Ювелиръ. 1809 - Виктор Гросов
— А остаться в нынешнем положении она не может, — продолжал я, загибая пальцы. — Слухи уже поползли. «Молодая вдова в доме богатого холостяка». Эта грязь липнет не только к ней, но и к ее дочери. Выбор у нее небогатый: либо любовь и статус ценой потери себя, либо свобода и любимое дело, но с клеймом позора. Было бы мне все равно на нее, я бы не забивал себе голову, но она часть моего дела. Часть «Саламандры». Она мне дорога.
Я развел руками, признавая поражение.
— Я технарь, Элен. Я могу решить задачу с сопротивлением металла, с огранкой камня. Могу придумать, как скрыть дефект в сапфире. Но здесь… здесь я не понимаю что делать. Это сословный капкан — ситуациия, из которой по правилам выхода нет.
Элен минуту смотрела на меня своим пронзительным взглядом, в котором отражались блики свечей. А затем ее губы тронула странная улыбка, лишенная бабьего сочувствия, скорее хищная, предвкушающая.
— Ох, Гриша… — протянула она с легкой снисходительностью. — Ты гений, тут двух мнений быть не может. Ты видишь душу камня. Но в людской породе ты порой слеп.
Она улыбнулась.
— Ты уперся лбом в крепостную стену и пытаешься ее проломить, набивая шишки. А в двух шагах — открытая калитка.
— Чего? Какая калитка? — я нахмурился, не улавливая хода ее мысли. — О чем ты?
— Именно. Ты путаешь понятия, мой милый. Это не трагедия, это задача. И решение очевидно. Ты смотришь на ситуацию снизу вверх, как добропорядочный мещанин, который боится нарушить писаный закон. А нужно смотреть сверху вниз. Как аристократ, который знает: законы пишутся для толпы, а правила существуют, чтобы мы их изящно обходили.
— И каков же маневр?
Элен отрицательно покачала головой.
— Не так быстро, — она прищурилась. — Сведения — самый дорогой товар на рынке, мастер. Ты сам это подтвердил. Я знаю, как разрубить этот гордиев узел, даже не касаясь меча. Я знаю схему, при которой и волки будут сыты, и овцы целы. Твоя Варвара получит и мужа с гербом, и любимое дело, и уважение света. Полный пакет.
Я подался к ней, ловя каждое движение ее лица. Я даже начинаю понимать тех, кого убалтывает эта женщина. Умеет же. Профи.
— Как?
— А какова моя комиссия? — она лукаво улыбнулась, наматывая на палец край батистовой простыни.
Я смотрел на нее и понимал: она играет. Шутница… Но она действительно видит лазейку там, где я вижу только гранит сословных предрассудков.
— Все, что захочешь, — ответил я серьезно. — В пределах физических и финансовых возможностей.
— Возможностей… — она театрально вздохнула. — Какой же ты скучный, когда дело касается сделок. Ладно. Скажи мне только одно: ты ей доверяешь? Этой Варваре?
— Как самому себе, — ответ вылетел мгновенно, без сомнений. — Варя держит ключи от казны «Саламандры». Она знает движение каждого рубля. При желании она могла бы пустить меня по миру за неделю, но преданность — ее главный порок.
Элен удовлетворительно кивнула. Сменив позу и подобрав под себя ноги, она окончательно растеряла сходство с томной любовницей, превратившись в генерала над картой боевых действий.
— Тогда зри в корень. В чем трагедия Варвары? В ее статусе. Она — наемная. Она служит за жалованье. Для дворянского сословия это клеймо, разновидность лакейства. Супруга боевого офицера, столбового дворянина, не может стоять за прилавком или вести гроссбух за зарплату, даже если эта зарплата превышает генеральский оклад втрое.
Она выдержала театральную паузу.
— Однако дворянину вовсе не зазорно владеть делом, Гриша. Взгляни на Демидовых. На Строгановых. На Гончаровых. Кто они? Заводчики. Промышленники. Они не стоят у горна, не марают руки углем — они владеют рудниками, печами, мануфактурами. И это почетно. Это служение Отечеству на ниве коммерции. Ни у кого язык не повернется назвать графиню Строганову торговкой, хотя ее бриллианты куплены на деньги от продажи соли и железа.
Лоб сам собой пошел складками.
— Ты предлагаешь мне подарить ей завод? У меня его нет. Есть мастерская и лавка.
— У тебя намечается создание ювелирной империи, — парировала Элен жестко. — Дроби ее. Выдели часть. Что там у вас сейчас на взлете? Те самые самописцы?
— Перьевые ручки с резервуаром, — уточнил я, начиная улавливать направление ее мысли. — Кулибин наладил поточную линию. Готовы выпускать их тысячами. Иван Петрович уже планирует еще один цех.
— Не цех, — ее палец предостерегающе взлетел вверх. — Мануфактуру. «Императорская привилегированная мануфактура стальных письменных приборов». Чувствуешь разницу? Звучит как музыка, как титул.
— Звучит дорого. И солидно.
— Вот и сделай ее хозяйкой этой мануфактуры. Не управляющей, не приказчицей, а владелицей доли. Компаньоном. Пайщиком.
Элен подалась вперед, ее глаза загорелись.
— Сделай ее равной, Гриша. На гербовой бумаге. Пусть она будет не той, кто исполняет приказы за деньги, а той, кто их отдает по праву. В наше время женщина-промышленник — это скандал, не спорю. Это дерзость, пощечина общественному вкусу. На нее будут коситься в ложах театра. Но это уже не позор лакейства. Это эксцентричность богатой дамы. Причуда. А свет прощает эксцентричность, если за спиной дамы стоят серьезный капитал и твое имя Поставщика Двора.
Мне не очень нравилась эта идея, ведь в соавторах патента я оказался по воле Кулибина и никакого отношения к его цеху не имел. Это его проект. Но сам концепт, идея мне понравились. В этом было что-то действительно интересное.
Я смотрел на нее, чувствуя, как в мозгу с тяжелым скрежетом проворачиваются жернова понимания. Схема была изящной.
— А Воронцов…
— И Воронцов примет это, — отрезала она. — Ему даже будет лестно. Его жена — не бесприданница, которую он облагодетельствовал, а состоятельная женщина, партнер Поставщика Двора. Это придаст ей веса. И никто, слышишь, никто не посмеет назвать ее содержанкой.
Глава 14
Утро было непривычно ясным, правда мороз щипался, вгрызался в кожу. Над горизонтом висело солнце — начищенная латунная монета. Распоряжение заложить открытые сани казалось единственно верным: ледяной ветер лучше любого лекарства выдувает из головы лишние мысли.
Варвара Павловна появилась на крыльце ровно в девять, синхронно с боем часов. В строгом суконном пальто, шляпке без вуали и с наглухо спрятанными в муфту руками, она напоминала траурную статую. Выражение лица исключало мысли о прогулке — с таким видом всходят на эшафот или входят в зал суда для оглашения приговора.
— Доброе утро, Григорий Пантелеич, — поприветствовала она меня.
— Доброе, Варвара Павловна. — Я подвинулся, освобождая место, и трость с серебряной саламандрой на набалдашнике привычно легла мне на колени. —
