Андрей Архипов - Поветлужье
— Коли осталось у тя в голове что, окромя прусака, то можем и порешать, — ухмыльнулся Антип. — А скажи вот мне, пошто ты с охотничками буртаса таскаешь полоненного?
— Пошто? Помнишь ли, что оба пленника умеют слегка говорить по-нашему? Тот, который десятником сказался, с полоненной словенкой жил несколько лет, а второй оказался племяшом его. Правда, последний совсем непонятно временами лопочет, но все равно повезло нам с этим негаданно, потому что их знание нашего языка нам вполне может пригодиться. Как еще с пленными объясняться, если такие у нас будут? Однако держать при этом их лучше отдельно, поскольку дорожат они друг другом... Помнишь, как старший беспамятного младшего взялся выхаживать?.. — Дождавшись утвердительного кивка Антипа, Иван продолжил: — Вот пока они раздельно находятся, то не так опасны. Я ведь буртасскому десятнику объяснил, когда по душам говорили, что если один сбежит, то второго сразу прирежем...
— И прирежешь? — равнодушно задал вопрос охотник.
— Да вряд ли, хотя... Зависит от того, какую беду побег нам тот сулить будет, может, и придется. Ну ладно, заговорились мы с тобой, пойдем все-таки к охотникам нашим...
* * *Ночью на реке тишина почти никогда не бывает полной. Даже если ветер только начинает чуть-чуть колыхать кроны деревьев, то речная вода, словно ласковая кошка, сразу подставляет свой нежный покров под его чуткие пальцы. Волны бьют о берег с мерным тактом, пытаясь взобраться по песочку, по раскинувшимся корягам и обнаженным корням мокрой травы, тихо отступая потом вместе с шелестящими песчинками. Тихий шорох успокаивает и навевает дремоту, заставляет смежить глаза и не обращать внимания на звуки, которые не выбиваются диссонансом из общей мелодии. Если пристроиться в этот такт, вклиниться в общее звучание, то можно притвориться даже плеснувшей спросонья рыбой. Главное — не опоздать внести свою лепту вовремя, иначе где-то в стороне ворвутся в мелодию новые жесткие звуки железа, а ты, слившись с природой, застынешь негромкой фальшью во внезапно выбившемся из ритма проснувшемся мире. Главное — никого не опередить, иначе в той же стороне выбьются из гармонии такие же, как ты, неслышимые тени, и этот мир взорвется яростными криками боли и смерти твоих друзей и родичей... Кажется, все. Да, точно, все. Гармония кончилась, начался хаос. Можно действовать.
Упал прямо в костер, разожженый на берегу, ненадолго подошедший к нему дозорный. Его сотоварищ захрипел в кустах, не успев подать сигнал опасности. Вспенились барашками волны под ударами гнущихся весел, и на берег вывалились вымазанные грязью полуголые фигуры, тут же кинувшиеся к начинающей просыпаться лодье. Они в мгновенье ока вспорхнули на борт и широко раскинули капроновую сетку, в которой сразу запутались метнувшиеся навстречу тени. Тут же на эти пойманные в силки полусонные тела обрушились глухие удары обухами топоров, которые заставили поникнуть раскоряченные фигуры. Следом по сброшенным на берег мосткам взбежали копейщики с укороченными сулицами, выставив жала в сторону тента, под которым и скрывалось то, ради чего эти люди рисковали сейчас головами. Им уже подсвечивали на удивление быстро разожженными факелами, поэтому четыре человека во главе с Пычеем без опаски двинулись по центру лодьи, выискивая среди просыпающихся людей тех, кто мог бы оказать сопротивление. Несколько слов старосты — и радостные возгласы привязанных, лежащих вповалку баб сменились кивками на корму. Оттуда в этот момент двое неодоспешенных воев бросились за борт, а один, одетый, несмотря на ночное время, в богато изукрашенную кольчугу, совершил попытку нацепить тетиву на вытащенный из налучья лук. Он даже успел его вскинуть, однако в это же мгновение до него долетели две с силой брошенные сулицы. Первое копье скользнуло по рукаву кольчуги и бессильно вонзилось в один из разбросанных здесь тюков, а вторая сулица воткнулась в бедро. Воин взвыл и выгнулся в истошном крике, однако был тут же безжалостно пронзен подбежавшими отяками. Спустя несколько секунд установившуюся тишину прервал донесшийся из-за борта всплеск весел и негромкий голос, позвавший Пычея. Староста перегнулся, выслушал доклад и обернул покрытое полосами грязи лицо назад.
— Не ушли и те двое. Закончили мы тут. Далее как сговаривались?
— Да, сбрасываем лодью на воду и идем на подмогу в селение ваше, — скороговоркой произнес Иван. — Тут оставь пять лучников, больше не надо. Заводь тихая, течением не унесет, а если что случится, то сумеют отбиться... Волнуюсь я: в селение ваше одну молодежь отправили.
