Василий Звягинцев - Билет на ладью Харона
– Значит, говоришь, предварительно ты о чем-то подобном подумал?
– Именно о чем-то, но совершенно неконкретно. Вспомнил наши с тобой разговоры насчет предчувствия и предвидения…
– Так. И твоя встреча с Татьяной здорово смахивает на мою с Еленой. Даже очень здорово.
– Ну?
– И мы практически одновременно попали в очередную заварушку. И успешно из нее выкрутились, хотя и по-разному. Да, забавно.
Ляхов закусил нижнюю губу. Его гипотеза насчет страдающего отсутствием оригинальных идей режиссера получила еще одно подтверждение.
– Нет, Серега, тут так сразу не скажешь. Фактов интересных много, но пока недостаточно. И этот господин Маштаков, сумасшедший изобретатель… С ним тоже побеседовать надо.
Вадим закурил третью подряд сигарету.
– Но жизнь-то все интересней и интересней становится. А представь, остался бы я перед Новым годом в Хайфе, ты – у себя в батальоне, и что? Так бы и тянули армейскую лямку, радовались премии в пол-оклада и внеочередному увольнению в город… А тут…
Нет, непременно сейчас нужно выпить, остальное потом додумаем.
– Отставить, Вадим. Потерпи час. Сейчас мы поедем ко мне на базу. Кстати, пока ты на сборах проедался, мы твоего Максима Бубнова туда переправили.
– Зачем? – эта новость Ляхову не понравилась. Выходит, его все же несколько отстраняют? Пока доктор Максим числился за Академией, они занимались своим проектом в порядке инициативы, все было нормально. В нужный момент предъявили бы руководству или непосредственно генералу Агееву готовую работу. Сейчас же, выходит, Чекменев самолично или с санкции князя перетянул одеяло на себя. И кто теперь в проекте он сам?
– Ты не переживай. Тебя никто не ущемит. Исключительно в целях безопасности и централизации работы. Ты ж сам посуди – в Пятигорске ради «Гнева» и Маштакова что устроили? Герасимов твой зачем вчера танец с саблями изобразил, по дури, конечно, но тем не менее? Почти наверняка ради вашей машинки.
– Если только не из-за «Аллаха» и сабли, – вставил Ляхов. – Может, просто отомстить решили за то, как мы их кинули…
– С тем давно пролетело. Так вот, если мы с тобой очередной раз выкрутились, не уверен, что доктор так же сумел бы самооборониться, если б к нему домой ночью пришли. На базе спокойнее. А дело у меня к тебе вот какое…
Тарханов с сомнением обвел глазами потолок и стены.
– Пошли, в машине доскажу.
Пока ехали, Тарханов говорил, а Вадим все больше молчал и прикидывал.
…С Максимом Бубновым они не только конструкцию, но и все программное обеспечение для «Большого комплекса» отработали до возможного совершенства. В том смысле, что мог он теперь работать по любой из схем.
Как «детектор правды» – сколько угодно. Это самое простое.
Как анализатор интеллекта и эмоций, он же «верископ», – со всей возможной точностью.
Самое сложное было отрегулировать программу в целях определения генетических, моральных характеристик и возможностей испытуемого объекта.
Вот тут были определенные сложности. Вадим потратил только на формулировку критериев, по которым должен проводиться отбор, несколько месяцев.
Уж больно много вопросов возникало, как только начинал вникать в факты истории и детали поведения конкретных, то канонизированных, то демонизированных людей.
Как, например, соотнести такие качества, как безжалостность к себе и внимательная чуткость к людям? Скорее ведь бывает наоборот. Каково это – отказаться послать в бой подчиненные тебе войска, обреченные на тяжелые потери, зная, что вышестоящий тиран вполне способен уволить тебя от должности, а то и поставить к стенке.
Почему, например, генерал от кавалерии Брусилов смог сказать Николаю Второму: «Ваше Величество, если мои решения вас не удовлетворяют, я не могу оставаться в должности главнокомандующего».
А ни один из командиров Красной армии, даже явно проигрывая Гражданскую войну, с большевистским Политбюро спорить или просто попытаться изменить в нужную сторону его состав не рискнул. Из тех, конечно, командиров, кто до конца сохранял верность идее.
О перебежчиках из Белого стана в Красный и потом обратно речи не идет. Махно, Думенко, Миронов, Тухачевский, Раскольников… Ни чести не сберегли, ни выгоды, которую ставили превыше всего, в итоге не поимели.
В чем тут причина, какая червоточина имелась в душах незаурядных, в общем-то, людей?
Как ее вычислить и внести в алгоритм?
