Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Я в очередной раз озадачилась, с кем бы её зашипперить. Баба-то красивая. Может, потому и злющая, что хронический недоебит. Хотя, может, запросто выбрать кого-то из орды своих восторженных поклонников. Ей нужен кто-то такой же напрочь отмороженный, как она сама. Файгль? Он бы, может, и не против, несмотря на оставшуюся в Берлине жёнушку, но что-то у них не срослось. Кто там ещё у нас брутально-суровый мужик? Вилли… Может, не совсем брутальный, но отмороженный точно. Впрочем нет, во-первых, честь и совесть не позволят ему замутить служебный романчик. Во-вторых, пусть лучше с Чарли разберётся. К тому же насколько я знаю, он терпеть не может, когда его тычут носом, указывая на косяки, а эта дамочка уже не раз прошлась катком сарказма по его самолюбию, намекая, что из него никудышний командир. Кто там ещё остался? Разве что Кребс. Простой как валенок мужик и высокомерная «ледяная принцесса». А может… и может.
— Рени, пойдём скорее! — Каспер бесцеремонно подхватил меня за локоть.
— Что там у вас случилось? — я отбросила недокуренную сигарету.
— Сейчас сама увидишь, — усмехнутся он. — Шнайдер поспорил с этой дамочкой, что прострелит банку тушёнки с расстояния двести метров.
— И что с того? Она-то может попасть и с большего.
— Она — да, а вот Шнайдер собирается стрелять из обычной винтовки.
Интересно будет посмотреть. Неужто прошлая зима его не научила, что спорить с женщиной — весьма опасная затея?
— И на что они поспорили?
— На поцелуй.
Ой, дура-а-ак… Как пить дать проиграет. Мы успели как раз к началу шоу. Не обращая внимания на шуточки, Шнайдер долго тщательно прицеливался. Сто пудово промажет же. Я не знаю, насколько должно быть реальным расстояние для такой маленькой мишени, но подозреваю, что намного меньше.
— Ну, что там?
Бартель стартанул к дереву, проверяя результат. Да ладно, неужто попал?
— Фрау Катарина? — Шнайдер с довольной лыбой продемонстрировал ей пробитую банку.
Вот это я понимаю снайперская выдержка. Фрау невозмутимо кивнула и шагнула к нему. Как по мне, я бы попыталась съехать. Чмокнула бы его в щёку или там формально, если они, конечно, не оговаривали этот вопрос заранее. Но она засосала его самым что ни на есть горячим французским поцелуем, а затем резко отстранилась и, оглядев наши обалдевшие моськи, ледяным тоном отчеканила:
— Можете расходиться, представление закончено. И да, не пытайтесь подкатывать ко мне с аналогичными предложениями. Споров, пари, соревнований по стрельбе больше не будет.
Парни расходиться не спешили. Кто-то поздравил Шнайдера с победой, на что этот павлин самодовольно ответил:
— Рано пока поздравлять, но я добьюсь её.
— Я бы на твоём месте не была так уверена.
В конце концов, я тоже женщина и могу отличить, когда кокетничают, изображая неприступную принцессу, а когда бабе реально на хрен не сдались отношения.
— Ты всегда так говоришь, — отмахнулся Шнайдер. — Не надоело?
— Говорю, потому что знаю. Класть она хотела на вас всех, у неё на уме одно — сколько ещё русских нужно завалить до победы.
— Ну, если вы такие подруги, посоветуй как её можно расположить, — неожиданно попросил он.
— Подруги это слишком громко сказано, — поморщилась я, вспомнив наш последний разговор. — Просто я хорошо знаю такой типаж. Фрау «железные трусы». Вряд ли тебе что-то светит, кроме этого случайного поцелуя.
— Я люблю трудные цели, — усмехнулся он, а я отвела взгляд, вспомнив один «чудный летний вечер».
— Тогда тебе надо выяснить, есть ли у неё слабое место, — пробормотала я.
— Они есть у всех.
Вот насчёт неё я сомневаюсь. Вряд ли такая может чего-то бояться. Судя по всему, друзей и близких у неё тоже нет. Практически Зимний солдат — фем версия. Не удивлюсь, если однажды она зигнет «Хайль Гидра!»
— Ну-ну, удачи.
— Да чёрта с два она ему даст, — пробормотала я, увидев, как Катарина, в очередной раз отбрив все предложения выпить после ужина, гордо уплыла из столовки.
Фридхельм бросил на меня быстрый взгляд.
— С каких пор тебя беспокоит личная жизнь Шнайдера? — спросил он, когда мы вернулись в комнату.
— Вообще не беспокоит, — я немного зависла от неожиданности. — Просто этот павлин сам делает её общественным достоянием.
Фридхельм скептически усмехнулся.
— Ты что, ревнуешь? — недоверчиво прищурилась я.
— Это глупо, ты же знаешь, мы терпеть друг друга не можем.
— Я знаю, — он примирительно коснулся моей руки. — Хотя тут можно проспорить. Только слепой не заметит, что он к тебе неровно дышит.
— Да пусть дышит как хочет, мне-то что?
— Вот и я о том же. Пусть пробует закадрить эту Катарину.
Это толстый такой намёк, что я ревную этого озабоченного козла? Ничего подобного! Просто… просто я уверена, что там ничего не выгорит, и говорю как есть. И вообще пусть делает что хочет. У меня вон муж есть.
Мы тихо-мирно готовились ко сну, когда услышали приглушённый женский визг. Представить, что это визжит наша крутая снайперша было как-то сложновато, и я решила, что кто-то из солдат осмелился приволочь позабавиться местную девчонку.
— Вот же скоты, — пробормотала я, набрасывая халат.
— Вместе пойдём, — Фридхельм тоже встал и торопливо натянул штаны.
В коридоре уже было столпотворение. Парни, определив источник шума, ломанулись к комнате Катарины. Что там могло случиться? Попытались изнасиловать? Ага, её изнасилуешь. Такая и член отстрелить может. К ней пробрался русский партизан?
— Т-там… — фрау обнаружилась в собственной кровати.
Вцепившись в одеяло побелевшими пальцами, она с отвращением кивнула куда-то в сторону. Парни недоумевающе переглядывались, я же, досмотрешись, едва сдержалась от смеха. Причиной ужаса доблестной воительницы стал обыкновенный крысёнок. Ну ладно, скажем так, полноразмерная крыса. Приятного, конечно, мало, но сейчас почти зима. Естественно, эти твари лезут в тепло. Пока все стояли и тупили, Шнайдер ловко швырнул полено, прибив нарушителя.
— Делов-то, — пробормотал он, поднимая крысиный трупик.
— Уберите её отсюда, — сдавленным голосом пробормотала Катарина.
— Что здесь происходит? — Вилли тоже протиснулся в комнату.
— Вы заселили нас в какой-то крысиный рассадник, герр обер-лейтенант, — быстро она пришла в себя. Стоило Шнайдеру убрать источник паники, она снова включила режим надменной стервы.
— Сколько вы уже на фронте, фрау
