Владислав Русанов - Отрок московский
Снежень 6815 года от Сотворения мира
Берега Двины,
Полоцкая земля, Русь
До утра выжившие ордынцы складывали трупы своих и чужих ровными рядами. Уйгур перемотал плечо тряпкой и, хотя ругался себе под нос, когда неосторожно тревожил рану, управлялся левой рукой не хуже, чем Чаган и Бургут, не получившие ни царапины. Тяжелораненых Федот дорезал. Нет времени возиться. Пускай Великое Небо, или Аллах, или Будда, или кому они там молились при жизни, примет погибших нукуров. Они умерли с оружием в руках – это ли не высшая честь для воина? Предводитель не стал произносить каких-то речей, он всегда был далек от этого. Не обещал рассказать об их подвиге отцами или женам. Зачем лишние слова? Они знали, на что шли.
Напавших на них дружинников Кара-Кончар рассматривал долго, лично обыскал каждое тело. Ценного нашлось немного – у кого-то серебряный нательный крест, у кого-то несколько монет в кошельке за пазухой. Чуть побольше добычи оказалось у побежденного им воеводы. Ну, что ж, по-другому и быть не могло. Старший в отряде должен брать на себя заботу об остальных – платить за постой, если приходится ночевать на постоялом дворе, закупать харчи и корм для коней.
Федоту очень хотелось подробно разузнать: откуда, из какого княжества напавшие на них дружинники, что замышляли, по своей воле действовали или по наущению? Может, просто-напросто ограбить хотели? Но воевода, привязанный к дереву, до сих пор не пришел в себя, а торопиться в таком деле не стоило. Для начала вожак ордынцев проверил тороки коней, брошенных побежденными в сотне шагов. Животные разбрелись по ночному лесу, и собрать всех не удалось. Но Федот строго-настрого приказал Чагану поймать коня воеводы во что бы то ни стало. Татарин справился без труда – привел статного каурого жеребца с бинтованными ногами. Седло на его спине отличалось от тех, что были у коней простых дружинников, да и самого Кара-Кончара. Заклепки серебряные, стремена покрыты посеребренной насечкой, путлища[115] из добротных кожаных ремней.
Порывшись в мешках, Федот передумал и решил поговорить с воеводой немедленно. Виной тому стали два кинжала: узкое лезвие в три ладони длиной, заточенное так, что запросто можно бриться, концы крестовины загнуты вверх, по длине достигают двух третей клинка и тоже заточены. Он узнал эти кинжалы. Когда-то они принадлежали отшельнику Горазду, у которого Федот, будучи мальчишкой, перенимал боевое искусство. Вряд ли существует еще одна пара на всем пространстве между Итилем и Вислой с востока на запад и от Белого моря до Русского[116] с севера на юг. Здесь такое оружие не в чести. А в далекой Чиньской земле их называют – теча.
Уходя от учителя, Федот не сумел захватить ничего. И после не один раз пожалел. Не то чтобы у него не получалось побеждать всех врагов с мечом-мэсэ или саблей, но парень все время ощущал, что не достиг совершенства. Только совсем недавно, силой отняв у Горазда меч цзянь, он почувствовал себя почти непобедимым. И стычка нынче ночью – лишнее тому подтверждение. Федот достиг такого единения с клинком, что поверил, будто смог бы расправиться с врагами и в одиночку, без помощи нукуров. Кто знает, может, так оно и было?
Но, обыскивая убогую землянку отшельника, кинжалов-теча он не нашел. Не иначе, их с собой забрал новый ученик. Тот самый, о котором говорил Пантюха. Вроде бы отрок весьма смышленый. Боярин Акинф Шуба даже хотел выпросить его в помощь сыну Семке для дальнего похода. Только Горазд не согласился – старик всегда был ершистым и, что называется, себе на уме. Как только тверичи уехали, отправил мальчишку куда-то. По всем признакам получалось – в Москву, упреждать князей Юрия да Ивана. А может, и нет… Во всяком случае, ни в землянке, ни рядом в лесу его не оказалось. Иначе заявился бы. Молодой еще, сопливый. Пытки и убийства учителя не выдержал бы.
Федот оставил в засаде двух матерых нукуров и мальчишку – сына Ялвач-нойона. Пропали все трое. Должны были догнать отряд и не догнали. То ли ждали-ждали, а потом решили, что уже поздно ехать следом, то ли новый ученик Горазда их поубивал. Могло такое произойти? Вполне. Хотя Федот предпочитал верить, будто Улан-мэрген каким-то образом убедил нукуров вернуться в кюриен.
И вот кинжалы нашлись.
И где? Там, где Кара-Кончар ну никак не ожидал. В переметной суме полоумного воеводы, набросившегося с дружинниками на его отряд среди ночи.
– Разводи костер поближе! – приказал Федот Бургуту, кивнув на безжизненно свисающего в объятиях прочных сыромятных ремней воина.
– Пятки жечь будем? – осклабился нукур.
