Муля, не нервируй… - А. Фонд
— Но он попросил о помощи… — начал квадратный, но я и его перебил:
— Товарищи, это совсем не так делается. Если Барышников не справляется, и ему нужна помощь от сотрудников других отделов, то вопрос легко решается на уровне товарища Козляткина и товарища Бякова. Мне Сидор Петрович никаких дополнительных заданий не поручал. В приказе стоит только Барышников. Какие ко мне претензии? Делайте приказ на меня, я подготовлю вам любой отчёт! А вешать на меня чужую работу, да ещё и переступая через голову моего непосредственного руководства — это, уж простите, запредельная наглость!
Я посмотрел на Козлятникова, на лице того мелькнула удовлетворённая ухмылка. Он явно наслаждался ситуацией (хотя меня спасать не торопился).
— Да вы… — побагровел квадратный.
Но меня уже понесло:
— А то что получается интересная история. Отчёт поручили Барышникову, тот скинул его на меня. А я что, должен всю ночь сидеть писать вместо него отчёт, потому что в рабочее время у меня своя работа? А потом по результатам квартальную премию повысят Барышникову, да?
Судя по вытянутым лицам этих товарищей и самого Барышникова, именно так они и считали.
— Вы конформист и приспособленец, Бубнов! — с оскорблённым видом взревел квадратный, сутулый что-то поддакнул, но мне было пофиг.
Я сказал:
— Пусть так, но зато я не эксплуатирую труд других людей!
Барышникова перекосило, квадратный побагровел ещё больше, почти до фиолетового, так что сутулый потянул его за рукав прочь из кабинета. На прощанье он мне бросил с еле сдерживаемой угрозой:
— Вы ещё пожалеете, Бубнов!
И вышел, громко хлопнув дверью.
Козляткин, тщетно пряча злорадную усмешку, не глядя ни на кого из нас, выскочил из кабинета вслед за ними.
— Всё, Муля, тебе крышка! — упавшим голосом сказала Лариса.
А Мария Степановна посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и торопливо отсела подальше.
И я понял, что да, мне теперь точно будет крышка.
Точнее была бы, если бы я был Мулей.
Но так как я был совсем не тем Мулей, который был Мулей (ну, вы меня поняли), то совершенно не обратил на это никакого внимания.
Вместо этого я съел обе ватрушки (они были с творогом и очень вкусными) и сел обстоятельно дописывать отчёт. Правда, когда пришло время его сдавать, в кабинет заглянула Лариса и сказала, что Козляткин сказал передать мой отчёт через неё.
А дома была злая Варвара, которая при виде меня что-то гневно прошипела и скоропостижно ретировалась к себе в комнату и ехидно ухмыляющееся лицо Фаины Георгиевны, при виде которой в свою комнату ретировался уже я.
Ну, не должны мои методы давать такой сбой! Один раз — я ещё могу понять, но это уже дважды подряд!
Я схватился за голову и забегал по комнате, еле сдерживая отчаянное рычание.
Или я чего-то не понимаю, или я чего-то не понимаю!
В дверь постучали.
— Открыто! — усилием воли подавил раздражение я.
В комнату несмело заглянула Лиля Пантелеймонова.
— Муля! — сказала она тоненьким, но решительным голосом, в котором, однако, чувствовалось изрядное волнение. — Забери обратно свой телевизор!
Упс! Выходит, тот телевизор был Мулин? Ничего так богатенький буратино, этот мой реципиент. Откуда у него всё это? И почему он такую дорогую по нынешним меркам вещь отдал Пантелеймоновым?
А вслух сказал:
— Почему?
— Нет, это не навсегда, — торопливо бросилась пояснять Лиля, — пока мама опять в деревню не уедет!
— Ничего не понял, — не понял я.
— Мама воюет с Орфеем, — пробормотала Лиля и принялась объяснять подробности, — она нарочно включает каждый вечер передачу, которая ему очень не нравится. Включает громко, чтобы он всё слышал. А Орфей в ответ включает ей музыку. Шаляпина и Утёсова. Тоже громко. Я уже не могу так больше, Муля! Я скоро с ума сойду!
— Сколько ещё мама планирует быть у вас в гостях? — спросил я.
— Ещё целых четыре дня, — прошептала Лиля и её прекрасные глаза испуганного оленёнка стали печальными-печальными.
— А почему ты им обоим не скажешь, что тебе не нравится шум? — спросил я, — ты же хозяйка в своём доме.
По выражению лица Лили я понял, что ей легче терпеть, чем сделать им замечание. Поэтому сказал ей:
— Где они?
— Кто? — пискнула Лиля, нервно накручивая на палец прядку волос.
— Твоя мать и Жасминов?
— Мама в комнате перешивает Коленьке рубашечку. А Орфей у себя, в чуланчике. Но я не знаю, что он делает…
— Пошли, — велел я и первым вышел из комнаты.
Лиля испуганным зайчиком засеменила за мной.
По дороге я встретил Беллу, она как раз возвращалась из кухни к себе.
— Белла, — сказал я, — у нас тут случилась небольшая война у Пантелеймоновых. Не хотите принять участие миротворческой миссии?
— С Полиной Харитоновной, что ли? — уточнила Белла. Дождавшись моего кивка, сказала, — ой, у меня сейчас много работы. В другой раз, Муля.
И отвела взгляд.
Ну и ладно, раз так. И сам справлюсь.
Я посмотрел на Лилю. Она всё поняла и без стука открыла дверь.
Я вошел и сказал:
— Здравствуйте, Полина Харитоновна!
На первый взгляд — обычная мирная обстановка в обычной советской семье послевоенного периода. Чистенько, бедненько, но уютно. Уют стараются создать из всевозможных подручных средств: на стене прикреплена иллюстрация, вырезанная из приложения к журналу «Огонёк», с видами белоствольных берёзок и раскудрявых клёнов. На телевизоре (Мулином, как оказалось) — любовно накрахмаленная салфетка с рюшками, на ней — вазочка синего стекла с засушенными колосками. Ковра с узбекскими ромбами у Пантелеймоновых не было, вместо него на стене они растянули узенькую плюшевую скатертюшечку с Иваном-царевичем верхом на Сером Волке. Получилось довольно миленько. На старенькой деревянной этажерке сидел Колькин медведь с оторванным ухом и пуговичными глазками.
Полина Харитоновна сидела за покрытым скатертью столом и шила. При виде меня она сперва подняла голову, но, очевидно, не усмотрев в лице Мули достойного собеседника, вновь вернулась к шитью.
— Поговорить надо, — сказал я, не дождавшись ответного приветствия.
— Говори, — проворчала Лилина мамашка с таким видом, словно я сейчас пришёл просить у неё в долг большую сумму денег.
— Наедине, — сказал я и многозначительно взглянул на Лилю.
Она поняла всё без слов и преувеличенно жизнерадостным голосом сказала:
— Пойду
