Моя чужая новая жизнь - Anestezya
— Прекратите, — я только сейчас понял, что мы стоим посреди холла и орём чуть ли не на весь госпиталь. У меня упало сердце. Халат Чарли был весь заляпан потёками крови.
— Ты видела Рени? Как она?
— Фридхельм, — Чарли отвела глаза. — Эрин потеряла ребёнка, доктор не смог остановить кровотечение, — Она сжала мою ладонь. — Мне жаль.
Мне показалось, в комнате резко закончился воздух. Горло стиснуло спазмом. Малыш, о котором мы мечтали, не родится, и неизвестно ещё, в каком состоянии сама Рени. Я должен увидеть её, иначе просто не смогу уехать.
— Где она?
— Она ещё не пришла в себя после наркоза. Доктор Йен предполагает, что у неё ещё и сотрясение, поэтому дал морфий, она проспит как минимум до утра. Вильгельм, — она повернулась к брату. — Пойдём, твои ссадины тоже нужно обработать.
Я вышел на улицу, решив дождаться Чарли и упросить её провести меня к Рени хоть на минутку. Достал сигарету и понял, что не могу нормально поджечь спичку. Пальцы дрожали, перед глазами всё плыло. Мужчина не должен плакать, это я хорошо помню…
— Я хочу, чтобы у нас была девочка…
— А чем плох мальчик?
Вильгельм прав. В своём счастье мы забыли, что на войне мечтам не суждено сбываться, что твои надежды в любой момент могут рухнуть, что можно потерять абсолютно всё. Я сердито стёр с щеки горячую влагу. Какого чёрта это случилось именно с нами? Почему пострадала именно Рени, которая никому не причиняла зла? Это бессмысленный вопрос. Так же наверняка в душе кричала мать убитой девочки, которую я тогда нашёл в развалинах на Хакенштрассе.
Тошная вина комом застыла где-то под рёбрами. Вильгельм винил нас обоих, но я знаю, что виноват сам. Я должен был просчитать все риски и убедить Рени уехать раньше. Услышав тихие шаги за спиной, я обернулся. Вильгельм молча смотрел на меня, и на секунду в его взгляде мелькнула жалость.
— Поднимись наверх, — он стиснул моё плечо. — Тебя ждёт Чарли. Эрин требуется кровь для переливания.
В палате было темно, горела лишь переносная лампа. Это какое-то дурное дежа-вю. Я с трудом отогнал воспоминания, как Рени точно так же лежала после ранения. Бледная, на щеке огромный синяк, такая трогательно-беззащитная. Раскаяние — самая бесполезная вещь на свете. Я не мог отделаться от мысли, что всё могло было быть по-другому, расскажи я Вильгельму о её беременности на пару дней раньше. Или если бы сделал, как она просила. Сейчас это казалось не самым плохим вариантом — послать всё к чёрту и сбежать хоть на край света. Подальше от этой бессмысленной жестокости, от постоянной опасности, от невозможности жить привычной жизнью. Чарли быстро установила капельницу и присела, чтобы ввести мне иглу.
— Чёрт… — пробормотала она, приложив ватный тампон к месту прокола. — Прости, я немного нервничаю. Очень больно?
— Нет, — я даже не почувствовал боли. — Скажи, ты тоже винишь меня?
— Господи, Фридхельм, да какая разница кто виноват! — в её глазах блеснули слёзы. — Тысячи невинных людей ежедневно погибают здесь и в Германии. Война вытягивает из нас самое худшее, и если мы не будем держаться вместе, а перессоримся, мы проиграем независимо от её исхода.
— Шарлотта, тебя ищет доктор Йен, — в палату заглянула медсестра.
— Иду, — поднялась она. — Последи за капельницей.
Девушка присела на стул возле кровати Рени и сочувственно сказала:
— Вот бедняжка, как это ужасно — потерять ребёночка.
Я отвернулся, пресекая дальнейшие разговоры. Когда закончится переливание, Вильгельм велит возвращаться, и вряд ли я смогу убедить его остаться хотя бы до утра. Как же не хочется оставлять Рени одну.
— Вы можете идти.
Девушка отцепила катетер капельницы и бросила на меня любопытный взгляд, когда я подошёл к Рени. Осторожно взял её ладонь, холодную как лёд, и поднёс к губам.
— Родная, я вернусь как только смогу…
Я нашёл Вильгельма в холле. Он сидел на диване рядом с Чарли, которая что-то тихо ему говорила. Брат выглядел уже не таким грозным. Суровый взгляд смягчился тёплой нежностью, уголки сжатых губ дрогнули в лёгкой полуулыбке. Чарли обняла его и, несмотря на паршивое настроение, я тоже улыбнулся. Как бы цинично ни звучало, но в этой трагедии есть один положительный момент — эти двое снова общаются. А как иначе? Только когда случается непоправимое, мы понимаем, что жизнь коротка и надо не бояться жить, пусть даже совершая ошибки.
— Нам пора ехать, — Вильгельм наконец-то заметил меня.
Словно ожидая, что я начну как всегда протестовать, он добавил:
— Задерживаться нельзя, Файгль наверняка уже объявил тревогу.
— Присмотри за ней, — я обнял на прощание Чарли.
— Ты мог этого не говорить, — мягко упрекнула она. — Я сделаю всё, что нужно.
За всю дорогу Вильгельм не сказал ни слова, и я был благодарен ему за это молчание.
Дома было ещё хуже. Повсюду были вещи Эрин, подушка всё ещё пахла её духами. Не раздеваясь, я лёг, понимая, что нужно поспать хотя бы пару часов перед завтрашней вылазкой, но даже усталость не могла перебить нервное напряжение. Я с пугающей чёткостью осознал, что сегодня мог потерять не только ребёнка, но и Эрин. И насколько я её знаю, теперь она нипочём не согласится уехать. Да и оснований для освобождения от службы больше нет. Как бы мне хотелось увезти её, чтобы ничего не могло нас разлучить. Сколько я ни убеждал себя, что эта война необходима и назад уже пути нет, в глубине души я знаю, что Рени права. Вынужденно или нет, но мы все убийцы, и дальше всё будет только хуже.
Утром в столовой парни молча косились на меня, не решаясь заговорить, и я понял, что великая тайна уже известна.
— Фридхельм, — Кох неловко приобнял меня. — Ты это… держись. Мы все переживаем за Рени.
Я кивнул, не желая обсуждать подробности.
— «Дамы», ешьте быстрее, — поторопил Кребс. — обер-лейтенант приказал побыстрее выдвигаться на задание.
Вильгельм, как всегда собранный, уже стоял возле машины что-то
