Борис Батыршин - Египетский манускрипт
Несмотря на огорчения, связанные с исчезновением кузена, не проходило и дня, чтобы Варя не вспоминала о мальчике-американце, которого она впервые увидела в кофейне «У Жоржа». Посещения кофеен и прочих подобных заведений были категорически запрещены ученикам гимназии – и, надо же такому статься, именно там поймал их с мамой (приехавшей навестить дочку из Ярославля) противный латинист по прозвищу Вика-Глист. И если бы не Иван с отцом – Варе грозили нешуточные неприятности. А уж сколько хихикали они с подругами, пересказывая реплику Вани в адрес гимназического шпика: «Знаете, батюшка, будь мы в Арканзасе – этого мистера давно бы уже пристрелили!»
С тех пор Вареньке случилось видеть своего спасителя всего один раз – на велосипедном празднике в Петровском парке. Тогда бициклы «американцев» произвели среди спортивной публики Москвы настоящий фурор. Варя даже сама немножко покаталась на удивительных заграничных машинах – но, главное, вдоволь пообщалась с интересным мальчиком. С тех пор она не упускала случая, чтобы расспросить Марину об американских жильцах; та отвечала охотно, не упуская, впрочем, случая подколоть подругу.
Выбегов, известный в Москве путейский инженер, служащий Николаевской железной дороги, снимал домик в самом лучшем дачном месте Подмосковья – Перловке. Этим поселком из восьмидесяти особых летних домиков владел купец Василий Перлов. Самый облик дачного поселка настраивал отдыхающих, сплошь представителей московской верхушки, на легкий, беззаботный лад; между дачами не было даже заборов, ставить их считалось дурным тоном. Дома в Перловке стояли редко, скрытые деревьями, – так что соседи не создавали друг другу помех вторжением в приватное пространство. В любом домике имелись все городские удобства; на берегу реки Яузы оборудованы особые купальни, которыми отдыхающие охотно пользовались. По вечерам возле купален кипели романтические страсти; кроме взрослых дачников в Перловке хватало и молодежи: и сыновей-студентов, и дочерей, курсисток или же гимназисток старших классов, барышень вполне уже взрослых. Варенька, правда, еще не обзавелась знакомствами среди ровесников и ждала приезда Марины.
Овчинниковы тоже третий год подряд снимали дачу в Пероловке. Девочки, которые в Елизаветинской женской гимназии учились в одном классе, в первое же лето сдружились окончательно – и с тех пор очень ждали июля, когда семьи выбирались из города, чтобы провести месяц-полтора «на пленэре».
Скучать московским дачникам не приходилось: в поселок привозили музыкантов, на дощатой сцене летнего театра, прикрытой полосатым пологом шатра, шли представления московских трупп; устраивались особые дачные балы.
Домик в Перловке обходился недешево – сравнимо с арендной платой приличной московской квартиры. Однако же от желающих не было отбоя – столь популярен был этот поселок на берегу Яузы. Чтобы снять здесь дом, приходилось вносить деньги за три года вперед. Но путеец был человеком небедным; Выбеговы, как и Овчинниковы, жили в собственном доме, в средствах не нуждались – так что вполне могли позволить себе летний отдых в Перловке.
Добрый знакомый Дмитрия Сергеевича, известный московский журналист Захаров как раз на днях прислал инженеру подписанный экземпляр своей только что вышедшей из типографии книги: «Окрестности Москвы по Ярославской железной дороге». Погостив в прошлом году на даче у Выбегова, Захаров так писал о Перловке:
«Здесь, в молодом сосновом лесу, принадлежащем В. С. Перлову, выстроено им множество дач, насчитывают более семидесяти; весь лес-парк изрезан дорожками, утрамбованными красным песком, по которым можно гулять даже в сырую погоду, вскоре после дождя. По окраине дач протекает река Яуза с устроенными на ней купальнями. (…) Устройство дач со всеми приспособлениями к летней жизни привлекает сюда москвичей, которые так полюбили эту местность, что каждое лето все дачи бывают переполнены жителями, а угодливый хозяин для развлечения своих жильцов приглашает музыку, которая играет в Перловке два раза в неделю».
Варенька, закончив письмо, запечатала конверт и принялась искать Глашу; хотелось непременно отправить послание уже сегодня. Возле дач все время крутились деревенские мальчишки, в надежде заработать медяк-другой. Дачники охотно прибегали к их услугам по всякому удобному поводу – принести что-нибудь со станции, сбегать по делу, а то и доставить в Москву записочку или письмо. Прислуга Выбеговых наперечет знала окрестных сорванцов, так что Варя вполне могла рассчитывать на то, что ее письмо еще до вечера попадет на Гороховскую.