Рать, достигшая без малого полусотни человек, была разделена на две неровные части. Первая, в количестве двадцати наиболее опытных отяцких охотников, брала штурмом лодью. Это был ключевой момент народившегося плана. Даже если не получится взять селение с ходу, то захватчики лишались средства передвижения. И куда тогда они денутся из глухих лесов Поветлужья? Во вторую часть включили всех одоспешенных отяков, оказавшихся сплошь безусыми молодыми воинами. Их не стали брать на штурм речного "коня". Зачем? Чтобы они гремели там своими железками? Лучше уж пусть примут участие в налете на родной гурт. А чтобы не наделали глупостей, им придали неполный десяток переяславцев, задачей которых было рассеяться вдоль тына, а потом, с помощью приставных, наспех собранных на переправе жердяных настилов одоспешенные переяславские охотники должны были взобраться над изгородью и выцеливать пробегающих ворогов. Это планировалось сделать в том случае, если охрана селения ведется из рук вон плохо. Однако предпосылки к этому были. Во-первых, слова полоненного десятника Алтыша. Тот признался, глядя на раскаленный железный прут, поднесенный к его племяннику, что в низовьях осталась лодья и три с половиной десятка воев, из которых пятеро были слегка ранены. А также уведомил, что малая часть ночует на судне вместе с молодыми полонянками, как наиболее драгоценным грузом, а остальные стерегут пленников уже в селении, не беспокоясь, что тех кто-то может отбить. После этого буртас сплюнул и сказал, чтобы смерды в лаптях даже не рассчитывали на то, что могут взять верх над настоящими ратниками. Его плевок проигнорировали, а сведения взяли на заметку. Получалось, что за тыном могли оказаться около двадцати пяти воев, включая раненых. Если суметь просочиться внутрь через известный местным охотникам лаз, то их можно взять по-тихому, по крайней мере, попытаться застать врасплох. А нет, так с помощью упомянутых жердяных настилов можно будет перевалиться через тын в любом месте и там уже организовать планомерную осаду того дома, где расположились буртасы.
Над штурмовыми десятками поставили главой старосту верхнего поселения, вызвавшегося пойти с ними лишь в самый последний момент. У Пычея с Иваном были из-за этого на его счет сомнения, но никаких доводов против они привести себе не смогли, да и уважением тот пользовался среди остальных воинов немалым. Однако не староста оказался виной того, что произошло далее, — скорее, он стал жертвой обстоятельств. Шедший первым среди воинов, он поймал в грудь, защищенную только кожаным доспехом, стрелу из первого слитного залпа, которым отяков угостили на подходе к лазу. Очевидно, буртасы занимались не только поисками ценных захоронок, но еще и выпытыванием в прямом смысле этого слова полезных для обороны сведений у пленников. Поэтому, разузнав тайный путь из селения, они, вполне естественно, поставили на нем засаду, слегка задремавшую на посту от выпитого под вечер хмельного меда. Как впоследствии определили, состояла она из четырех человек, которые, несмотря на дремоту, все-таки услышали тихие шаги за изгородью и даже спросонья смогли резонно предположить, что свой, скрадываясь, через лаз не пойдет.
Когда Иван подошел со второй частью воинов ближе к тыну, который возвышался метрах в двухстах от берега и был окружен всего лишь парой десятков шагов открытого пространства, то ситуация складывалась следующим образом. Переяславцы сумели закрепиться с одной стороны изгороди, взяв под обстрел прилегающую к нему территорию. Ночное небо было достаточно ясным, и тени, мелькающие на улице под светом лунного светила и звезд, лучники могли довольно успешно выцеливать. Правда, не факт, что все попадания были удачными, потому как скрежет железа свидетельствовал, что тени эти были совсем не беззащитными. Сами же переяславцы практически не были видны на фоне темного поднимающегося леса, как и предположил Иван в свое время, услышав, что лес рядом с гуртом давно не вырубался. А вот союзники в лице отяков уже имели трех убитых и одного раненного в ногу и не предпринимали никаких попыток прорваться через тын.
Воевода, определившись с ситуацией, сразу разделил бездоспешных на четыре части. Одну погнал на настил вместо переяславцев, а остальным приказал сесть вокруг селения в засады, оговорив стрелять во все, что полезет через изгородь, без всяких оговорок. Он также особо попросил присматривать за лазом, однако предупредил, что если полезет большая сила, то надо сразу уходить в сторону и по возможности проследить, куда буртасы направятся. Всем же воинам в доспехах Иван наказал следовать за собой, как прежде и договаривались. Потратив еще пару минут на общение с Пычеем и Терлеем, воевода прыгнул на настил и перекинулся через тын на хлипкий помост, который шел по внутреннему периметру гурта.
