Алексей Волков - Штык и вера
На этот раз Орловский сознательно прицелился в живот. Вид чужих мучений впечатляет больше, чем чужая мгновенная смерть, и, когда бедолага забился в пыли, это невольно заставило задуматься его приятелей.
Не всех. Еще двое попытались открыть огонь в ответ, и оба послушно увеличили число жертв.
Расстояние до солдат не превышало полсотни саженей, и будь у Орловского чуть побольше патронов, уйти живым он не дал бы никому.
Кто ж знал? Георгий горько пожалел об оставленном у Степана Петровича маузере. Только толку от тех сожалений!
Однако и противник о многом сожалел. Если кто из солдат и помнил о вместимости магазина, то лишь в том контексте, что последняя пуля может достаться именно ему. Убивать же и умирать самому – понятия совершенно разные.
Стрелять уцелевшие больше не пытались. Вместо этого они проворно рванули под прикрытия заборов, страшась хотя бы на секунду остаться на открытом месте.
– Уходим! – гаркнул Орловский.
Прапора еще приходили в чувство. Толстощекий торопливо лапал кобуру, словно надеялся достать на таком расстоянии из нагана, второй же стоял столбом, представляя из себя великолепную мишень.
– Быстрее!
Они не понимали, что отступление не бесчестие. Да и вряд ли вообще сознавали случившееся. Но Орловский привык командовать людьми в самых критических ситуациях, и его слушались не только необстрелянные юноши, как эти прапора, но и гораздо более бывалые люди.
Втроем они торопливо свернули за угол и сразу налетели на приставленного к Георгию шпика. Тот почти бежал им навстречу, а в его правой руке был зажат «Смит и Вессон» полицейского образца.
– За подмогой! Немедленно! – прикрикнул на него Орловский.
Сила приказа подействовала и на этот раз. Сыщик послушно бросился со всех ног вдоль улицы, а Орловский повлек офицеров в противоположную сторону.
– Кто-нибудь знает город?
– Я, – выдохнул толстощекий.
– Тогда веди. Мы должны как можно быстрее скрыться. Да так, чтобы ни одна собака следов не нашла.
– Ну, вы и стреляете! – с уважением протянул толстощекий.
Они сидели на задворках маленького двора и медленно приходили в себя.
– Невелика наука! – Губы Орловского чуть тронула улыбка.
– Разрешите представиться. Вагин Сергей Николаевич. А это – Снарщиков Семен Иванович.
Орловский назвал себя.
– Папиросу?
– Не откажусь. – Про подаренный портсигар Георгий напрочь забыл.
То в одной, то в другой стороне по-прежнему изредка слышались выстрелы. И, как прежде, было непонятно, палят ли в воздух или в живую мишень. Во всяком случае, в перестрелку они переросли лишь раз, да и та быстро оборвалась.
– И часто у вас так? – устало затянувшись даровой папиросой, осведомился Орловский.
– Бывает, но очень редко. В основном до сих пор баловали по ночам, – полууклончиво отозвался усатый Снарщиков.
– Да это бабские сплетни, – возразил толстощекий Вагин. – Пугают друг друга по базарам. Мол, то тут, то там кого-то вырезали, а то и вообще доходят непонятно до чего. И кровь кто-то у людей выпивает, и звери диковинные нападают. Сплошные сказки. Я даже порою думаю, – Вагин понизил голос до полушепота и, словно заговорщик, посмотрел по сторонам, – может, это контрреволюционеры стараются? Чтобы народ как следует взбаламутить, а потом попытаться все к старому повернуть.
– Из студентов, что ли? – Вопрос прозвучал как утверждение.
– Да, – несколько удивился толстощекий.
– И отец, конечно же, интеллигент. К примеру, присяжный поверенный.
– Как вы догадались?
– Тут и догадываться нечего. Кто на Руси еще грезил о революции в облике прекрасной дамы? – откровенно усмехнулся Георгий. И сам же себе ответил: – Те, кто работать привык языком да чужие идейки за откровения принимать.
– Как вы… – Вагин поперхнулся от возмущения и не сразу смог подобрать слова для ответа.
– Бросьте, прапорщик, – устало отмахнулся от него Орловский. – Простой человек мечтает зарабатывать побольше, жену иметь помилее, а всякие теории ему ни к чему. Плевать он на них хотел. Если же появилась свобода, то почему бы не добыть желаемое простым дедовским методом? Не кистенем, так ножом или винтовкой. У вас еще относительно спокойно, в других городах все улицы трупами завалены. И никто их не убирает. Не хочу пугать, но ваше счастье, похоже, тоже заканчивается. Хотите пожить подольше – снимайте форму. Может, поможет. Тут как повезет. А лучше – отправляйтесь к юнкерам. Вместе что-нибудь да сделаете. В крайнем случае, жизнь продадите подороже.
