Юрий Никитин - Труба Иерихона
А жестокосердный Яузов проворчал ему в спину, но так громко, что эхо его генеральского рева, как раскаты грома, пронеслось над кремлевской площадью:
– И некому будет защищать Россию, когда у Фатимы подрастут ее оставшиеся пятеро…
Мы ввалились в оборудованное помещение, почти копию кабинета Кречета. Даже громогласный Яузов двигался бесшумно, как тень отца Гамлета.
Я с сочувствием смотрел на Кречета. Куда проще было бы ему пообещать несчастной матери выделить ей денежное пособие! Как делал предыдущий президент, как делали все вельможи.
Все еще держится, наша железяка… Сцепив зубы, бьется за страну, за народ, хотя каждый придурок заучил расхожую глупость, что легче, мол, любить человечество, чем отдельного человека. Заучил и козыряет, не вдумываясь в смысл. Как мы все ловимся на умело построенные фразы!
Держись, Кречет!
ГЛАВА 16
Мы рассаживались за столами, слышалось щелканье раскрываемых ноутбуков. Засветились экраны. Яузов отошел в сторонку, шлепал толстыми губами по решетке сотового телефона.
Кречет подозвал Сказбуша, что-то тихонько втолковывал. Мирошниченко зашел к президенту сбоку, в руках раскрытый блокнот, легонько кашлянул.
– Господин президент, – сказал он осторожно, – только что на Васильевском спуске состоялся несанкционированный митинг русских нацистов… или националистов, я еще не выяснил. Специалисты по общественному мнению за рубежом полагают, что для имиджа солидного общественного деятеля надо бы запретить эти организации…
Кречет договорил Сказбушу, повернулся к Мирошниченко, переспросил:
– Для чего, для чего?
– Для имиджа, – выдавил Мирошниченко и опустил глазки, будто сказанул нечто скабрезное.
Кречет стиснул челюсти. Мне показалось, что сейчас последует взрыв, но Кречет выпустил из груди воздух, глаза его отыскали меня, скромно исследующего возможности новой модели ноутбука.
– Мою позицию объяснит наш футуролог, – сказал он сдержанно. – Послушай, ты не приставай с мелочами, хорошо?
Мирошниченко попятился, поклонился, как восточный царедворец:
– Как скажете, господин президент. Только я слышал, что в государственных делах нет мелочей…
– Бред, – отрезал Кречет.
Мирошниченко послушно исчез там, а возник возле меня. Я сказал отечески:
– Не стоит на юношеский экстремизм отвечать таким же. Особенно если учесть, что мы уже пожили, повидали. Даже вы, молодежь, с такой собачьей жизнью успели кое-что повидать и пережить. Мы все такими, как они, были!.. Я имею в виду, максималистами. Не применительно к партиям или учениям, а так, вообще. В суждениях. А вот им еще предстоит стать взрослыми. Вы заметили, что в экстремистских организациях почти исключительно молодежь? Которая «пока свободою горим, пока сердца для чести живы…». От нас зависит, какими они станут. А если встать на легкий путь вычеркивания и запрещения, то возможность диалога и перевербовки будет исключена заранее. Достоинством националистов и подобных им организаций является «…мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!». В то же время девяносто девять процентов молодежи вообще намного подлее и гаже.
Мирошниченко смотрел непонимающе:
– Простите… чем они гаже, если не состоят ни в каких экстремистских организациях?
Глаза его были чистые, честные. Такая же ситуация была у Петра Первого при подборе кадров: то ли набрать в правительство честнейших и чистейших русских бояр, то ли назвать жулье и проходимцев со всей Западной Европы… которые, однако, помогут тащить Россию в технический прогресс, попутно разворовывая? Может быть, Кречету тоже нужно было взять не шибко честных, зато… гм…
– А тем, – сказал я терпеливо, – что им по фигу: коммунисты, фашисты или марсиане придут и возьмут власть. В этой нацпартии… или подобных, неважно, всего полпроцента от всей молодежи России. Если не меньше. Верно? Еще полпроцента им противостоят, всякие юные демократики. Этим я тоже ставлю тот же высший балл, что и этим националистам. За то же самое: за активность, небезразличие к судьбам страны, за примат интересов Отечества над личными мелкими интересиками. К сожалению, пресса на стороне этих демократиков, что не прибавляет бедолагам популярности: мол, прихвостни власти, лакеи… Собственно, лакеев тоже немало, но я говорю о людях чистых с той и другой стороны. Понимаешь? Нет? На самом же деле нас так мало! Может быть, даже меньше процента от численности населения России. Всех: националистов, демократов, государственников, монархистов, теократов, зеленых… Мы все – капля в этом море безразличия и тупости. У этой капли общая цель: сделать Россию процветающей. Правда, различия начинаются уже сразу: по одним – процветающая, это когда соседей бросает в дрожь уже только при слове «Россия», по другим – когда нас любят и с нами торгуют, по третьим – если все будут ходить в церковь… или в мечеть, неважно.