Первый визит Ольги к Никонову состоялся в два часа пополудни, на следующий день после объяснения с Геннадием. Лейтенант сам встретил девушку на «той стороне», в двадцать первом веке – и, поддерживая под локоть, провел через портал. В момент перехода Ольгу передернуло – нет, прикидываться не придется, тоннель и правда внушает ей ужас. Момент перехода через полную тьму, через мгновенное «ничто»… исчезающе короткий, застигающий на микросекунду, прямо посреди шага, он леденил кровь и совершенно выбивал девушку из колеи. А потому, уже покидая портал, она так стиснула руку Никонова, что тот с беспокойством посмотрел на спутницу:
– Все в порядке, Ольга Дмитриевна?
Он неизменно обращался к ней на «вы» и только по имени-отчеству. Впрочем, лейтенант вел себя так почти со всеми. Исключением был разве что Николка – в силу юного возраста. Гена Войтюк был для Никонова Геннадием Анатольевичем, компьютерщик Витя – Виктором Владимировичем, а здоровяк Андрей, которого иначе как «Дрон» никто не называл, – Андреем Витальевичем. Лишь к брату Ольги Никонов обращался хоть и на «вы», но попроще – «Роман» или «сержант»; видимо, в силу того что признал в нем солдата, близкого по духу, хотя и младшего по званию. Ромка не возражал – ему это даже льстило.
На мостовой, у самого портала, Ольгу с лейтенантом поджидал Николка. Мальчик нетерпеливо переминался с ноги на ногу – ему не терпелось сорваться куда-то по своим делам. Увидев парочку, он облегченно вздохнул, буркнул Ольге «здравствуйте, мадмуазель» и, сунув лейтенанту какую-то бумажку, умчался. Никонов развернул ее и улыбнулся: на ладони лежал темный, шершавый шарик, такой же, как и тот, что Николка вручил ему в прошлый раз. Волшебный ключ, открывающий дверь в будущее. Дверь, через которую они с Ольгой смогут теперь невозбранно ходить друг к другу.
Лейтенант улыбнулся этим мыслям и не заметил, как неприятно, всего на миг, изменилось выражение лица спутницы. Ольга видела, что передал офицеру Николка, – и скривилась от отвращения к себе. Николка сам, без всяких хитроумных комбинаций, спланированных Геннадием, отдал шарик от коптских четок – видимо, не представляя, как можно поступить иначе, не помочь двум симпатичным людям, попавшим в затруднительное положение. Давно уже Ольга не испытывала таких болезненных уколов совести!
Впрочем, рефлексировать слишком долго она не собиралась. Девушка взяла себя в руки, и вовремя.
– Вот видите, Ольга Дмитриевна, теперь нет никаких препятствий к тому, чтобы ваши друзья могли бывать у нас, когда только пожелают. – И офицер положил ей на ладонь заветную бусину.
Ольгу опять передернуло – правда, на этот раз она сумела не подать виду. Что же – Никонову их намерения ясны насквозь? И чего тогда стоят хитроумные планы Геннадия, раз лейтенант читает их, как открытую книгу? Или она преувеличивает? Или…
Моряк не дал девушке додумать эту неприятную мысль:
– Теперь, если вы не против, – давайте посетим одно любопытное заведение. Уверен, вам понравится. Видите ли, в прошлый раз я выбирал туалеты для вас в некоторой спешке, руководствуясь… как бы это сказать… собственным вкусом. – Ольга вскинулась было возразить, но Никонов жестом остановил ее:
– Так что будет разумно, если вы исправите допущенные мной ошибки, Ольга Дмитриевна. Не так ли? Сестрица порекомендовала хорошую модистку на Кузнецком – так не откажите уж, прошу вас…
И не слушая смущенного лепета девушки (которая, к слову, не слишком-то и протестовала), Никонов увлек ее к поджидавшей возле дома пролетке.
В среду, в по-летнему душный день, в четвертом часу пополудни модный салон, один из многих на Кузнецком Мосту, расположившийся под вывеской «Мадам Клод. Моды платья и фризюр», – был закрыт. В этом не было ничего необычного: хозяйка салона, наполовину француженка, наполовину итальянка, не гналась за числом покупателей, отдавая предпочтение проверенным клиентам. К таким мадам Клод (мадемуазель, если уж быть точным) подходила трепетно, нередко закрывая торговлю, для того чтобы уделить час-другой особо капризной или требовательной посетительнице. Мадам Клод не держала работниц – жила одна, при своем магазинчике, в маленькой квартирке над ним. Жилье это, да и сам магазин, обходились бывшей обитательнице Марселя в изрядную сумму; так что на прислугу и помощниц средств от ее невеликих доходов не оставалось.
