Филип Дик - Человек из Высокого Замка
— Это — как в музыке, — добавил Пол. — Сейчас, например, совсем пропал интерес к настоящему американскому джазу. Тебе нравятся даймы Бака Джонсона, Кида Орри и остальных? У меня есть коллекция пластинок с этой старой музыкой, в оригинальных записях Дженета.
— Боюсь, я мало разбираюсь в негритянской музыке, — признался Роберт. Похоже, его замечание произвело не слишком-то благоприятное впечатление.
— Я предпочитаю классику — Баха или Бетховена. Уж в этом, кажется, нет ничего предосудительного. Он почувствовал себя слегка обиженным. «Кто бы мог подумать, что придется почти отрекаться от величайших мастеров европейской музыки, бессмертных классиков, в пользу какого-то ныо-орлеанского джаза, вышедшего из дешевых ресторанчиков и забегаловок негритянских кварталов?»
— Возможно, если я поставлю тебе что-нибудь в исполнении нью-орлеанских королей ритма… — начал Пол, но Бетти взглянула на него упреждающе. Он заколебался, а потом пожал плечами.
— Ужин почти готов, — объявила Бетти.
Слегка недовольный. Пол проговорил:
— Джаз из Нью-Орлеана — это же типично американская музыка. Она рождена на этом континенте, а все остальное пришло из Европы, вроде тех слезливых баллад в староанглийском стиле.
— Извечная причина наших раздоров, — вмешалась Бетти, улыбнувшись Чилдану. — Я совершенно не разделяю его увлечения так называемым оригинальным джазом.
Все еще с книгой в руках Чилдан осведомился:
— А все же какая альтернатива нашей действительности описана в этом романе?
— Германия и Япония проигрывают войну.
Воцарилось молчание.
— Пора к столу, — сообщила после паузы Бетти, обаятельно улыбаясь. — Следуйте за мной, голодные джентльмены-бизнесмены. — Она увлекла их к столу, уже накрытому белой скатертью, сервированному столовым серебром и фарфоровой посудой. Большие накрахмаленные салфетки вставлены, как успел заметить Чилдан, в костяные колечки, — изделия современных американских мастеров. Неплохо смотрится и американское серебро. Увидев чашки и блюдца фирмы «Ройял Альберт», синие с золотом и довольно редкие, он не смог сдержать профессионального удивления.
Только тарелки не американские, похожи на японские. А может, он и не прав, поскольку не является специалистом в этом деле.
— Фарфор Имари, — пояснил Пол, увидев, что Чилдан заинтересовался. — Из Ариты. Относится к продукции высшего класса. Япония.
Они сели за стол.
— Кофе? — спросила Бетти.
— О да, — сказал Чилдан, — с удовольствием.
— После ужина, — уточнила она, поворачиваясь к столику на колесах.
Вскоре все приступили к еде, которая показалась Чилдану превосходной. Бетти, несомненно, — незаурядная кухарка. Особенно ему пришелся по вкусу салат: авокадо и сердцевина артишоков, присыпанная сыром пикантным с плесенью. Слава Богу, — они не стали угощать его яствами японской кухни — этой смесью мяса и овощей, которой так часто после войны приходилось питаться. И эти в обязательном порядке дары моря. На креветки и моллюски он уже не мог смотреть.
— Интересно, — сказал Роберт, — каким он представляет мир, где Германия и Япония проиграли войну.
Какое-то время Пол и Бетти хранили молчание. Наконец Пол проговорил:
— Там слишком много подробностей; общая картина настолько сложна, что самое лучшее — прочесть книгу. Комментарии, пожалуй, только испортят удовольствие.
— Я придерживаюсь на этот счет определенной точки зрения, — сообщил Роберт. — И часто об этом размышляю. Думаю, мир выглядел бы значительно хуже. — Он услышал в своем голосе решительные, даже жесткие нотки, и повторил: — Да, значительно хуже.
Их лица выразили удивление, — вероятно, из-за его тона.
— Повсюду господствовал бы коммунизм, — продолжал Роберт.
— Автор книги, господин Абендсен, всесторонне обдумал проблему экспансии Советской России. У него, как и после первой мировой, несмотря на то что она воевала на стороне победивших Союзников, эта отсталая аграрная страна опять остается ни с чем. Ко всеобщему посмешищу. Стоит лишь вспомнить русско-японскую войну…
— Нам многое пришлось вынести, за все заплатить сполна, — сказал Роберт. — Но не напрасно: славянский потоп удалось сдержать.
— Я не поверю никаким историческим версиям, если речь пойдет о «затоплении» мира хоть кем-нибудь: славянами, китайцами или японцами, — негромко произнесла Бетти, спокойно глядя на Роберта. Она полностью владела собой и не давала воли эмоциям, выражая собственное мнение. Лишь щеки ее слегка порозовели.
