Флот решает всё (СИ) - Борис Борисович Батыршин
Официальный визит не затянулся. Выбравшегося из шлюпки офицера провели в крепость, где его принял Ашинов. По такому случаю он нарядился в парадный бешмет с серебряными газырями, наборным пояском, на который он для пущей убедительности нацепил кинжал в чеканных, выложенных бирюзой ножнах. Остелецкий присутствовал при беседе, чтобы, если возникнет необходимость, образумить «вольного атамана» — зная его неуёмную натуру, штабс-капитан опасался, что беседа быстро превратится в фарс, а то и склоку.
И ведь не ошибся! Гость, предъявивший в качестве верительных грамот послание к Ашинову от губернатора Обока, потребовал: во-первых, прекратить терроризировать местное население (далее следовал список обид, причинённых новомосковцами окрестным племенам); во-вторых, очистить незаконно занятую крепость (на стол легла копия документа, подтверждающего приобретение Сагалло французским правительством) и вообще, убраться с подконтрольных Франции территорий.
На это требование (довольно наглое, как отметил про себя Остелецкий, хотя и не лишённое оснований) «вольный атаман» ответил, что владеет крепостью и этими землями по праву, на основании соглашений, заключённых с чернокожими владыками. Возможно, он полагал, что знакомство и даже дружеские отношения с некоторыми весьма известными представителями французского общества — достаточный залог безопасности как его самого, так и основанного им поселения, а резкую реакцию губернатора Обока относил на счёт несогласованности действий колониальных властей с политикой метрополии. А может, дело было в невероятной самоуверенности «вольного атамана» — качестве, неизменно выручавшем его в коридорах российской власти?
Так или иначе, француз, видимо, готовый к такому ответу, предложил Ашинова уладить разногласия с губернатором лично — для этого «вольному атаману» предлагалось незамедлительно отправиться в Обок на борту «Пэнгвэна». Авизо, заверил офицер, готово выйти в море, и уже через считанные часы monsieur ataman будет побеседовать с губернатором в его особняке.
Реакция Ашинова (успевшего перед встречей с посланником приложиться к полуштофу «казёнки») оказалась именно такова, какую и ожидал Остелецкий. Для начала, атаман матерно обругал французский авизо — «вы бы ещё рыбацкую шаланду за мной прислали!» — после чего наотрез отказался куда-то плыть.
— Если вашему губернатору охота посмотреть на русских, пусть сам к нам и едет! — заявил он и тут же, без перехода, предложил посланнику отобедать чем Бог послал, особо упирая на достаточное количество водки, которую по его словам «вы в своих Парижах в жисть не нюхали!»
Офицер, несколько шокированный подобным обращением, от застолья отказался — и потребовал хотя бы спустить поднятый а башне флаг.
— Ещё чего! — разозлился «вольный атаман». — Мы есть российские подданные, и спускать флаг по требованию всяких заграничных шаромыжников не обязаны. А, ежели вам надо свой флаг поднять, тут пустого места навалом!
И ткнул пальцем в россыпь камней и песка недалеко от крепостной стены.
Остелецкий попытался принять участие в разговоре, но Ашинов уже никого не слушал. Велел подать перцовки, набулькал полные стаканы и себе и обоим собеседникам, после чего завёл привычную историю — заговорил о поддержке, которой его предприятие пользуется у российских властей, вплоть до самого государя императора. Упоминая о венценосце, «вольный атаман» почтительно понижал голос и указующим жестом поднимал палец к потолку.
Но посланника французского губернатора эти разговоры не впечатлили. Убедившись, что проку от дальнейшего его пребывания в Сагалло не предвидится, он встал и начал прощаться. Ашинов, успевший уже изрядно догнаться перцовкой, ответил малоцензурным бормотанием, самым приличным из которого было "…катитесь вы к своей парижской богоматери!..' Остелецкий не знал, то ли хвататься за голову, то ли бежать прочь от срама, то ли опустошить один за другим пару стаканов горькой — потому как хуже уже не будет, ибо некуда. Разозлённый, моряк, сумевший, однако, удержаться, в рамках дипломатического протокола, покинул крепость и вернулся на «Пэнгвэн», а «вольный атаман» делал вслед ему со стены неприличные жесты. На этот раз обошлось без салютов; авизо поднял пары и двинулся к выходу из бухты.
