы въехали на бетонированную площадку во дворе.
— С прибытием, Захар Сергеич! - отец подмигнул мне, заглушил двигатель и выпрыгнул наружу. - Чувствуешь, какой здесь воздух?
— Русский? - предположил я.
— Нет, просто чистый. Просто вечерний чистый воздух. Комаринного звона не хватает.
За нашими спинами припарковались мерседесы Штроттхотте.
Неподалеку выстроилась встречающая делегация человек в пять. Они все были мужчинами примерно одного возраста - сорока-сорока пяти лет, подтянутые, в двубортных костюмах и блестящих лаком туфлях.
За десять минут нас разместили в близлежащих коттеджах, дали время устроиться, и уже через час - после душа и небольшого перекуса - в дверь постучался отец:
— Пошли, парень. Они уже приехали.
Павлов по-прежнему выглядел несгибаемым стариком, знающем об этом мире все-все-все, его рукопожатие было крепким, а шаги, хоть и неспешными, но твердыми. Изотов же сильно сдал: под глазами чудовищные мешки, серая кожа, левая рука заметно дрожит, шаркающая походка - он производил впечатление полной развалины. И, должно быть, заметил изменившееся выражение моего лица:
— Чего скукожился, Захар? Плохо выгляжу? Инсульты никому еще на пользу не шли. Да ты не бойся, я уже выкарабкиваюсь.
Мы с ним обнялись и на меня пахнуло той кислой волной, которая сопровождает давно нестиранные вещи стариков.
— Что ж вы себя не бережете,… Валентин Аркадьевич? - я с трудом вспомнил его имя среди десятка тысяч имен разных людей, встретившихся мне за последние годы.
— Так тебе спасибо, работы теперь столько, что болеть некогда.
— Валентин Аркадьевич нынче консультирует кабинет министров, - шепнул мне на ухо отец. - По вопросам отношений с западными партнерами.
— Лучше, когда работа есть, чем когда ее нет, - ляпнул я первое, что пришло в голову.
Павлов уже добрался до накрытого стола, уселся во главе его и принялся изучать спиртное.
— Это верно, Захар, - мелко закивал Изотов. - По телевизору мне показывают всяких актеров, балерин. В последние годы стало модным брать у них интервью… И ты знаешь, что?
Он взял меня под руку, я повел его к столу.
— Они все как один жалуются на свою жизнь, - дребезжал голос Изотова под ухом, - съемки, спектакли, репетиции, переезды, концерты, - ах, мы так устаем, так много трудимся! Ну не придурки ли? Судьба дала им возможность заниматься самым любимым делом, быть востребованными, дала известность, и эти клоуны еще имеют наглость плакаться, что слишком много работы? Десятки тысяч других людей вынуждены заниматься черт те чем - без всяких надежд на удовлетворение от работы, на признание, на мало-мальскую благодарность! И никто слезы по телевизору не размазывает! На днях слушаю одного деятеля - ему в октябре пришлось перед камерой в море нырять. Несколько дублей. Он искренне считает это подвигом! Помню на строительстве “Уренгой-Помары-Ужгород” мой сын трое суток в болоте провел, по грудь в жиже, тоже в октябре. Этого бы актеришку туда, да чтобы знал, что ни одна собака его “подвига” в жизни не вспомнит! Посмотрел бы я на этого шута.
— Ну, Валентин Аркадьевич… такой вот мы создали мир. Лицемерие в основе всего, - сказал я, усаживая его на стул. - Мы можем с экранов телевизоров обличать грязных наркоторговцев и спонсировать опыты по созданию анаболиков. Это просто бизнес. Торговля лицом, торговля интересной жизнью. Америка тратит на лекарства ровно столько же денег, сколько весь остальной мир, но разве американцы самые больные люди? Может быть, они живут дольше всех? Нет. Просто бизнес - чтобы что-то продать дорого, нужно объяснить людям, что оно дорого стоит. Лжец и лицемер получают все! И ваши балерины с актерами это понимают лучше многих ваших экономистов…
— Ваших? - переспросил Павлов. - Совсем капиталистом стал, да?
— Не без того, - согласился я. - Бытие определяет сознание.
— За встречу? - предложил отец, покачивая в руке бутылку армянского коньяка.
