Ювелиръ. 1809 - Виктор Гросов
— Термозащита. Если удумают греть замок, чтобы отпустить закалку пружин или выплавить механизм, квасцы начнут воду отдавать. Внутри стенки образуется паровая баня. Сталь не прогреется, пока вся вода не выкипит.
Механик провел черным от сажи пальцем по бороду, оставляя на седых волосах темную полосу.
— Мудрено закручено. Только гроб этот выйдет неподъемным. Перекрытия не сдюжат, к соседям вниз уйдет.
— В подвал определим, на каменную кладку. Вес — это даже на пользу, с места не сдвинут. Но ящик — это полдела. Главное — запор.
Перевернув лист, я постучал набалдашником трости по схеме механизма. Саламандра на рукояти хищно блеснула глазами.
— Ключи — в топку. Их крадут, подделывают, отбирают в темном переулке. Мне нужен замок, который открывается разумом.
На бумаге был детально прорисован дисковый механизм, прадедушка современных кодовых замков. Четыре латунных диска, нанизанных на единую ось, каждый с аккуратной прорезью.
— Вращаем лимб снаружи, — пояснял я, имитируя движение кисти. — Три оборота вправо до первой цифры, два влево до второй, снова вправо… Диски внутри сцепляются. Как только прорези выстраиваются в одну линию — ригель падает под собственным весом, дверь отперта.
Иван Петрович завис над чертежом надолго. Его лоб прорезала глубокая морщина, губы беззвучно шевелились, просчитывая кинематику.
— Баловство, — наконец вынес он вердикт. — Цифири эти… Память стариковская — решето. Забудешь — и что? Шкаф ломать? А там сталь каленая, стекло… Сами себя в дураках оставим. Ключ оно надежнее будет. Скую тебе сувальдный, с секретом, с двойной бородкой. Никакая отмычка не подлезет.
— Отмычка здесь бессильна, — оборвал я его, раздражаясь упрямству старика. — Зато нож у горла творит чудеса. Ключ я отдам, если жизни лишать начнут — своя шкура дороже железа. А память из черепа не выковыряешь. Пытать могут, верно. Однако пока я молчу или несу околесицу — сейф закрыт.
Старик, почуяв перемену в моем тоне, посмотрел исподлобья. Взгляд его стал тяжелым.
— Не доверяешь никому, Пантелеич? Даже себе?
— Эпоха нынче такая, Иван Петрович. Хранишь секрет — живешь. Болтаешь — лежишь в канаве.
Кулибин тяжело вздохнул, признавая мою правоту, схватил кусок мела и принялся черкать прямо по грязной столешнице, прикидывая диаметры осей.
— Четыре диска… Латунь нужна звонкая, твердая, чтоб не истиралась годами. И балансировать их придется, как весы. Иначе вор ухом к двери прильнет и услышит, когда пазы сойдутся. Щелкнет ведь, зараза.
— Предусмотрим ложные пазы. Пусть щелкает на каждом делении. Собьем слухача с толку.
Изобретатель крякнул, но в глазах зажегся азарт. Задача зацепила его за живое. Сделать замок без единой скважины — вызов, достойный придворного механика, а не сельского кузнеца.
— Ладно, уболтал. Склепаем твой сундук. Полосовая сталь в запасе имеется. Только возни тут… Листы калить — их поведет винтом, рихтовать замучаемся.
— Сроками не неволю, — кивнул я. — Надежность превыше всего.
Еще битый час мы утрясали нюансы. Петли решили делать скрытыми, внутренними, чтобы зубилом не подлезть. Дверь — притертой «в четверть», с минимальным зазором, исключающим применение ломика. На бумаге вырастала крепость в миниатюре, неприступный бастион для моих тайн.
Покидая флигель, я чувствовал странное облегчение. Первый камень в стену моей личной безопасности был заложен. Кулибин, забыв про свой двигатель, уже громыхал железом в углу, бормоча под нос ругательства в адрес «заморских хитростей», но я-то видел, что руки у него чешутся начать.
Оставалась сущая мелочь — придумать защиту от грубой, первобытной силы. Против кувалды и хорошего лома нет приема, кроме еще большего лома. Эту инженерную задачу я отложил на десерт.
Сам же поглядывал на Прошку, которого углядел в окне. Он, высунув язык, что-то натирал. По моей просьбе ему начали давать задания, где основу составляет монотонность и усидчивость.
Сутки спустя, когда работа над каркасом сейфа уже вошла в ритм, а кузня вовсю работал над проектом, на пороге возник Федор Толстой. «Американец» явно маялся от столичной скуки: дуэли под высочайшим запретом, враги благоразумно попрятались по норам, а его буйная натура, привыкшая к штормам и камчатским переходам, требовала выхода. Заметив нас с Кулибиным, склонившихся над стальными листами в сполохах горна, граф хищно оживился, словно кот, учуявший мышь.
— Что ваяем, господа? — его голос перекрыл шум пламени. Стряхивая снег с ботфортов, Толстой прошел внутрь, заполняя тесное пространство своей неуемной энергией. — Новую дыбу для Тайной канцелярии? Или клетку для французского посла?
— Шкаф, ваше сиятельство, — прокряхтел Кулибин, не выпуская из клещей раскаленную полосу. — Несгораемый.
Толстой подошел вплотную, с интересом бретера, оценивающего чужое оружие, разглядывая двойные стенки, уже засыпанные абразивной смесью.
— Слоеный пирог? — костяшки его пальцев гулко стукнули по металлу. — Разумно. Пуля увязнет. Но если придут с аргументом повесомее? Скажем, с кувалдой? Собьют замок — и все ваши хитрости пойдут прахом.
— На случай лобового штурма, Федор Иванович, у нас припасен сюрприз.
Я придвинул к краю стола эскиз блокиратора — моего личного изобретения, опередившего время лет на сто.
— Активная защита. Взгляните сюда. В сердце механизма — каленая стеклянная пластина. Она удерживает взведенную пружину чудовищной мощности. Это, скажем так, чека.
Граф склонился над пергаментом, щурясь от бликов огня.
— И? В чем соль?
— Любая попытка грубого взлома — удар кувалдой, высверливание оси, подрыв пороховым зарядом — разрушит стекло. Пружина освободится и выстрелит стальные штифты в пазы ригелей. Намертво. Сейф превратится в монолит. Его заклинит так, что открыть дверь можно будет только вместе с куском стены.
— А как же содержимое? — Толстой поднял на меня взгляд, в котором мелькнуло понимание. — Если замок заклинит, бумаги не достать.
— Верно. Только пилить днями напролет. Но вор не станет поднимать такой шум. А если он решит взорвать дверь… — я сделал паузу. — Внутри, в специальном герметичном кармане, покоится бутыль с «адской смесью» — особые чернила на основе сажи и едкого масла. Ударная волна разобьет сосуд. Все содержимое сейфа мгновенно зальет черной жижей. Взломщик получит грязную кашу.
Толстой смотрел на схему, в его глазах разгоралось уважение. Ему, офицеру и человеку чести, концепция «смерти во имя долга» была близка и понятна.
— Тактика выжженной земли, — усмехнулся он, выпрямляясь. — Жестоко. Но верно. Секреты, как и солдаты, в плен сдаваться не должны.
Заложив руки за спину, граф прошелся по кузне. Отблески горна плясали на золотых пуговицах мундира, придавая ему вид демонический.
— Значит, утверждаете, сталь добрая? А ну-ка…
Движение было размытым. Только что его рука покоилась на эфесе, и вот уже в ней хищно чернел ствол тяжелого английского пистолета — трофея одной из бесчисленных стычек.
