Муля, не нервируй… - А. Фонд
Очевидно, Козляткин ожидал, что я как минимум заплачу, потому что разочарованно крякнул и на этом планёрка была закончена.
Обеденный перерыв ознаменовался у меня очередным комсомольским докладом.
Я вошел в Красный уголок, размышляя, сколько раз ещё нужно будет повыступать, и какие конкретно бонусы считать достаточным результатом и когда на этом остановиться. И как потом аккуратно закруглить это всё дело.
Я вошел и остановился, как вкопанный. Народу набилось столько, что яблоку негде было упасть. Все места были заняты. Сидели и на подоконниках, и на бетонном постаменте, где лежали выставочные экспонаты, а некоторые девушки даже сидели друг у друга на руках. Парни стояли. Но мест всё равно всем не хватало, так что даже бюст Ленина отодвинули в сторону. Временно, конечно.
В самом центре был микроскопический пятачок. Очевидно, именно здесь я должен буду толкать речь.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался я.
При виде меня все зашумели.
— Вижу, интерес к нашим минуткам политинформации вырос, — пошутил я.
Все с готовностью посмеялись.
— А когда про успехи будешь рассказывать? — выкрикнул кто-то с задних рядов.
— А вот прямо сейчас и буду, — ответил я. — Только при одном условии — меня не перебивать и не шуметь. Моё выступление — дело добровольное. И я надрывать связки не намерен. Это понятно?
Всем было понятно.
— Тогда приступим! — и я приступил. — Итак, что такое успех и какие качества помогают человеку стать успешным?
Я уложился в двадцать минут:
— А чтобы закрепить теорию, как говорится, — я поднял голову, обвёл всех присутствующих внимательным взглядом и хитро подмигнул, — давайте сделаем практическое задание. Смотрите все сюда!
Я показал на склеенный из трёх ватманов длинный-длинный транспорант, который лежал на столе поверх подшивок газет.
— Вот это потом будет стенгазета, — понизил я голос почти до шепота, чтобы все прислушивались. — И сейчас каждый из вас, вернётся на своё место после обеда, хорошо обдумает всё, что вы здесь услышали, а потом он должен взять лист обыкновенной писчей бумаги. Такой, на которой машинистки на машинке печатают. Разделить этот лист вертикально на две ровных части. На левой части рисуем свои ассоциации. Справа — пишем текст, только кратко и ёмко. Вы должны ответить на три вопроса. Первый вопрос — что вы привносите в этот мир? То есть ваша личная миссия на этой планете. Второй — в чём ваша уникальность? Что вы умеете и можете не такое, как другие? Третий — как вы это всё делаете? Это понятно?
Все зашумели утвердительно.
— Теперь смотрите. Этот ватман я оставлю здесь, на столе, в красном уголке. Каждый из вас может прийти сюда в любое время и прикрепить свой листок. Клей же у нас есть?
Кто-то воскликнул:
— Есть!
— Вот и отлично! И товарищи, рисуем и пишем красиво. Стараемся, — сказал я, — срок — до послезавтра. Причём до обеда. Кто не успеет, его листки приниматься не будут. Так что рассчитывайте время. И послезавтра, я прямо здесь, при вас, проведу подбивание итогов и анализ ваших заданий. То есть мы определим, какой главный талант в каждом из вас и какая у вас самая сильная сторона. А теперь расходимся, товарищи. Успеем ещё пообедать. Завтра моего доклада не будет, завтра мы делаем задания. А вот послезавтра — разбор ваших листочков.
Все зашумели, возбуждённые и начали расходиться.
Я был доволен.
Заодно стенгазета для Зинаиды будет готова, причём это же групповая работа, даже коллективная, это мощный социальный посыл и интересная вещь. Зине останется только напечатать на листах расшифровки и прикрепить их внизу газеты, как отрывные листочки на объявлении. Должно получиться неплохо.
Подошел комсорг. Валера Карасёв, я уже знал, как его зовут.
— Молодец, Бубнов, — сказал он, впрочем, без особой весёлости, — но мог бы и завтра выступить.
Оп-па, уже пошли предъявы. Но ничего, мне всего-то ещё надо лишь пару разочков у тебя перед коллективом отметиться, а дальше пойдёшь ты товарищ, Карасёв, лесом.
Но вслух я ему ответил совсем другое:
— Завтра не могу. Товарищ Козляткин дал срочное поручение. Основная работа. Нужно ехать на проверку театра. Это долго. Нужно успеть всё сделать.
Карасёв поджал губы, хотел сказать что-то возмущённое, но поостерёгся. Ведь раньше на эти собрания приходилось людей загонять силой. Все разбегались, прятались, саботировали. А тут прямо попёрло. И главное, все ходят добровольно. Поэтому он пока портить отношения не хотел. Я тоже пока не хотел.
Поэтому как говорится, мы разошлись краями.
— Муля! — в опустевшем Красном уголке голос Зины прозвучал необычно громко. Она подлетела ко мне и, не сдержав восторга, чмокнула меня в щёчку, но потом сама же смутилась и покраснела. — Ты так хорошо выступил! А я вот тоже теперь думаю, какой у меня талант? Ты же мне самой первой расскажешь, правда?
Опа!
И тут на меня уже предъявляют права. Точнее Зина ещё сама до конца не осознала, но то, что она старается меня прибрать к рукам — однозначно.
Из размышлений меня вывел её голос:
— Муля, пошли вместе в столовку!
— Пошли, — кивнул я.
А Зина щебетала, щебетала. На миг я задумался и потерял нить её разговора.
— … правильно? — спросила она.
Упс.
— Надо подумать, — уклончиво ответил я, надеясь, что через время она сама забудет, если это не важно, А если важно, то напомнит опять.
— А ты где живешь, Муля? — вдруг спросила она, когда мы вошли в столовую и взяли подносы. К счастью, очереди уже почти не было.
— В коммуналке, — ответил я рассеянно, вопрос с завтрашней поездкой в театр не давал мне покоя, я не мог сообразить, где тут подвох, для всестороннего анализа остро не хватало информации.
— Нет. Я понимаю, что в коммуналке, — фыркнула она, — ты говорил об этом. Я тебя про твой адрес спрашиваю.
Я чуть поднос с гороховым супом не выронил. В гости что ли собралась? Так я прекрасно понимал, что в это время девушки к парням в гости просто так не ходят. А с далеко идущими матримониальными планами. Не удивлюсь, если она в своих мечтах уже и имена всем нашим будущим пятерым детям придумала. Поэтому сказал осторожненько:
— Мой адрес не дом и не улица, мой адрес
