Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Я достал уже порядком потёртую фотографию, не удержавшись от улыбки. Впрочем, улыбка была невесёлая. Если посмотреть на нас сейчас, пожалуй, только Грета всё ещё выглядит собой. От беззаботной улыбки Фридхельма давно не осталось и следа. Да и я сам уже не ощущаю себя уверенным офицером, у которого впереди блестящее будущее. Чарли повзрослела за этот год, и уже не похожа на девушку, которую заботливо оберегали от жизненных невзгод. Я убрал фотокарточку обратно в карман. На душе вместо светлой ностальгии по прежним временам стало ещё тоскливее. Виктор уехал, и вряд ли мы когда-нибудь увидимся. Грета никогда не поймёт нас троих, ведь она не видела ужасов войны. Чарли… Не будь войны, мы бы уже скорее всего поженились, и я бы не чувствовал, как меня раздирают противоречивые чувства. Ничего не могу с собой поделать. Вроде бы умом понимаю, что принял верное решение, но когда вижу, как с ней заигрывает какой-нибудь бравый офицер, чувствую, как охватывает мелочная ревность. Что бы там ни говорил Фридхельм, мол Чарли любит меня, она сейчас свободна. После отпуска, когда я устроил безобразную сцену, мы виделись лишь один раз, тогда в больнице.
— Всё будет хорошо, — я почувствовал, как потихоньку утихает гнев, когда она обняла меня. — Главное, что вы остались живы.
Лёгкий, почти уже забытый запах, её духов и ласковая ладонь на моей руке дарили забытое ощущение счастья. Если бы можно было разрешить себе поддаться чувствам, но я вспомнил, к чему это обычно приводит.
— Ты не представляешь, как я зол на Фридхельма. Ладно Эрин безмозглая девчонка, но он должен понимать, что если не можешь отвечать даже за себя, как можно брать ответственность за чью-то судьбу? Война не место для любовных драм.
Светлая улыбка Чарли померкла, и она пробормотала:
— А где тогда место? Любовь — это не то, что можно запланировать или отложить. Есть чувства, и ты просто любишь…
Может быть права она, не я.
— Герр обер-лейтенант! Разрешите доложить, — в штаб ворвался Бартель в сопровождении незнакомого солдата с забинтованной головой. — Два часа назад русские атаковали наш госпиталь.
Час от часа не легче. И как назло Файгль уехал в город. Я кивнул Бартелю:
— Пришли ко мне Кребса, и срочно найди фельфебеля Бертока.
Придётся мобилизовать всех, кто есть. Я старался не думать о том, что там в госпитале сейчас в основном беспомощные раненые и медсёстры. Что там Чарли…
* * *
— Интересно, почему именно госпиталь? — задумчиво протянул Кребс.
Я сразу догадался в чем дело. На холме выгодная позиция. Оттуда уже проще планировать атаки и на нашу часть и на остальные, которые есть поблизости.
— Доложите обстановку, — я оправил двоих в разведку и, к счастью, они быстро вернулись.
— Численность русских как минимум втрое превосходит нашу. У них мощная артиллерия и танки.
— Сколько?
— Мы заметили пока два.
Даже два — это для нас плохо. Противотанковых орудий нет, значит, придётся отбиваться гранатами и пулемётами. С покрытого деревьями холма поднимались облака дыма. Видимо, те, кто был более-менее на ногах, пытались держать оборону госпиталя, но долго ли они смогут продержаться без патронов?
— Кребс, расставьте всех на позиции, — я прикинул, что танки придётся взять на себя. — Главное, не давайте взять нас в окружение.
Сколько обычно длится бой? Порой кажется, что целую вечность, а на самом деле проходит не более пары часов. Ощущение времени словно растворяется в горячем мареве. Взрывы снарядов, окровавленные тела, удушливый запах дыма и пороха… Генералы, может, и сохраняют хладнокровие, продумывая стратегии боя, но солдат ведёт лишь жажда жизни. В висках стучит: «Убить, уничтожить, отвоевать этот жалкий клочок земли». Автоматные очереди раздаются со всех сторон, солдаты вперемешку: наши, русские… Двигаются перебежками, кто-то из них падает, навсегда оставаясь лежать неподвижно. Я заметил, что один из пулемётов замолчал, и не задумываясь бросился туда. Пулемётчик лежит с пробитой грудью, второй подбегает ко мне с новыми лентами патронов.
— Справишься? — бросаю гранату, заметив боковым зрением чересчур близко подобравшихся русских.
— Мы с нашими пулемётами тут бессильны, — парень уставился на надвигающиеся на нас танки. — Мы должны остановить их.
Торопливо заряжаю ленту, открывая огонь. Они замедлили ход, над нами просвистел снаряд. Один из танков начал разворачиваться, последовало ещё несколько взрывов. Затем послышался чей-то победный крик, и я увидел, как в него попали из миномёта. Он медленно отступал и врезался в другой танк, который зашатался от удара.
— Прикрой меня.
Нужно не дать им опомниться, подбить и второй. Нащупываю гранаты — все, что остались, — и одновременно раздаётся залп миномёта.
— Видали! — прокричал кто-то из парней. — Мы обратили иванов в бегство.
Окутанные густым облаком дыма, танки медленно отступали. Орудия перенесли огонь на дальние позиции русских, повсюду раздавались предсмертные вопли и стоны. Кто-то, обезумев от радости, во всю глотку заорал «Зиг хайль!» Похоже, нам удалось отстоять госпиталь.
— Заносите их сюда, — я открыл тяжёлые двери, пропуская санитаров с носилками.
Мельком заметил испуганные глаза Вальтера. Похоже, ему раздробило ключицу. Крови много, но жить будет. Мальчишка чем-то напоминал мне Фридхельма и, конечно, ему сейчас страшно. Как-никак, первое ранение.
— Если я умру, обязательно отправьте матери вот это, — он попытался всунуть мне в руку какой-то медальон.
— Успокойся, — я потрепал его по макушке. — Ты не умрёшь. Поверь, я видел достаточно