И — вот результат. Плывущий над бухтой дым, взбаламученная вода, плавающие среди обломков головы тех, кому повезло уцелеть, глухой гомон собравшейся на берегу толпы — и никакого, ни малейшего представления о том, что делать дальше. Французы, как ясно осознавал Матвей, не простят гибели своего корабля — а противопоставить орудиям эскадры и штыкам иностранных легионеров, из которых состоит гарнизон Обока, новомосковцам, по сути, нечего. Да и затевать конфликт, чреватый серьёзными дипломатическими осложнениями с одним из союзников Российской империи, не имея на это никаких полномочий — не приведёт ли это к тому, что вместо абиссинской «вольной станицы» они проведут последующие несколько лет своей жизни даже не во французской тюрьме, на сибирской каторге?
— Ну, что скажете, друзья? Событие, сами понимаете, чрезвычайное, и очень крепко нам аукнется, причём в самое ближайшее время.
Они собрались всего через час после трагедии в заливе, и не в полном составе, отсутствовал медик Тимофей, отказавшийся оставить раненых. В последний момент явился унтер Осадчий — пахнущий морской водой, с мокрой шевелюрой и бородой, и очень, очень недовольный.
— Полагаете, Вениамин Палыч, наши пропажи как-то с этим связана? — спросил Матвей. Штабс-капитан ввёл в своём «штабе» армейские порядки, согласно которым на подобных советах первым высказывался младший по званию.
— Чудак человек, а с чем же ещё? — ухмыльнулся землемер. — Не само же это корыто взлетело на воздух, наверняка кто-то позаботился. А динамит и твоя гремучая ртуть для того и служит, чтобы взрывы устраивать!
— Погодите, Егор, не так всё просто… — Остелецкий поднял руку, и землемер со стуком захлопнул рот. — То есть, вы правы, конечно, связь напрашивается сама собой. Я готов поверить, что злоумышленник изготовил из краденых компонентов запал, соорудил динамитную бомбу, вроде той, которой взорвали государя императора… Но вот дальше-то что? Подплыл на лодке и швырнул бомбу в борт «Пэнгвэна»? Матвей Фаддеич, поправьте, если я ошибаюсь: для того, чтобы запал сработал, ему нужно сильное сотрясение?
Матвей оживился. И дело было не только в обращении по имени-отчеству, которое ему нечасто доводилось слышать в свой адрес. Юноша знал, что с химией и взрывным делом Остелецкий знаком не хуже, а, пожалуй, что и лучше его — однако же, обращается за подтверждением, значит, ценит его мнение, уважает. Надо было соответствовать, так что, прежде чем ответить, молодой человек солидно откашлялся.
— Именно так, Вениамин Палыч, всё правильно. Без сильного сотрясения никак не обойтись — например, кинуть свёрток с бомбой под ноги жертве, на мостовую или в окно проезжающей кареты. Если швырнуть с размаху о борт судна — тоже сойдёт. Надо только, чтобы свинцовый грузик сдвинулся достаточно резко, чтобы раздавить стеклянную трубочку с кислотой, и…
— Спасибо, подробности можно опустить. — Остелецкий перебил мягко, но решительно. — Я в общих чертах представляю себе устройство запала. Но в таком случае выходит, что наш подрывник — самоубийца?
— Вот уж вряд ли… — землемер покачал головой.– Это же не наши товарищи из 'Наро…
Закончить опасную фразу штабс-капитан ему не дал.
— Это я и имел в виду. Ладно, от господ народовольцев можно было ждать подобного самопожертвования — но у нас-то налицо игры с политическим подтекстом, и играют в них никак не революционеры, а шпионы, секретные агенты. А среди этой публики фанатиков не держат — поверьте моему жизненному опыту…
Матвей едва не поперхнулся — выходило, что Остелецкий только почти прямо признал, что является разведчиком, шпионом. Впрочем… разве в этом были сомнения?
— Вашсокобродие, позвольте? — прогудел Осадчий.
— Говорите, унтер. — штабс-капитан кивнул, не отрываясь от набросанной карандашом схемы бухты с отмеченным местом гибели «Пэнгвэна».
— Воришка энтот — он ведь не только динамит стащил, но и маску и водолапти стащил, верно?
Остелецкий поднял на него глаза — острые, пронзительные. Осадчий, поймав взгляд начальства, крякнул и отвёл глаза.
— Я так думаю, вашсокобродь: подплыл он к борту под водой, с дыхательной трубкой и маской, бомбу с собой тащил. От воды её укупорить нетрудно, А там — нырнул, подплыл к гребному колесу и прицепил к плицам бомбу на лине. Французы — они ведь взорвались, как только с якоря стали сниматься?
— Да, так и есть… медленно произнёс
