Муля, не нервируй… - А. Фонд
— Пишу, — ответил я, не поднимая головы от бумаг и продолжая писать.
— А когда он будет готов? — спросил Барышников, чуть успокоившись.
— Черновик я написал, после обеда перепишу набело, — вежливо пояснил я.
— Мог бы и сейчас всё сразу закончить, — недовольно нахмурился Барышников, — мне ещё Бякову сдавать.
Я не ответил, просто пожал плечами и продолжил писать дальше.
Барышников потоптался, но, видя, что я не обращаю на него никакого внимания, фыркнул:
— Бубнов, ты слышал⁈
— Что? — я оторвался от предложения и посмотрел на коллегу расфокусированным задумчивым взглядом.
— Дописывай, говорю, сейчас, мне к трём нужно Бякову сдать.
— А я причём? — не понял я. — Иди и сдавай, раз надо.
— Как причём⁈ Как причём⁈ — аж задохнулся от возмущения Барышников. — Ты отчёт задерживаешь!
— Ничего подобного, — категорически не согласился я, и даже головой замотал от возмущения. — Товарищ Козляткин сказал, что до конца дня можно. Я как раз хорошо всё успеваю!
— Какой ещё товарищ Козляткин? — побледнел Барышников.
— Сидор Петрович. Начальник нашего отдела, — великодушно подсказал я и, на всякий случай, уточнил. — Начальник отдела кинематографии и профильного управления театров, имеется в виду.
— Мне отчёт нужно сдать Бякову! — вспылил Барышников.
— А мне — Козляткину, — ответил я доброжелательным голосом и, взглянув на часы, отложил листы в сторону.
Мария Степановна и Лариса сидели и, не отрываясь, смотрели на эту сцену. Кажется, они даже дышать забыли.
— Ты что, не тот отчёт делаешь⁈ — взревел Барышников, заподозрив неладное.
Я посмотрел на него, его лицо пошло пятнами, а взгляд был страшен (примерно как вчера у Ложкиной).
— Какой «не тот отчёт»? — спросил я. — Что Сидор Петрович поручил, то и делаю. А как же!
— Я тебе позавчера сказал делать отчёт! — на Барышникова было страшно смотреть.
Поэтому я старался не смотреть, а вместо этого, не глядя на Барышникова, направился к выходу.
— Ты куда⁈ — зарычал он.
— На обед, — зевнул я, продемонстрировал ему циферблат часов и отправился на обед.
Точнее в Красный уголок, определять таланы и успешность.
За спиной доносились крики и проклятия Барышникова по моему адресу. И, по-моему, проклинал он меня сразу до седьмого колена, чтоб уж наверняка. Я ещё подумал, что такая вот канцелярская работа губит людей в самом расцвете сил.
Когда всё закончилось и я вышел из Красного уголка, оставалось всего двадцать минут для того, чтобы пообедать. Я прикинул, что в столовой очереди уже не будет, но полноценно поесть уже не успеваю. Поэтому, решил взять два пирожка (или булочки, что будет), а в кабинете попрошу коллег чаю и прямо там перекушу.
И вот я выхожу в коридор, чтобы устремиться навстречу обеду, как дорогу мне преградил… Барышников.
— Бубнов! — зашипел он мне в лицо, — ты что с отчётом натворил⁈ Ты, гнида…
Дальше он не договорил. Во-первых, я катастрофически не успевал в столовую за булочками, во-вторых, я не люблю, когда меня называют гнидой, пусть даже такой важный человек, как Барышников, а в-третьих, и так после вчерашнего настроение было не ахти. В общем, всё совпало.
И я взял его на болевую.
Барышников зашипел и попытался вырваться. Ну да, ну да. У меня, между прочим, в моём мире был лучший тренер по самбо.
— Бубнов, отпусти! — зашипел он, — ты ещё пожалеешь!
Вот не люблю, когда мне угрожают, поэтому я взял чуть посильнее. Барышников застонал.
— Слушай сюда, мальчик, — наклонился я к нему и тихо сказал, — даю тебе добрый жизненный совет. Причём бесплатно. Займись своими делами. Отчёт там попиши, ну, или я не знаю, чем ты там любишь заниматься. А меня оставь в покое. Ты меня понял? Кивни, если да.
Барышников только шипел нечто невразумительное.
Я решил его слегка взбодрить и поднажал чуть сильнее.
Барышников от боли упал на колени и завопил:
— Да понял я, понял!
— Вот и хорошо, — похвалил я его, — а раз всё понял, то беги писать отчёт, герой!
Я отпустил незадачливого коллегу на свободу, а сам пошел в столовку. Если там хоть один человек в очереди, то до вечера быть мне голодному.
Но повезло. Там уже давно никого не было и я, с замиранием сердца следил, как неповоротливая кассирша потихоньку считает мне две ватрушки. Затем, наконец, быстро расплатился и рванул на рабочее место.
Опоздал всего на пять минут.
А там уже, в кабинете, был целый консилиум: товарищ Козлятников, товарищ Староконь, Барышников и ещё двое неизвестных мне серьёзных товарищей. В углу кабинета мышками забились Мария Степановна и Лариса, и изображали предметы интерьера.
— Опаздываешь, Бубнов! — возмутился Козлятников, — на пять минут!
Остальные товарищи посмотрели с осуждением и дружно нахмурились.
— Извините, Сидор Петрович, — сказал я, — в Красном уголке задержался. Политинформацию для комсомольцев вёл, поэтому чуть не успел. Здравствуйте, товарищи!
На приветствие товарищи мне не ответили.
— А это тоже из Красного уголка? — с брезгливой миной ткнул прокуренным пальцем на мои ватрушки один из незнакомых товарищей, низенький, квадратный и плешивый, в костюме, словно на вырост.
— По дороге в столовую забежал и купил, — объяснил я, — не успел из-за политинформации пообедать.
— Ты почему товарища Барышникова подвёл? — строго спросил вдруг второй человек, высокий, тощий, да ещё и сутулый, словно знак вопроса.
— Куда я его подвёл? — удивился я.
— Я ему сказал писать отчёт! — загорячился, заверещал Барышников, — Ещё позавчера! Зашел и сказал писать! А он не написал!
Я посмотрел на него и поморщился.
— Что вы скажете, Бубнов? — спросил меня сутулый недоброжелательным голосом.
— А что мне говорить? — удивился я. — Тот отчёт, что поручил мне делать Сидор Петрович, я уже практически доделал. Осталось два листа на чистовик переписать и всё будет готово.
И для убедительности я сначала развёл руками, а затем указал на стопочку бумаг у меня на столе.
— Но Барышников вам сказал… — начал сутулый, но мне уже этот цирк надоел (вчера в том театре даже у Серёжи визжать мадригалы получалось и то гораздо убедительнее).
Поэтому я его перебил, довольно жёстко:
— Товарищи, а на каком основании Барышников мне указания даёт? В
