1928 год: ликвидировать ликвидаторов - Августин Ангелов
— Как-то это все… — начал Менжинский следующую фразу, но не закончил ее, потому что в этот момент я перехватил управление телом, сказав то, что давно хотел сказать:
— И вообще, я считаю подобные разговоры по телефону опасными, хоть и уверял меня Трилиссер, что все у него под контролем, и подслушать, якобы, никто не сможет. Потому дальнейшие действия обсудим при встрече.
Но, Бокий не удивился перемене тона собеседника, проговорив:
— Так приезжай сам, Вяча, заодно объект на месте посмотришь. Что тебе мешает?
Я согласился:
— Ладно. Приеду ближе к вечеру. А ты, чтобы время не терять, начинай тогда там мероприятия. Распорядись, пусть твои сотрудники подготавливают все там, как полагается. Вот только во флигель мы поселим не брата Ленина, а нашего клиента. И Дима Ульянов сам от такого нового соседства, надеюсь, сбежит.
Опустив телефонную трубку на рычаг, я решил, что надо бы сходить на обед пораньше, чтобы не встретить опять в столовой Генриха Ягоду. Впрочем, только подумал о нем, как дверь в кабинет распахнулась, и первый зампред сам влетел в кабинет без всякого приглашения, словно бы он пришел к себе домой. Он, по-видимому, так привык всем здесь распоряжаться, что обнаглел уже окончательно. Но, отповеди он не ожидал. А я вновь воспользовался своим новым навыком целителя, разогнав кровь и послав энергию в больные места, после чего, почувствовав себя значительно лучше, решительно встал ему навстречу и, нависая над Генрихом в силу своего более высокого роста, проговорил достаточно грозно, вопреки слащавой вежливости Менжинского, сразу перейдя на «ты» и назвав его настоящим именем:
— Тебя что, Енох Гершенович, мама в детстве вежливости не учила? Почему без стука к начальству врываешься? Что за привычка такая мерзкая?
Он потупился, опустив глаза, пробормотал невнятно:
— Я списки расстрельные на подпись принес.
— Ты должен был сначала моей секретарше об этом доложить и сидеть в приемной, пока она не доложит мне, а я не соизволю тебя пригласить. А ты же, братец Енох, обнаглел просто. Пользуешься тем, что я болен был в последнее время и еле шевелился? Так вот, считай, что я выздоровел. И с этого момента приказываю соблюдать правила подчиненности.
К моему удивлению, Ягода пошел на попятную:
— Простите, Вячеслав Рудольфович, такое с моей стороны больше не повторится.
Но, я еще поворчал, усаживаясь обратно в свое кожаное кресло:
— Ты что же думаешь, если я не делаю тебе замечаний по поводу бестактностей и вежливо общаюсь с тобой, то все тебе с рук сойдет? Но ты не учитываешь, Генрих, что мое терпение не бесконечно.
Ягода смотрел на меня с удивленным выражением лица, так, словно бы видел впервые. Судя по всему, моя отповедь подействовала. И он проговорил извиняющимся тоном, даже заискивающе:
— Я все понял, Вячеслав Рудольфович, посмотрите, пожалуйста, расстрельные списки. Вы должны завизировать…
Я сказал резко:
— Давай сюда бумаги. И папки с делами мне по каждому фигуранту будь любезен предоставить. С курьером пришлешь. Пока не будет папок с делами, не будет и подписей. В каждое дело теперь буду вникать лично, а списками подписывать высшую меру больше не собираюсь. Это понятно? А чего и кому я должен, я сам решу.
Когда Ягода покинул кабинет, тут же начал вопить из своего угла в подсознании сам Менжинский:
— Зачем ты так с ним? Генрих же очень злопамятный тип! Он может любую гадость сделать.
— А для чего же держать такого заместителя, чтобы его бояться? — сказал я мысленно Вячеславу.
Он ответил вопросом на вопрос:
— А куда от него денешься, если сам Сталин за ним стоит и всю его деятельность одобряет?
— Если деться от Ягоды никуда не получается, значит, придется деть куда-нибудь его самого, — послал я мысль Вячеславу.
— Что ты задумал, шизофрения? На что ты нас толкаешь? На преступление? — вопил Менжинский в глубине черепа.
— Собираюсь ликвидировать Ягоду, пока он не ликвидировал нас, — честно признался я.
Менжинский заметил:
— Тогда, тем более, нельзя с ним так разговаривать, а то спугнешь. Не боишься, что почувствует Генрих подвох и первым меры примет?
— Волков бояться — в лес не ходить, — бросил я Вячеславу.
— Ягода сам, конечно, не нападет, но подослать может кого-нибудь. И нам нужно, хотя бы, охрану усилить, — внес он здравое предложение. Видимо, чувство самосохранения все-таки наконец-то проснулось в нем, хоть и с опозданием.
— Я как раз собирался распорядиться по подчиненности, чтобы организовали пост в нашем подъезде, — сказал я.
Но, Менжинский предупредил:
— Такое не по официальным каналам лучше организовывать, а через надежных людей.
— А у тебя есть такие люди? — спросил я прямо.
Он ответил в своей манере, вопросом:
— Хочешь, я прямо сейчас позвоню одному из них?
— Хочу, — подтвердил я и отодвинулся в сторону, снова предоставив ему контроль над телом.
Менжинский поднял телефонную трубку и позвонил Карлу Паукеру, который занимал должность начальника личной охраны Сталина. Фактически, этот Паукер организовал заново всю эту службу, используя свои обширные возможности начальника оперативного отдела ОГПУ. Ведь он продолжал числиться и на этой должности. В подчинении у Паукера находился большой коллектив специалистов наружного наблюдения и оперативников, а также специальные комендантские отряды особого назначения. С их помощью чекисты и производили все необходимые действия: слежку, задержания подозрительных, обыски и аресты. Охрана тюремного здания, скрытого от посторонних глаз за фасадом на Лубянке, тоже поручалась сотрудникам этого отдела. Занимались подчиненные Паукера и допросами задержанных и даже расстрелами. Но, сам Паукер был сильно обязан Менжинскому своим положением.
Карл Паукер, родившийся в 1893 году в Лемберге, происходил из еврейской семьи и был потомственным парикмахером. Образование его ограничилось четырьмя классами начального училища. Что удивительно, в Первую мировую войну он призвался рядовым в армию Австро-Венгрии и воевал против России. Но, попав в русский плен весной 1915 года, он оказался в лагере для военнопленных в Туркестане, а после Февральской революции 1917-го остался в Самарканде, где снова работал парикмахером, подрабатывая еще и портным.
Как только большевики пришли к власти, Паукер тут же записался в партию и быстро поднялся по карьерной лестнице. В 1918 году он уже сделался заместителем коменданта Самаркандской области, через год стал зампредом революционного трибунала, а в 1919-м был уже начальником секретно-оперативного отдела ЧК Самарканда. В 1920-м Паукера направили на курсы комсостава, после чего он получил назначение начальником политотдела в