– Для начала поговорим. Но может, и будем.
Пока помощник принес охапку валежника, нащепил тонкой лучины и разжег новый костерок от старого, почти затухшего после рассвета, Федот приказал Уйгуру и Чагану отобрать самых лучших коней, навьючить пожитками и быть готовым выступать. Куда – он еще не знал, хотя понимал, что преследовать москвичей вчетвером нельзя, даже его мастерство не спасет, если случится еще одна битва. Тем более, если люди Юрия Даниловича успеют соединиться с рыцарями-франками.
– Готово, Кара-Кончар, – поклонился, положив ладони на колени, Бургут.
– Кали клинок, – распорядился командир.
А сам похлопал по щеке пленного воеводу. Голова безжизненно мотнулась из стороны в сторону, но не более.
«Не слишком ли я приложил его? Можно силы не рассчитать и весь разум отбить. Жаль, ежели так…»
– Готово, Кара-Кончар, – послышался голос помощника.
Федот, не глядя, протянул руку, и Бургут вложил ему в ладонь рукоять меча. Кончик клинка слабо светился багровым.
Когда горячее железо легко скользнуло по щеке, связанный застонал и открыл глаза. Тут же рванулся со звериным рыком, но ремни держали крепко.
– Кто ты? – спокойно спросил Федот.
– А ты кто? – с ненавистью выплевывая слова, ответил воевода.
– Тот, кто тебя победил.
– У, басурманин проклятый… – Пленник побагровел, дергаясь, будто мог разорвать путы.
Федот прижал клинок к его щеке. Запахло паленой плотью. Воевода рычал, стиснув зубы, его глаза налились кровью, на висках вздулись жилы.
– Будешь говорить, умрешь легко, – улыбнулся победитель. – Не захочешь, буду на лоскуты резать.
– Режь! Увидишь, как русский человек умирает!
– А оно тебе надо? – Федот зевнул, кивнул Бургуту.
Ордынец, нехорошо усмехаясь, срезал с воеводы кожаный поддоспешник и нательную рубаху. Он не слишком осторожничал, поэтому на груди и плечах воеводы проступили глубокие порезы, на краях которых неспешно набухали тяжелые капли крови.
– Еще раз повторяю: кто ты?
Ни словечка в ответ.
– Дурной ты, воевода… Хоть назовись – буду знать, за чью душу свечку поставить.
– Ты? Свечку? Нехристь!
– Почему это я нехристь? – пожал плечами Федот. – Крещеный, как и ты.
– Что ж ты служишь Орде?
– А человек служит тому, кому выгоднее.
– А родина как же?
– Разве я свою родину трогал? Или твою? Не я на тебя напал, а ты на меня.
– Нечего тебе, – скрипнул зубами пленник, – на нашей земле делать!
– Это мое дело. Что ж, по твоей земле и проехать уже нельзя?
– Басурманам нельзя! – отрезал воевода.
– А великим князьям ездить в Сарай за ярлыками на княжение можно? Ты ж не в лесу живешь! Князья рязанские и переяславльские, тверские и нижегородские кланяются Тохте-хану. Я служу Ялвач-нойону. Что тут такого? И будь уверен, все ему доложу. Как ты исподтишка напал на нас. Ночью, как тать… Кто знает, может, ты разбойник, а никакой не воевода?
– Я смоленскому князю служу! – Обидные слова Федота достигли цели.
– А что же на проезжих людей нападаешь?
– Ордынцы на моей земле всегда чужими были! И будут!
– А ты князя своего спросил? Может, я к нему заезжал да грамоту показывал от Ялвач-нойона на проезд беспрепятственный?
– Ничего ты не показывал! Я бы знал!
– Ну, может, и не показывал… – усмехнулся Федот. – Только разве мы сейчас на Смоленской земле?
Пленник рыкнул и промолчал.
– Вот видишь, воевода. Своевольничаешь ты. Я на тебя жаловаться буду.
– Жалуйся! Напугал, подумаешь! Все равно не бывать Русской земле под татарами!
– И как ты этого добьешься?
– Я не добьюсь. Ты же меня живым не оставишь. Но найдется князь на Руси, который сумеет и междоусобицы прервать, и силы собрать достаточные, чтобы хребет Орде сломать. Не из ныне живущих, так кто-то из их сыновей.
– Ты так думаешь? Ну, может быть… Дай Бог нашему теленку волка загрызть. Ни ты, ни я этого не увидим, пожалуй. Да… С чего ты взял, что я тебя живым не оставлю? Ответь на мои вопросы, и я уеду своей дорогой. А тебя отпущу. Коня, правда, не дам, уж не взыщи. Ни к чему мне погоня. Но лук оставлю со стрелами и нож. Авось с голоду в лесу не помрешь, выйдешь к деревне какой-нибудь. Ну? Что скажешь?
– Не верю я тебе.
– Ну, не веришь и не верь. – Федот пожал плечами. Вернул меч Бургуту.
