Ювелиръ. 1809 - Виктор Гросов
— Я превратил фатальный изъян в ювеирное достоинство. Теперь это две идеальные створки, скользящие по золотым направляющим. Механика вместо неподвижности. Я не стал бороться с природой камня, Элен, я заключил с ней мир.
Она смотрела на меня, как смотрят на сумасшедшего алхимика, у которого вдруг получилось золото. В ее взгляде смешались страх и восхищение.
— Ты… ты чудовище, Гриша, — прошептала она. — Ты держишь в напряжении весь двор, а сам уже все сделал? Распилил и собрал?
— Я мастер, — я пожал плечами, потянувшись к своей трости с набалдашником-саламандрой. — Мое дело — удивлять и выживать.
Она медленно покачала головой.
— Я думала, ты просто талантливый ремесленник. Самородок, которому повезло попасть в милость. А ты расчетливый игрок.
В этот момент в голове зародилась мысль, которая касалась не камня, не Сперанского, а женщины, сидящей передо мной в облаке сбитых простыней. Красивая, умная, страстная. Хозяйка самого влиятельного салона столицы.
Откуда, черт возьми, она знает такие подробности?
Сперанский обронил фразу в узком кругу? Допустим. Но детали? Пофамильный список врагов, градус ненависти в Синоде, точные суммы ставок в Английском клубе? Она знает, о чем шепчутся лакеи в прихожих, о чем говорят секретари, пока их патроны подписывают бумаги, о чем думают жены министров, примеряя новые платья.
Сплетни? Нет, это слишком точно для базарного шума. Сплетни — это мутная вода. То, что она выдает мне, — это отфильтрованный, чистый сгусток фактов.
В памяти всплыли ее небрежные фразы о французском после Коленкуре, точные характеристики Дюваля, осведомленность о моих проблемах с казначейством еще до того, как о них узнал я сам.
Такое ощущение, будто ее салон — это биржа тайн. Паутина. Сюда слетаются все: от болтливых корнетов до мрачных чиновников. Опьяненные вином, картами и уютом, очарованные хозяйкой, они теряют бдительность. Языки развязываются, секреты выливаются вместе с шампанским, а Элен просто собирает жатву.
Но все же… Здесь должна быть система. Не может один человек держать весь этот массив данных в голове. У нее обязаны быть уши и глаза — те самые незаметные лакеи, горничные, кучера, которых никто не берет в расчет. Должен быть кто-то, кто сводит эти ручейки слухов в одну полноводную реку.
Или… этот «кто-то» — она сама? Глава собственной тайной канцелярии?
Я посмотрел на нее новым, сканирующим взглядом. Не как на любовницу, а как на главу теневого ведомства, работающего под идеальным прикрытием будуара.
Она перехватила этот взгляд. И вдруг произошло то, чего я, привыкший к ее маске «железной леди», никак не ожидал.
Элен смутилась.
На ее алебастрово-бледных щечках проступил легкий, предательский румянец. Она отвела глаза, нервным жестом поправила бретельку сорочки, словно пытаясь прикрыться от моей догадки. «Черная вдова», способная одним прищуром осадить нахального генерала, сейчас выглядела как гимназистка, пойманная с запрещенным письмом.
— Что? — спросила она чуть резче, чем следовало, выдавая нервозность. — Почему ты так смотришь? Я не нравлюсь тебе?
— Нет, — медленно произнес я. — Ты безупречна. Просто я вдруг осознал, с кем на самом деле делю постель.
— И с кем же?
— С самой опасной женщиной Петербурга. Ты знаешь всё, Элен. Ты владеешь тайнами, которые не снилась иным министрам.
Она замерла, превратившись в статую. Румянец стал ярче, но подбородок упрямо вздернулся.
— Ты преувеличиваешь, — буркнула она, избегая прямого контакта. — Женщины любят болтать. А мужчины, особенно при мундирах, любят хвастаться — болтать еще больше. Я просто… внимательная слушательница.
— Внимательная, — эхом повторил я, не скрывая иронии. — Это слишком мягкое слово. Ты держишь руку на пульсе Империи, моя дорогая. И этот пульс оказывается бьется в твоем доме.
Она вскинула голову, и в глазах, сквозь смущение, прорезался стальной блеск вызова. Маски были сброшены.
— И что с того? — голос зазвенел напряженной струной. — Знание — это оружие, Гриша. Ты куешь металл, создаешь машины, а я собираю слова. В нашем мире без оружия не выжить, тебя сомнут и не заметят. Особенно женщину, которая осталась одна против стаи волков.
— Я не сужу, — сказал я мягко, накрывая ее холодную ладонь своей. — Я восхищаюсь. Искренне. Мастер мастера видит издалека.
Напряжение покинуло ее тело так же резко, как и появилось. Плечи опустились, дыхание выровнялось.
— Спасибо, — тихо, почти шепотом произнесла она. — Я боялась, что ты решишь… что я использую и тебя. Что ты просто…
— А ты используешь?
Она посмотрела мне в глаза — открыто, без кокетства.
— Нет. С тобой я отдыхаю. Ты — единственная комната в этом городе, где у стен нет ушей. Единственный, кто не пытается купить мои секреты или продать мне свои подороже. Ты просто… есть.
Это было самое честное признание, на которое способны такие люди, как мы, заброшенные судьбой.
— Я рад, — сказал я. — Потому что мне тоже нужен отдых. И совет.
— Совет? — переспросила она, чуть склонив голову к плечу. Тяжелый локон шелком скользнул по ключице.
— Именно. Я шел в твою берлогу за мудростью оракула, а угодил в лапы к медведице. Которая затащила меня в постель и едва не съела.
Элен фыркнула. Напускное смущение испарилось, уступив место искреннему веселью. В уголках глаз собрались лучики морщинок — единственная печать, которую время и опыт посмели поставить на ее лице.
— Медведица? — ее смех рассыпался серебром по полумраку спальни. — Ох, Гриша… Тебе срочно нужен учитель изящной словесности. Или поэт. Сравнивать даму с диким зверем — это… mon dieu, это так по-русски. Впрочем, аллегория не лишена меткости. Я действительно умею кусаться, если меня разозлить. И ревностно охраняю свою территорию.
Она потянулась, грациозно выгнув спину — довольная, сытая хищница, переваривающая ужин.
— Ладно, мой медведь. Выкладывай. Какая буря прибила твой корабль к моим берегам посреди ночи, заставив забыть о приличиях?
Игривость слетела с меня. Я повернулся к ней.
— Беда не моя, — произнес я. — Но она бьет по моим людям. И я не вижу решения.
Скрывать детали не имело смысла, поэтому я выложил перед ней историю Воронцова и Варвары. Описал тот тупик, в который они загнали сами себя и который я вынужден был наблюдать ежедневно.
— Там искрит так, что воздух плавится, — говорил я, не отводя взгляда от пляшущего огонька свечи. — Алексей сделал предложение. По всей форме, честь по чести. Но Варя… она отказала, точнее, взяла паузу. Она умная девочка и прекрасно понимает цену. Став законной женой, она обязана будет покинуть «Саламандру». Таков закон света. Ей придется превратиться из творца в деталь интерьера. В красивую, молчаливую мебель, которая умеет вышивать гладью и разливать чай гостям. Для нее это не брак, а медленная смерть души.
Элен слушала,