Какое-то время ели молча.
«Опять все то же, — думал Роберт Чилдан. — Эту тему обойти невозможно. Она повсюду, — и в случайно выбранной книжке, и в грампластинках. Даже в костяных колечках для салфеток… Победители захватывают трофеи. А добычей оказывается наследие моего народа.
Надо смотреть правде в глаза. Я ведь только притворяюсь, будто эти японцы и я во всем похожи. Ну, а в действительности, даже, когда я делаю над собой усилие и выражаю полное удовлетворение их победой и поражением своей страны, даже здесь мы не находим общего языка… Очевидное для меня — для них всегда означает нечто совсем иное. У них и мозг устроен по-другому. И душа тоже. Вы только посмотрите на них: пьют из английского фарфора, на столе американское серебро, слушают негритянские мелодии. Но это все наносное, поверхностное. Власть и богатство дают им возможность позволить себе все, однако на самом "деле это не более, чем эрзац.
Даже «И-чинг», ставшая уже и нам поперек горла, — не их книга, а китайская. Они позаимствовали ее, черт-знает, когда. Кого они пытаются обмануть? Самих себя? Перенимают отовсюду чужие привычки, еду, манеру говорить и одеваться, даже походку. Вот, например, как сегодня — объедаются печеным картофелем с луком и сметаной — традиционным американским блюдом, — и его они умудрились включить в список своих трофеев. Но надуть им никого не удастся, и, уж поверьте, меня-то и подавно.
Только белая раса наделена способностью творить. Однако я, человек, принадлежащий к этой расе, вынужден кланяться японской парочке. Подумать только, как бы сложилось все, выиграй войну мы! Да мы бы их попросту стерли с лица земли! От Японии мокрого места не осталось бы, а Соединенные Штаты стали бы единственной на всем свете Божием гигантской и непревзойденной силой.
Я должен прочитать эту «Саранчу». Хотя бы из чувства патриотизма».
— Роберт, ты ничего не ешь. Неужели не нравится? — тихо спросила Бетти.
Он тотчас же поддел вилкой салат.
— О нет, — сказал он, — я уже и не помню, сколько лет не. пробовал ничего более вкусного.
— Спасибо, — ответила явно польщенная Бетти. — Я так старалась. Я всегда слежу за тем, чтобы все закупки делались в лавочках на Мишн-стрит. Мне известно: там не обманывают.
«Вы научились виртуозно готовить местные блюда, — думал между тем Чилдан. — Правду говорят: ваши способности к подражанию неограниченны. Шарлотка, кока-кола, прогулка после кино, Гленн Миллер… Да, вы способны из жести и рисовой бумаги слепить новую, искусственную Америку: на кухне — бумажная мамочка, бумажный папочка читают газетку, бумажный песик на полу. Ну всё-всё в точности…»
Пол молча смотрел на него. Почувствовав его взгляд, Чилдан прервал размышления и принялся за еду. «Он, что — мысли мои читает? Неужели ему на самом деле известно, о чем я думаю? Нет уж, понять что-либо по лицу невозможно. Выражение лица соответствующее, и ему нипочем не догадаться».
— Роберт, — обратился Пол, — ты родился и вырос здесь, и тебе хорошо знакомы все обороты речи американцев. Может, поможешь мне прочесть одну книгу? Я испытываю определенные трудности. Это роман американского автора, написанный в тридцатые годы.
Роберт слегка поклонился.
— Книга довольно редкая, но у меня она есть. «Мисс Лонлихартс» Натаниэла Уэста. Я прочитал ее с удовольствием, но не совсем понял, что же в конечном счете хотел сказать автор. — Он с надеждой взглянул на Роберта.
— Я… не знаю, что это за книга, — признался Чилдан после минутного колебания. «И даже не слышал о ней», — мысленно уточнил он.
На лице Пола отразилось разочарование.
— Жаль. Книга очень тонкая. В ней рассказывается о человеке, который возглавляет отдел писем и полезных советов в газете; на его имя приходит множество писем от разных людей, которые поверяют ему свои сердечные дела. Он пропускает через себя человеческие страдания, что в конечном счете приводит к умопомешательству: и ему начинает казаться, будто он Христос. Тебе это ничего не напоминает? Вспомни, — может, когда-то давно ты все же читал ее?
— Нет, — ответил Роберт.
— У автора — удивительный, оригинальный взгляд на природу страдания, — продолжал Пол. — Эта проблема, в той или иной степени, — в центре внимания всех вероисповеданий. В религиях, подобных христианству, утверждается: первопричина всего — грех. Уэст владеет куда более убедительными аргументами. Возможно, ему известно о существовании, казалось бы, беспричинных страданий именно потому, что он еврей?