Не сумев же это сделать, будешь обречен на повторение того же.
Ведь был бы тот же Тухачевский совсем без способностей – не смог бы из поручиков за год взлететь в командармы. Правда, ценой предательства. Как такое учесть в программе?
Обратный вариант – Слащев Яков Александрович. Огромный талант полководца, выдержка и мужество, готовность служить Отечеству пусть и рядовым с погонами гвардейского полковника. Совершив массу подвигов, через год Гражданской войны получил не только чин генерал-лейтенанта, но и почетную приставку к фамилии – Слащев-Крымский – и вдруг, на вершине карьеры и славы, счел, что его заслуги все равно недооценили, рассорился со всеми соратниками, ушел в отставку, начал затевать скандалы в российской и иностранной прессе, писать пасквильные книжки.
А знать бы заранее про могущий проявиться так внезапно гонор, подкорректировать траекторию жизни и карьеры – мог бы славный герой служить и приносить пользу Отечеству еще лет тридцать.
Пришлось Ляхову работать и работать, самому перечитать кучу литературы, привлечь к делу, ничего особенно не объясняя, целую группу историков, психологов и педагогов. Отнюдь не как группу, конечно, поодиночке, просто как консультантов по отдельным, чисто теоретическим вопросам. Благо членство в Клубе такую возможность обеспечивало.
Потрудились, перебрали сотню-другую вариантов, нашли и некоторые нестандартные. В истории ведь есть все, что угодно, только надо уметь сообразить, что именно ты ищешь.
Алгоритмы выстроились изящные.
Программа сначала оценивала каждую из двух десятков ведущих черт личности по отдельности, определяли их количественные параметры: силу, устойчивость, яркость, напряженность, гибкость и т. п. Затем начинался процесс сопоставления выявленных качеств, степень их взаимовлияния, какие выступают по отношению к другим в роли катализатора, какие ингибитора.
Учтены были и варианты, когда определенное сочетание положительных черт характера давало негативный эффект. Наоборот, кстати, тоже случалось.
Пришла пора масштабных полевых испытаний, а следовательно, предстояло докладывать по начальству. А какому именно?
Проще всего, конечно, непосредственному руководителю, не по службе, конечно, а как бы гроссмейстеру ордена, генералу Агееву.
Если уж взял на себя такое послушание, так вроде бы изволь.
Но! Тут нужно думать и думать, считать и считать. Про себя он знал все точно, поскольку в числе первых, вместе с самим Максимом и Тархановым подвергся исследованию по полной программе. Нужно же знать, чего ты на самом деле стоишь, берясь за грандиозное, не на один год, а может, и не на одно десятилетие рассчитанное дело.
Результаты его удовлетворили вполне. Он и раньше хорошо к себе относился и уверен был, что умеет выбирать друзей, но как-то эмпирически, а сейчас убедился в этом на медико-математической основе.
А вот своего же генерала он пока не прозондировал. Почему испытывал некоторое сомнение. Мужик-то он располагающий, но что, как ошибочка выйдет?
Обнаружится у него небольшой такой дефектик вроде гипертрофированного самолюбия, и не захочется ему делиться славою с новичком-полковником. Или, наоборот, не самолюбие проявится, а чрезмерная подозрительность, эгоизм, желание сохранить тайну столь невероятного изобретения в более узком кругу посвященных.
Нельзя исключить, по крайней мере – сейчас.
Так, может, сразу на князя выходить? Он по определению человек честный, свободный от обычных людских слабостей, что подтверждается восьмьюдесятью годами служения его и его предшественников на этом посту, и уж если собрался идти именно под его руку, так сомневаться больше не стоит.
Но ведь нужно еще найти способ получить аудиенцию и обо всем доложить. Лично и конфиденциально. Без Чекменева сделать это будет сложно, а он ведь спросит – зачем?
Не ответить нельзя, а ответить – весь смысл предприятия теряется.
В тот момент Ляхов ощутил себя в тупике. Фигурально выражаясь, он сел и задумался.
А ведь плоховато получается. Похоже, друг, в этот тупик ты загнал себя сам.
Уверовал в свою непогрешимость и тут же начал сомневаться во всех прочих, кто вроде бы не столь надежен, как ты.
Майе ты веришь, ее отцу, Сергею. А по отношению к людям, которые приняли в тебе участие, помогли, поддержали, выдвинули – Агееву, теперь и Чекменеву, – вдруг недоверие возникло.
А это уже мания величия, сопряженная с манией преследования. То есть – паранойя. А если машинка ее у тебя не показала, значит, плоха машинка.