– По какому праву вы так говорите? – Даже уличный инцидент не избавил Вагина от привычных иллюзий.
– По праву старшего по званию, – отрезал Орловский и поднялся. – Все. Мне пора.
Оглядываться Георгий не стал. Захотят – поймут, нет – опекать он никого не обязан.
А вот дорогу к знакомому месту спросить бы не помешало. Это Орловский понял довольно быстро. Города он практически не знал, был тут только второй день и, учитывая предыдущие плутания, рисковал теперь окончательно заблудиться.
Впрочем, этот риск был не самым страшным. Не такой уж и большой город Смоленск, чтобы блуждать в нем до скончания века.
Нет, помотаться, конечно, пришлось. Прихотливо извивающиеся переулки, глухие заборы, заброшенные задворки, редкие напуганные прохожие, у которых совсем не хотелось спрашивать дорогу…
Утешала мысль, что и соглядатаю друга Шнайдера никак не проследить его прихотливый путь. Это же не профессиональный филер, а так, жалкий дилетант, поставленный партией на ставшее вакантным место. Посему, как говаривал господин, пардон, гражданин Колобок, «я от дедушки ушел…».
Довольно удачно ушел, добавил про себя Орловский, выйдя наконец на довольно широкую улицу. Народа здесь было не в пример больше, только в основном никуда не спешащего народа. Люди стояли в бесконечных очередях в какие-то лавки, тревожно переговаривались между собой, и никому не было никакого дела до одинокого солдата, проходившего мимо.
И нигде не было видно ни одного извозчика. Да что там извозчика! Орловский отмахал порядочное расстояние, однако сегодня трамвайные рельсы были девственно пусты, словно все работники транспорта решили, что пора покончить со старорежимным предрассудком и больше никогда не перевозить пассажиров. Раз уж свобода, то для всех, а потому извольте, граждане, топать своими ножками, если вам куда-то надо. Свободно и на все четыре стороны…
Впереди у входа в одну из лавок внезапно вспыхнула драка. Кого-то старательно били, слышались крики, а затем к дерущимся присоединились почти все стоявшие в очереди, и побоище стало всеобщим.
Дрались не только мужчины. Женщины тоже пытались внести свою лепту в разыгравшееся действо, и все это с визгом и криком. Потом со звоном вылетело стекло, щедро осыпало дерущихся, но вид крови только раззадорил обезумевшую толпу.
Со всех сторон к лавке торопливо двинулись люди. Одни – чтобы посмотреть, другие – присоединиться к чужому веселью.
Ни смотреть, ни тем более присоединяться Орловский не собирался. Он торопливо, стараясь не оглядываться, прошел мимо.
Да и что оставалось делать? Изображать Дон Кихота? Смешно! В одиночку справедливости не добьешься, да и какая сейчас может быть справедливость?
Вдали показалось здание вокзала, и это для Георгия было намного важнее всех местных мордобоев, вместе взятых.
Привокзальная площадь была заполнена огромной толпой. Среди разнообразно одетых людей то тут, то там выделялись серые солдатские шинели, а над всем этим на сколоченной трибуне возвышался хорошо одетый мужчина и говорил, говорил…
Ставшая в последнее время привычной картина митинга ни за что бы не заинтересовала Орловского, но в выступающем он узнал Всесвятского и поневоле остановился узнать, что говорит первый гражданин республики.
И людей собралось очень много, и оратор говорил вроде негромко, но голос его звучал над толпой, проникал в слушателей, убеждал, стыдил…
– …Мы впервые за много веков получили подлинную свободу и можем сами строить свою жизнь по собственному желанию. Уже поэтому мы должны быть добрее друг к другу, внимательнее и, не побоюсь этого слова, отзывчивее. Мы теперь словно одна большая семья, семья независимых людей. Так почему порою отдельные люди ведут себя, я бы сказал, недостойно? Пытаются обмануть ближнего, а то и напасть на него? Сегодня в городе стало неспокойно. Вы сами слышите выстрелы. Это несознательные граждане пытаются свести счеты с теми, кого считают виновниками прежних бед. Я понимаю, века тирании не могли пропасть бесследно. Они жестоко и страшно калечили людей, ожесточали их сердца. Но должны ли мы мстить за это? Может быть, для кого-то мои слова покажутся странными, но я заявляю: нет, не должны. Ибо чувство мести не совместимо с человеческой свободой. Если кто-то совершил преступление, то определять степень его вины будет суд. Нормальный суд, где подсудимому будет предоставлена защита. Только тогда мы окажемся достойными собственных завоеваний. Только тогда мы сможем уверенно и твердо заявить всему миру, что мы не просто сбросили тяжелые цепи прежнего гнета, но открыли новую эру в истории…