– Как это – неважно?
– Да так. Ну запретим нацистов. Для равновесия придется заткнуть рты и их противникам: нормальное общество не терпит перегибов ни в какую сторону. Лодка должна идти без крена! Настанет мир и могильная тишь. Останется аморфная масса народонаселения, которую хоть на четыре кости, хоть как. Которая позволит делать с собой все, только бы сохранить «самое ценное – жизнь», а по возможности еще и кошелек, работу, квартиру, огородик… А страна… Какая страна?
Мы разговаривали вполголоса, я втолковывал терпеливо, старательно, разжевывал так и эдак, ибо пресс-секретарь – в современном мире фигура поважнее танковой дивизии, ее огневая мощь огромна, пресс-секретарь вот-вот станет по должности важнее военного министра.
Мирошниченко кивал, но я видел в его глазах сдержанное несогласие. Это он слышал от меня много раз, но еще чаще слышал обратное со всех телеканалов и страниц газет, что подается как единственно верный образ мысли интеллигента. Вообще верный образ мысли гражданина демократической страны, которому даются на выбор шесть-семь выверенных мнений: выбирай! Но ни в коем случае нельзя иметь мнение собственное, что не прошло цензуру и обработку в секретных лабораториях государства.
От стола донеслись злые голоса, удар кулака по столу. Там Кречет рявкнул:
– Никакого «Белого легиона»!.. Если мы будем отстреливать бандитов тайком, то кто мы?.. Сами бандиты?.. Нет уж. Мы не бандиты. Наша власть крепка. Поддержкой народа пользуется! Бандитов надо брать открыто. Конечно, можно часть при задержании… чтобы сберечь деньги налогоплательщиков на судебные расходы, содержание тюрем и зарплату тюремщикам… А остальных на долгий срок и в дальние края! Но стараться, чтобы их было не слишком много. Но никакой трусливой политики отстреливания тайком!
Он бросил взгляд в мою сторону, все еще рассерженный и в то же время как бы призывающий на помощь. Но так, как может призвать на помощь изнемогающий богатырь-воевода сопляка-новобранца, чтобы тот на миг отвлек противника, а он тем временем переведет дух и сменит меч на топор.
Я оставил Мирошниченко, тот потащился сзади, подошел к столу, заговорил громко, с той иронией наставника, за которую ученики всегда готовы бросать стулья в учителя:
– Суета, суета… За мирской суетой, в которую впадаем, не зрим того, что должны зреть как политики.
На меня смотрели враждебно, в самом деле готовые прибить, подумаешь – аятолла, духовный вождь. Ты лучше подскажи, как лучше собрать налоги и выровнять бюджет.
Коломиец полюбопытствовал ехидненько:
– И чего же мы не зрим?
– Что мир все-таки движется, – ответил я покровительственно. – Что земля вертится. Любой человечек, даже министр культуры, знает из школьной программы… возможно, все-таки знает, что некогда были Ассирийские царства, разные Месопотамии и Вавилоны, что возникали Македонские и прочие Римские империи… Но это было, как считает человечек, когда-то. А сейчас уже установились вечные нации, границы, отношения…
– А что, не так? – спросил Егоров.
А Краснохарев медленно встащил на середину лба тяжелые мохнатые брови, поинтересовался гулко, словно ухнул в колодец:
– А это… при чем?.. Что-то я не улавливаю вашей… э-э… мысли.
– Древний римлянин тоже так считал, – ответил я. – Он же тоже был нормальный интеллигентный человечек. Или не совсем интеллигентный, это неважно. Считал, что раньше были всякие там потрясения, складывались нации, а сейчас, при его благословенной Римской империи, наконец-то все встало на свои места. И так пребудет вовеки. А что? В какой-то мере он был прав. За его жизнь в самом деле ничего особенного не происходило! Рост Римской империи продолжался полтыщи или тыщу лет, уже не помню точно. Так же точно и нынешний человечек не замечает перемен… Ему мнится, что отныне вечно будут и Россия, и США, и страны Европы… Но уже сейчас политики втайне делят самый огромный пирог за всю историю человечества: Россию. США всерьез прикидывают: отхватить ли им Приморский край, весь Дальний Восток или же рискнуть отхватить всю Восточную Сибирь? А если поднапрячься, то и Западную? Правда, придется столкнуться с азиатскими странами, даже со странами ислама, но с ними потом, потом!.. Сейчас главное – расчленить Россию, расхватать самые лакомые куски. А они все – лакомые. Особенно лакомые те, что достались другому.
